Об экстравагантности блюд семьи Марка Твена

Автор: Мелисса Скоулз Янг (Melissa Scholes Young)

На ферме «Куарри» нет фарфорового сервиза, принадлежавшего Сьюзен Крейн. Или, по крайней мере, я не могу найти его. Я перерыла все буфеты, комоды и серванты в его поисках. На ферме «Куарри» в семейном домике, где Семюэль Клеменс, или Марк Твен, провел не одно лето и написал свои самые значимые работы, я ищу посуду Сьюзен Крейн, чтобы ко Дню Благодарения накрыть на стол обед для своей семьи.

Крейн была любимой невесткой Клеменса. Она и ее муж, Теодор Крейн, унаследовали этот величественный дом из дерева на восточном холме Ельмира в Нью-Йорке, когда ее отец умер в 1870 году. Она жила там с 1924 года, управляла собственной молочной фермой и посвятила себя своей сестре, Оливии Ленгдон Клеменс, любимой невесте Сэма.

Оливия и Сэм каждый год, с марта по сентябрь, ездили к Сьюзен на ферму «Куарри». Все три дочери Сэма и Оливии – Сьюзи, Клара и Джин – родились под крышей фермы. Они обожали Сьюзен, и это было взаимно. Сэм писал: «Она была идолом, а все мы поклонялись ей». Однако, помимо остальных членов семьи, Сэм, как и я, приезжал сюда, чтобы заниматься писательством.

В 1874 Сьюзен Крейн построила для Сэма кабинет в ста ярдах от дома, где он смог бы писать, не отвлекаясь на домашние хлопоты. Возможно, она также хотела изменить его привычку выкуривать по 30 сигарет в день и ругаться неприличными словами. В 1886 году на ферме «Куарри» Твен написал: «Это место можно назвать домом Геккельберри Финна и других моих героев, поскольку всех их я написал именно здесь».

Сэм писал каждый день до пяти часов вечера и возвращался в дом к вечерней трапезе, как мы, жители штата Миссури, называли это. Как и требует того викторианский идеал женщины, и как свидетельство причастности к семье высшего сословия, Сьюзен накрывала стол к ужину. Наверняка она использовала именно тот фарфоровый сервиз, который я обыскалась.

Конечно же, Сэмюель Клеменс написал свои самые важные работы на ферме «Куарри». Сначала ему подавали завтрак и чашечку кофе. Затем он поднимался на холм в свой кабинет, где царила тишина, как того и требовало писательство. Никто не отрывал его от этого занятия. Он оставался наедине со своими мыслями, вступив в схватку со словами. Рядом были только его коты. Когда же солнце клонилось к закату, он брал свои свежие записи и спускался назад, вниз по каменным ступеням. На крыльце его уже ждал ужин.

После того, как слуги заканчивали намывать посуду, Сэм часто читал свои наброски близким людям, а те, в свою очередь, вежливо отзывались о его трудах и хвалили его. Это было идеальным местом для писателей – роскошь в то время, которую могли себе позволить только успешные авторы-мужчины. Клеменс явно нашел ответ на то, как сохранить баланс между работой и личной жизнью, работая, когда он хотел, и получая удовольствие от жизни, которое ему обеспечивали женщины.

У меня есть возможность пойти по стопам Клеменса на ферме «Куарри» в качестве научного сотрудника Центра исследований Марка Твена при колледже Эльмира, и это так странно, что я буду жить и непрерывно писать здесь в течение недель, предшествующих Дню Благодарения. В следующий четверг моя семья присоединится ко мне здесь за ужином, как раньше это могли сделать Клеменсы, Ленгдоны и Крейны. Для этого случая мы накроем ужин в шикарной столовой и займем места за семейным столом Ленгдона.

В резиденции, когда мне требуется перерыв от писательства и исследований, я думаю о том, что подать к столу на этот раз, просматриваю рецепты и продолжаю искать фарфоровый сервиз. Я хочу отдать дань этому дому, способствовавшему написанию книг, на которых я выросла. У нас с Клеменсом один родной город на двоих – Ганнибал, штат Миссури, город за тысячу миль от летнего домика, расположенный между каменными обрывами, совсем как здесь. Ганнибал – это город с видом на реку Миссисипи, текущую в долине внизу, и реку Чемунг, с которой открывается вид на мерцающие огни дремлющего белоснежного города внизу.

В одном кабинете я обнаружила набор промышленной посуды из колледжа Эльмира с их логотипом, а также сервировочную скатерть в фирменных фиолетовых цветах. Вполне подходит для ужина с коллегами или попечителями, но это не совсем то, что нужно для моей семьи, состоящей из подростков и дворовых собак. Пока что я пытаюсь приучить нас к фарфоровому сервизу и меню.

Моя мама постепенно покупала свою посуду все годы моего детства в сельской местности штата Миссури. Мы не могли позволить себе модный фарфоровый сервиз, поэтому она экономила подарочные марки, заработанные из нашего еженедельного продовольственного бюджета в 25 долларов. В каждую поездку мы запасались самым необходимым: говяжий фарш по скидке, хот-доги, спагетти и газировка. Большую часть еды мы брали в саду рядом с нашим домом, который папа построил в деревне: кукурузу, стручковую фасоль, помидоры, арбузы и картофель. Каждое утро я собирала свежие яйца, которые успели снести наши куры. Мама консервировала клубничное варенье. Время от времени мы забивали свинью или забирали половину коровьей туши с фермы дяди Дэвида, которая располагалась ниже по грунтовой дороге.

Те продукты, которые мы не могли вырастить у нас в саду, а также то, что могли себе позволить, мы покупали и складывали в наш багажник. Мама облизывала продуктовые марки и клеила их в блокнот, где можно было отследить ее успехи в этом деле. Она аккуратно прятала его в бардачок и закрывала на маленький ключ. Каждые несколько месяцев блокнот полностью заполнялся этими марками, и у нас была возможность забрать какой-либо предмет из подарочного фарфорового сервиза. В службе поддержки мы передавали блокнот с наградами через прилавок и пролистывали каталог призов. На самом деле мама уже полностью его изучила и заранее знала, каким будет ее следующее приобретение.

Если желаемой вещи не было на складе, она отсчитывала 99 пенни, чтобы заплатить за доставку. Если бы мама копила месяцами, мы могли бы получить целый столовый набор. За десять лет она заполнила сервант для фарфоровой посуды, который папа построил для нее: 12 сервизов, тарелки, соусник с прикрепленной нижней тарелкой, чайник, чашки и блюдца для них.

Узор на посуде представляет собой нежный голубой цветок на ярко-белом фоне с тонкой серебряной каймой. Однако посуда была слишком хороша, чтобы из нее есть. В основном мы обедали, используя бумажные тарелки. Мама вынимала посуду раз в год, мыла ее и сушила, чтобы только полюбоваться. Фарфоровый сервиз мы приберегали для особых случаев, а у нас их было немного.

Коллекция маминого фарфорового сервиза сегодня находится в том же шкафу в углу моей столовой в Вашингтоне, округ Колумбия, вдали от грунтовой дороги, где я выросла. Мы используем посуду для ужинов на день рождения, на праздники, а иногда и просто для семейного веселья, когда нам нужно развлечься. Пока что мы не разбили ни одного предмета, но нас в семье четверо, поэтому у нас есть еще много припрятанной посуды. Когда мама приходит в гости, она вынимает каждый предмет, моет его вручную и сушит, полирует полки шкафа и убирает фарфоровый сервиз на место.

Когда-то изысканный фарфор был в моде среди новобрачных, но с появлением фаст-фуда люди стали забывать об этом. Когда мама в семнадцать лет вышла замуж в 1969 году, она мечтала о жизни вдали от сельской бедности, где были бы все те вещи, которые присущи цивилизованным людям: пианино, на котором можно играть, изящная посуда, чтобы накрывать на стол, и кондиционер, чтобы избежать летней жары Миссури. Моя сегодняшняя жизнь в Вашингтоне, как доцента и писателя, далека от жизни в моем родном городе, но я кормлю свою семью мамиными блюдами из-за того, что они олицетворяют: выносливость, трудолюбие, бережливость и желание.

Поскольку я не могу найти фарфоровый сервиз Сьюзен Крейн, я решаю приготовить блюда за ее рецептами. В «Дне благодарения на ферме «Куарри» в 1897 году» ученый и профессор из колледжа Эльмира Мэтт Сейболд писал, что трапеза «была спланирована Сьюзен Крейн, а меню было написано на изящных карточках с изображением семейных кошек».

Я уверена, что наш стареющий лабрадор шоколадного окраса умостится под нашим обеденным столом. Сэм Клеменс наверняка восхитился бы его седой бородой. Мы, конечно же, назвали нашу собаку Гекельберри Начо Финн. На обложке меню мы поместим его образ, а блюда приспособим для нашего современного застолья с вегетарианскими и мясными угощениями на выбор.

После того, как я объявлю всем наше меню и закажу утку с ближайшей фермы, я возобновлю свои поиски сервиза Сьюзен. Как и Марк Твен, я пытаюсь заниматься писательством и заботиться о своей семье одновременно. Я спрашивала независимого исследователя жизни Твена и смотрителя дома Стива Уэбба, который шесть лет живет здесь, принадлежала ли посуда в доме Сьюзен. Он сказал мне, что при осмотре составляли только перечень мебели, но не домашней утвари.

Я продолжала свои поиски по шкафам и в кладовке. Я взбиралась на чердак и обыскивала подвал. Я звонила в местное историческое общество города Шиманг и просматривала онлайн-архивы музея Марка Твена в Хартфорде. Я обедала с Джо Лемаком, директором Центра исследований Марка Твена, и он сказал мне, что раньше его никто не спрашивал о посуде. Но ведь дело было не в посуде.

Дело было во времени, которое тратилось на планирование ужина, о возможностях, чтобы накрыть богатый стол, и о досуге, что насладиться блюдами до, во время и после трапезы. Люди из рабочего класса обычно слишком устают, чтобы проявлять излишнюю заботу. Нам нужны работоспособные люди, которые умеют быстро восстанавливаться. Руки, которые трудились весь день, не захотят драить тонкий фарфор всю ночь. Мы с Твеном походим из небогатой семьи. Сэмюэл Клеменс бросил школу в 11 лет после смерти отца, чтобы помочь своей семье, поскольку, будучи учеником владельца типографии, жил на приличном расстоянии от его мастерской.

После нескольких дней поисков я позвонила маме, которая живет у меня дома со своей семьей, в то время как я выполняю здесь обязанности научного сотрудника. «Значит, они платят тебе за то, чтобы ты оставалась там и писала?» – спросила она несколько месяцев назад, удивленная моим творческим досугом. Я попросила ее упаковать наш фарфоровый сервиз. «Хорошо, – говорит она, – сколько приборов тебе нужно?»

Час спустя я нашла спрятанные в буфете в кладовой комнате остатки того, что, вероятно, когда-то было элегантным сервизом. Как и посуда мамы, он украшен цветочным узором на фоне цвета слоновой кости, окаймленным тонкой золотой линией. Они украшены узором разноцветных роз, и я вспомнила, что местные жители Ельмира знали Сьюзен Крейн как Богоматерь Цветов. Маркировка на обороте гласит: «Роза Ламбертона». Ламбертон был крупнейшим производителем тонкого фарфорового сервиза в Америке с 1869 года.

Посуда, которую я нашла, была винтажной, но она расписана не вручную. Мое исследование показывает, что эта модель была распространена в городах Фишер, Брюс и Ко в Филадельфии и Нью-Йорке, и что компания Lamberton China продавала свои сервизы в основном в элитные отели и железнодорожные компании, похожие на ту, владельцами которой были Ленгдоны в Ельмире.

Марк Твен не любил фантазировать в своих произведениях. Он дал превосходный совет: «Не используйте слово за пять долларов, если подойдет слово за пятьдесят центов». Но он совершенно по другому относился к прислуге и месту, где он обедал. В книге «Пир Твена: в поисках американской утраченной еды по стопам Сэмюэля Клеменса» автор Эндрю Бирс пишет: «Твен никогда не был человеком сдержанным», когда дело касалось его гастрономических фантазий.

Как только Сэм женился на девушке из высшего общества, он поселил свою жену Оливию в особняке, который они построили на ферме Нук в Хартфорде, штат Коннектикут, а сам Твен «начал отвыкать от родного города Ганнибала – с его енотами, жареной кукурузой и кукурузными лепешками, зеленой растительностью и по-домашнему зажаренной рыбой». Составлением меню и подготовкой к грандиозным обедам, которые их давняя горничная называла «до смущения щедрыми», теперь занималась Оливия. В своем исследовании Бирс утверждает, что «Ливи продемонстрировала свои способности как мать и жена, ведь на карту был поставлен статус Твена как викторианского джентльмена из зажиточного общества. В Оливии, конечно же, был фарфоровый сервиз, множество моделей и наборов, некоторые из них она купила во время походов по магазинам со Сьюзен, когда они были в Европе.

Клеменса наверняка больше заботило то, что было на тарелке, чем сама посуда. Он всегда был готов весело проводить время и подолгу болтать за бокалом вина. «Пока другие пьют, – сказал Марк Твен, – мне нравится помогать людям».

Наш стол в честь Дня благодарения наконец-то накрыт фарфоровым сервизом (он может принадлежать Сьюзен Крейн, а может, и нет), и я так рада быть здесь, что позволила себе не думать о своем настойчивом желании повторить ее блюда. Мы смешиваем и сопоставляем вкусы, чтобы создать свой стиль. Вся семья собрана вместе. Моя старшая дочь моет посуду, приводит в порядок скатерть и старательно накрывает на стол, до этого подсмотрев в интернете как это делается. Тем временем моя младшая дочь готовит клюквенный соус и накладывает в корзину булочки. Мой муж нарезает индейку и наливает шампанское.

Остальную часть рецептов из нашего меню я готовлю на электрической плите 50-тых годов, которая стоит рядом с оригинальной большой печью и очагом 19-го века. Получается не наилучшим образом, но я рада. Моя главная задача – не сжечь ферму «Куарри» дотла.

В центре нашего стола стоит сочная индейка, большая и потрясающая. Я приложила все усилия, чтобы изготовить индейку из тофу и нафаршировать ее красным картофелем, сливочником, сельдереем и морковью. Добавляю подливку и стручковую фасоль, чтобы закончить блюдо. Потом мы молимся. Мы говорим о том, за что мы благодарны. Родные рассказывают мне все, что я пропустила за те недели, которые провела на ферме «Куарри». Они спрашивают о записях, которые я делала на ферме, и я показываю им свои заметки.

Затем мы ставим посуду отмокать и едем в город, чтобы увидеть кабинет Марка Твена, который перенесли из владений фермы «Куарри» на территорию колледжа Ельмира. Мой муж шутит, что если бы это был мой кабинет, ему бы пришлось каждые 30 минут приходить и подкидывать дрова в камин. «И носить мне горячий чай», – добавляю я.

В городе по-зимнему холодно – типичная погода для Новой Англии в это время; идет снегопад. На небе видно полную луну, а ветер пронизывает до косточек. У нас спустило колесо, как это бывает, когда температура становится низкой. Мой муж останавливает машину, чтобы проверить его и заправить бак, думая о нашей завтрашней поездке в округ Колумбия рано утром.

Вернувшись на ферму «Куарри», я делаю горячий шоколад с зефиром и раскладываю «Монополию». Мне уже надоела игра Ятзи с ее постоянными подсчетами («это похоже на школу», – жалуются дети). Один за другим мы возвращаемся на кухню, чтобы еще немного отдохнуть. Еды осталось так много, а мы больше не знаем, чем заняться. В конце концов кто-то обязательно достает гитару, и мы вместе сочиняем музыку, почти не разговаривая друг с другом.

Смотритель фермы «Куарри» приносит с собой бас-гитару, синтезатор и приводит свою собаку. Время на Ист-Хилле замедляется, как и хотела Сьюзен Крейн, когда говорила, что здесь можно делать все, чего душа пожелает. Мы так и делаем.

Перед сном я собираю всю семью вместе и, сидя на крыльце, мы смотрим на звезды, которые так ярко видны здесь, в тусклом свете городских огней. Затем мы поднимаемся наверх и ложимся в кровати, где когда-то проводили ночи Лэнгдоны, Клеменсы и Крейны. «Я благодарна тебе», – шепчу я своей старой собаке. Мой муж думает, что я имею в виду его, но эти слова адресованы и ему тоже.

Я не знаю, принадлежала ли посуда на нашем праздничном столе Сьюзен Крейн, или помогала ли Оливия, ее сестра и любимая жена Сэма Клеменса, покупать ее на совместном шоппинге в Европе. Я не знаю, наслаждался ли когда-либо Марк Твен своим ужином на их цветочной поляне после того, как целый день провел за сочинением рассказов о хулиганах и реках. Но я думаю, что все они были бы рады узнать, что здесь была простая девушка из Ганнибала.

Перевод: marchee
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ