Какие приготовления необходимо начать?

Автор: Трэвис Чи Вин Лау (Travis Chi Wing Lau)

Роман Дневник Чумного Года был опубликован в марте 1722 года. Через призму свидетельств очевидца Х. Ф., шорника из лондонского района Уайтчепел, который решил остаться в городе во время Великой Чумы 1665 года, книга рассказывает историю одного человека, который пытался избежать инфекции при непосредственном столкновении с ужасами эпидемии: принудительное закрытие домов, чумные ямы, едва способные вместить мертвых, разрушение социального порядка. В возрасте пяти лет Дефо пережил эпидемию, которую позже изобразил в своем произведении.

Великая Чума 1665 года унесла жизни более 20 процентов из примерно 460 000 жителей Лондона. Вспышка болезни началась в маленьком приходе Сент-Джайлс-ин-де-Филдс недалеко от города. Когда в 1664 и 1665 годах сообщалось о нескольких необычных смертях, в основном среди бедных рабочих, эти случаи не связали напрямую с чумой. Хотя с 1603 года число смертей в каждой части Лондона регистрировалось и публиковалось в сводках смертности. Такие официальные отчеты часто занижали число смертей, особенно если они могли привести к панике и гражданским беспорядкам. Эта неспособность определить развивающийся кризис и задержка реакции городских властей привели к внезапному всплеску смертности от чумы к лету 1665 года, когда почти восемь тысяч человек умерли за одну неделю. Подобно романам Диккенса о социальных реформах, вышедшим столетием позже, «Дневник Чумного Года» осветил трагические индивидуальные и коллективные издержки неподготовленности, которые значительно усугубили страдания тысяч лондонцев, умирающих от бубонной чумы.

К 1722 году Дефо, бизнесмен и правительственный шпион, оставил свою работу и переключился на журналистику и художественную литературу. Роман 1719 года Робинзон Крузо , за которым последовали многочисленные издания, продолжения и переводы, был его первым продолжительным путешествием в художественную литературу. Он стал плодовитым автором, написав в 1722 году еще два романа ( Радости и горести знаменитой Молль Флендерс и История полковника Джека ), но только «Дневник Чумного Года» был построен на очерках о чуме, которые он публиковал в периодических изданиях, таких как Daily Post и Applebee’s Original Weekly Journal, начиная с 1709 года, освещая такие темы, как условия жизни в опустошенной чумой Франции и жестокость домашних карантинных мер. Его собственные воспоминания об эпидемии вкупе с его исследованиями сделали «Дневник Чумного Года» настолько выразительным, что книгу сочли мемуарами, написанными, как утверждалось на заглавной странице, анонимным «гражданином», а не романом, написанным знаменитым писателем, известным своей пропагандой, которая привела к его многочисленным арестам. В комментариях к книге даже не упоминалось об авторстве Дефо до конца XVIII века, когда критики начали спорить о том, можно ли считать этот рассказ частью истории. Спор продолжался и в 1920 году, когда обозреватель «Литературного приложения Таймс» заявил: «Дефо – историк, а не сочинитель средневековых романов».

Но всего за месяц до выхода в свет «Дневника Чумного Года» Дефо опубликовал научно-популярную книгу об эпидемиях, в которой превратил каждодневный опыт лондонского чумного прошлого в дидактические советы о том, что делать, когда чума приходит к вашему порогу. Более ранняя работа с длинным заглавием «Должные предуготовления к чумной эпидемии для души и для тела: Некоторые своевременные мысли о видимом приближении нынешней ужасной заразы во Франции; Надлежащие меры для ее предотвращения и большой труд по представлению ее к рассмотрению» (Due Preparations for the Plague, as Well for Soul as Body: Being Some Seasonable Thoughts upon the Visible Approach of the Present Dreadful Contagion in France; the Properest Measures to Prevent It, and the Great Work of Submitting to It) читается, как сказал литературовед Луи А. Ланда, будто «руководство» к действию до появления чумы. В возрасте шестидесяти двух лет Дефо считал, что на нем лежит моральная ответственность «поощрять великую работу по подготовке» как на индивидуальном, так и на государственном уровне до появления следующей неизбежной катастрофы.

Признавая угрозу растущей Британской империи, Дефо признает, что «мы не являемся нацией, способной так же хорошо противостоять прогрессу такой смуты или ее проникновению в нашу страну, как другие нации». Комплекция британцев, страдающих от собственных излишеств, обжорства и потребительства, отчаянно нуждалась в том, что Дефо называет «лучшими профилактическими средствами», начиная от строгого режима питания и заканчивая ежедневными молитвами о духовном покаянии, которые готовят тело и душу к эпидемическому кризису. Что касается правительств, он призывает к «подготовке на государственном уровне» с особым акцентом на изоляции больных от здоровых, при которой уделяется особое внимание бедным, заключенным и детям как самым уязвимым группам населения.

В то время как ужасное опустошение, вызванное Черной смертью в XIV веке, все еще жило в коллективной памяти людей, реакция британских властей на вспышки чумы оставалась случайной и непоследовательной. Задолго до выделения бактерии Yersinia pestis, передающейся от грызунов к людям через зараженных блох, чуму обычно приписывали «злому провидению» разгневанного Бога. Эта теория божественного наказания сосуществовала с представлениями о чуме как о природном бедствии, происхождение которого часто оставалось неясным. Даже когда авторы медицинских и научных работ пытались установить рациональные причины эпидемии, такие как миазмы или контакт человека с человеком, они по-прежнему довольно часто пользовались вездесущим религиозным языком, аура которого окружала чуму. Книга «Должные предуготовления» воплощает эпидемическую теорию в момент ее трансформации в XVIII веке, показывая чуму как телесное и духовное явление.

Дефо разрывался между конкурирующими интересами в попытке создать эпидемическую защиту, которая уравновесила бы личное и политическое, экономическое и моральное, научное и духовное. Он выступал за блестящий гибкий график организации работы с гражданами страны, которая до сих пор реагировала на эпидемии резкими политическими поворотами и случайными прыжками в неизвестность.

Как «Должные предуготовления», так и «Дневник Чумного Года» непосредственно явились ответом на политические и медицинские дебаты, которые достигли апогея к 1720-м гг. Британский подход к чуме заключался в поддержке идеи смягчения эпидемии, а не в профилактике эпидемии. Хотя разделение и ограничение передвижения людей, считающихся подверженными болезням, имеет свои корни в Левите, карантин как стратегия борьбы с чумой был применен лишь в 1348 году с принятием Венецией комплекса мер и становился все более популярным в течение шестнадцатого и семнадцатого веков, отчасти из-за роста морской торговли. Такая карантинная политика повлияла на последующее реагирование на эпидемии, определив морские порты как места передачи инфекции и структурировав ее сдерживание путем контроля за передвижением людей и с помощью социальной изоляции. Однако отсутствие единого, последовательного понимания чумы, а также непоследовательное проведение карантинной политики после Великой Чумы 1665 года побудили английское правительство существенно пересмотреть свой подход к борьбе с болезнями и общественному здравоохранению. В первые годы XVIII века, когда во время Великой Северной войны (1700-1721) между Россией и Шведским королевством в Прибалтике произошла вспышка чумы, Королева Анна и Парламент ввели в действие некоторые из самых строгих карантинных протоколов Англии.

Малярия (деталь), Эрнст Эбер, 1850
RMN-Grand Palais / Art Resource, NY

Согласно закону «О карантине» 1710 года, все суда, заходящие и выходящие из британских портов в Балтийское море, задерживались и находились под контролем в течение сорока дней (quarantain происходит от латинского quarantena и французского quarante, что означает «сорок»). В течение этого времени инвентарь любого судна должен был быть вскрыт и проветрен, в то время как все члены экипажа или пассажиры должны были доказать, что находятся в добром здравии, а в противном случае быть изолированы в отдельном помещении. В отличие от более ранних мер, которые широко варьировались от запрета на торговлю со странами, подозреваемыми в заражении, до превентивного сжигания грузов, закон 1710 года добавил к правилам призрак суровых штрафов и наказаний, включая разрешение на применение силы должностными лицами, если они подозревали нарушение закона. После сообщений о вспышке болезни в Марселе в 1720 году Парламент счел предыдущий закон недостаточно эффективным и внес в него поправки, включающие «запрет на торговлю» в течение года с любой страной, зараженной инфекцией; создание лазаретов, специальных карантинных станций для принудительного размещения пассажиров и членов экипажа; использование санитарных кордонов, охраняемых застав вокруг любого города или населенного пункта, где, как полагали, имелись случаи заражения. Серьезность и масштаб этих исправлений свидетельствовали о смещении простой реакции на эпидемию в сторону агрессивного вмешательства не только в тех случаях, когда сообщалось об уже случившихся вспышках, но и в тех случаях, когда существовало лишь подозрение о потенциальной вспышке.

На рубеже XVIII века медицина переживала революцию в методологии, заимствованной из разработок XVII века в «новой науке», экспериментальной натурфилософии, которая делала упор на эмпирические наблюдения. Тем не менее, часто политика, которая впоследствии будет осуществлять законодательную деятельность в британском обществе в течение десятилетий, не поспевала за постоянно развивающейся природой медицинских споров в тот период. Труды Ричарда Мида, который был личным врачом королевы Анны до конца ее жизни, послужили основой для первой попытки британского правительства организовать карантинную политику, когда оно пыталось отреагировать на свои ошибки в 1665 году. Получив образование в области физики и ботаники, Мид обучался медицине в Падуе (город в Италии – прим. пер.) и вернулся в Лондон, чтобы начать медицинскую практику. Впервые он получил признание за свою работу «Механическая учетная запись ядов» (Mechanical Account of Poisons) в 1702 году, что помогло ему стать членом Лондонского королевского общества и лектором в больнице Святого Фомы. Тайный совет Георга I обратился к Миду как к авторитету в медицине, несмотря на то, что он никогда не имел дела со случаями чумы. По приказу тайного совета Мид изложил свою теорию о способах передачи чумы в трактате 1720 года под названием «Краткий дискурс о чумной болезни и методах, которые следует использовать для ее предотвращения» (A Short Discourse Concerning Pestilential Contagion, and the Methods to Be Used to Prevent It).

Мид считал, что для понимания чумы следует принимать во внимание как миазматическую теорию появления инфекции, так и теорию заражения. Первая – от древнегреческого miasma или «загрязнение» – утверждала, что инфекция является продуктом факторов окружающей среды, таких как загрязненная вода или загрязненный воздух, которые, как считается, переносят патогенные вещества. Согласно второй теории, болезнь распространяется от человека к человеку при непосредственном контакте. Хотя Мид сомневался в эффективности домашнего карантина, он считал, что карантин импортных товаров, таких как ткани, необходим, поскольку они с большей вероятностью могут быть переносчиками чумных «испарений» или «семян заразы». Он подчеркнул опасность торговли, которую парламент ограничил жесткой карантинной политикой, направленной на смягчение «общественной опасности». Но Джозеф Браун, Ричард Блэкмор и другие выдающиеся врачи публично выступили против теорий Мида как противоречивых и слишком упрощенных. Браун отказался принять теорию Мида о заражении чумой через воздух, предметы и людей, и вместо этого предположил, что люди с уже существующими условиями жизни или плохим питанием изначально более восприимчивы к инфекции. Блэкмор также подчеркивал индивидуальное строение тела как более важный фактор возникновения инфекции, чем внешние источники, такие как загрязненный воздух. Трактат Мида и принятие правительством его теорий в качестве основы проводящейся политики спровоцировали памфлетную войну среди врачей за выбор лучшего курса действий для управления и предотвращения вспышек чумы. Интенсивность и объем публикаций о чуме этого периода показывает, как мало медицинское сообщество знало о происхождении чумы во времена романа и трактата Дефо, и как много оставалось для обсуждения.

Междоусобицы между врачами подпитывали недовольство многих британских граждан тем, что они воспринимали как безрассудное вмешательство парламента в британскую торговлю и неконституционное нарушение личной свободы. Разочарование в отсутствии консенсуса и прозрачности в медицинском сообществе, а также стремление Парламента принять такие строгие процедуры карантина без какой-либо определенности привели к негативной реакции общественности. Авторы анонимных брошюр присоединились ко всеобщей дискуссии, чтобы осудить почтительное отношение правительства к медицинскому авторитету Мида несмотря на возникающие несоответствия в его теории о причинно-следственных связях и передаче болезни.

Этот момент в британской истории дает ясно понять, насколько публичными были разговоры о чуме; граждане постоянно вникали в вопросы государственной политики и науки. Как выяснил Парламент в результате высокоорганизованных кампаний против карантинного законодательства, общественное здравоохранение едва ли было так просто устроено, люди не желали лишь следовать медицинским советам. Английское правительство вынуждено было считаться с одной из центральных проблем общественного здравоохранения - противоречием между индивидуальным выбором и потребностями общества в целом. Хотя Парламент, в конце концов, капитулировал перед такой критикой, он признал существование подводных камней, связанных с тем, что правительство слишком либерально реагирует на пандемию. Даже если правительству и приходилось нарушать права английских граждан, оно делало это для того, чтобы предотвратить еще одно бедствие, сравнимое по масштабам с Великой Чумой 1665 года. Если империя хочет продолжить свое существование, здоровье нации должно быть в приоритете.

Вне всякого сомнения, Дефо создавал «Должные предуготовления» в качестве руководства. Книга носит дидактический характер и одновременно является политическим вмешательством, пропагандирующим профилактическую помощь как вопрос государственной важности. Различая «приготовления против чумы» и «приготовления к чуме» и указывая, что первые были приготовлениями для тела, а вторые – для души, он подчеркивает, что такие приготовления предназначены не только для чумных времен. Для Дефо подготовленность – это долгосрочный, целостный проект самоуправления, основанный на идее, что кризис всегда «неизбежен». Хотя почти всегда мы начинаем подготовку к кризису с опозданием, так как людям в принципе свойственно отвлекаться на тривиальности своей повседневной жизни, необходимо «привести себя в позицию» готовности, по крайней мере, можно отложить, хотя бы на короткое время, свои страдания и сожаления. Дефо признает, что большинство англичан не готовятся к кризису достаточно рано, но само осознание того, что действия могут быть предприняты заранее, может увеличить шансы на выживание.

Чтобы передать настоятельность своего совета, Дефо сравнивает Англию и тела ее граждан с крепостями, находящимися в осаде. В его метафоре единого общенародного тела Англия уже проникнута потенциальной болезнью изнутри, которая «вступает в заговор с врагом снаружи». Реагировать на болезнь после ее проявления уже слишком поздно:

Необходимость эвакуации или других средств, о которых я сейчас упоминаю, не стоит столь остро после того, как инфекция уже пришла; нет, не только не после того, как она вошла в тело и коснулась духа, настаиваю я, и не после того, как она пришла в определенное место, ибо тогда, когда враг уже находится у двери, все силы природы должны быть собраны в единый кулак; все виды резервов и поддержки, которым подобает укреплять природу для ее же защиты, должны быть приведены ей на помощь. Ни один гарнизон не должен начинать строительство своих укреплений, когда его осада врагом уже началась; все должно быть сделано и закончено раньше, и когда осада начнется, и враг займется разрушением укреплений, тогда основная задача состоит в том, чтобы противостоять ему, беспокоить его постоянными вылазками и быть бдительным, готовым на все его нападения, чтобы отразить его силы.

Повторяя доводы Брауна и Блэкмора о том, что внутреннее строение человека помогает определить уязвимость организма перед инфекцией, Дефо указывает, что англичане усугубляют свою собственную уязвимость перед чумой чрезмерным употреблением пищи и спиртных напитков. Такое потворство своим желаниям вступает в сговор с чумой, чтобы ослабить и в конечном итоге уничтожить тело, которое даже не осознает своего постепенного саморазрушения. Чтобы предотвратить это, организм должен укреплять свою собственную естественную защиту посредством умеренности и правильного гуморального баланса. Используя военные метафоры для описания столкновения с болезнями на протяжении всей истории, Дефо заявляет, что граждане должны быть бдительными и отзывчивыми, а основание крепости их тела заложено задолго до нападения чумы. В жестокой битве против чумы самодовольные глупцы разгуливают со свечой в руках по магазинам с порохом: они напрасно идут на риск и проигрывают битву еще до того, как она началась, когда безопасный исход был вполне возможен при правильном планировании. Предвосхищая более поздние трактаты о здоровье, такие как «Английская болезнь» Джорджа Чейна (George Cheyne’s The English Malady (1733)), Дефо в книге «Должные предуготовления» характеризует англичан как имеющих предрасположенность к слабости и отказ признавать это как проблему. Чума, по мнению Дефо, просто обнажает многообразие аспектов жизни, по которым англичане не готовы к кризису на всех уровнях общества, от индивидуального до государственного.

Хотя каждый гражданин играет жизненно важную роль в укреплении защиты своего собственного тела, Дефо подчеркивает, что работа по подготовке к чуме также «должна быть работой правительства». Хотя он одобрил морской карантин и ограничения на свободную торговлю, он отошел от более строгого подхода Ричарда Мида к карантину. Дефо намеренно обращает внимание на французское происхождение вспышек чумы в 1720-х годах и неэффективность санитарных кордонов в борьбе с распространением чумы в Марселе и Тулоне. Выражая свою критику в терминах национальных различий – и хитро подчеркивая британское превосходство в момент интенсивного торгового и политического соперничества с Францией, которое обострялось со времен Реставрации (восстановление в 1660 году на территории Англии, Шотландии и Ирландии монархии, ранее упразднённой указом английского парламента от 17 марта 1649 года – прим. пер.) – Дефо утверждает, что заимствованные у Франции стратегии привели к более разрушительным последствиям вспышек чумы, вынуждая больных и здоровых контактировать друг с другом и приводя к затратам на это военных и экономических ресурсов. Более сострадательная и адекватная английская реакция позволила бы больным людям оставаться в пределах города, в то же время поощряя здоровых переселяться из плотных городских центров. Домашний карантин фактически обрекал на смерть как здоровых, так и больных, оставляя их запертыми в общих помещениях. В отличие от акцента Мида на том, что ученый Уэйн Уайлд описывает как «запрет властей», Дефо подчеркивает «опыт индивида — как принять такую неестественную и строгую изоляцию себя и семьи или, что еще хуже, себя от семьи (независимо от того, навязана ли она самим себе или выполнена по приказу руководящих органов), чтобы быть избавленным от мучительной болезни и смерти». Такой пример индивидуализации, как его выбор рассказать весь «Дневник Чумного Года» через призму исключительного опыта Х. Ф., делает рецепты Дефо из «Должных предуготовлений» доступными для граждан менее образованных, чем врачи, как Ричард Мид, и менее привилегированных, чем Георг I.

Карантин, Статен-Айленд, приписывается Уильяму Джеймсу Беннетту, 1833.
The Metropolitan Museum of Art, the Edward W.C. Arnold Collection of
New York Prints, Maps, and Pictures, bequest of Edward W.C. Arnold, 1954.

В трудах Дефо общественное здравоохранение представлено как государственный проект, формируемый реакцией общественности. Благодаря его давней репутации дальновидного общественно-политического комментатора усилилось движение за отмену Карантинного Акта 1721 года. Парламент внес в него поправки год спустя из-за нарастающих протестов. Поскольку Дефо обладал авторитетом и знаниями, достаточными для того, чтобы бросить достойный вызов Миду, одному из самых выдающихся врачей того времени, и правительству, которое присоединилось к нему, Дефо удалось вооружить олдерменов (членов городского управления – прим. пер.) и торговцев, подававших петиции в Парламент, практическими и моральными аргументами против крайних мер борьбы с болезнями, таких как использование санитарных кордонов и принудительное заключение отдельных лиц в чумные бараки и лазареты. Обе меры карательным способом регулировали жизнь граждан, приводя к катастрофическим социально-экономическим последствиям. Те, кто были против закрытия домов, подчеркивали, что такие меры скорее наказывают и клеймят позором больных чумой. Дефо буквально описывает это в сценах о домах заразившихся людей в Лондоне, на которых ставили отметки в виде красных крестов. В соответствии с распространенными представлениями о чуме как наказании, такая форма карантина фактически осуждала здоровых как одинаково виноватых только из-за того, что они находились вблизи больных. Благонамеренные политические решения, принимаемые английским правительством, встречали сопротивление, потому что они недостаточно учитывали реальный жизненный опыт того времени.

Готовность к кризису, по мнению Дефо, должна выражаться в более тесном сотрудничестве между отдельными гражданами и государством, в котором обе стороны понимают свою социальную и моральную ответственность друг перед другом. Чтобы достойно подготовиться, требуется гораздо больше человеческого труда, чем может показаться.

В самом название книги «Должные предуготовления» видится обещание советов о том, как сохранить душу и тело во время чумы, поэтому Дефо посвящает вторую ее половину вопросам веры. Опираясь на традиции произведений о чуме XVI - XVII веков, заложенные в трактатах Томаса Деккера, Томаса Нэша и Уильяма Буллейна, он поясняет настоятельную необходимость духовной подготовки с помощью поучительного рассказа о неназванной английской семье, пережившей чуму 1665 года. Переходя от более логичных рассуждений о профилактике болезней, изложенных в первом разделе, Дефо выстраивает серию непрерывных диалогов между «благочестивой и серьезной матерью» и ее двумя сыновьями-торговцами, «чьи головы и сердца... полностью заняты бизнесом и всем миром».

Мать: Дитя мое, я не могу без ужаса вспоминать то ужасное время – 1625 год. Я только вышла замуж и обустроилась в этом мире, и все мы были полны радости, как и вы сейчас, и вдруг вспыхнула смута, и все наши улыбки превратились в плач и слезы.

Сын: Может быть, это случилось внезапно, без всякого предупреждения.

Мать: Нет, нет, люди были предупреждены; но мы, молодые в то время люди, как и вы сейчас, не обращали на это внимания; мы женились и выходили замуж в тот самый день, когда беда настигла нас; и когда добрые люди говорили нам покаяться и приготовиться встретить Господа в день его гнева и смириться под его могучей рукой, мы думали так же, как и вы думаете сейчас, что они слишком меланхоличны и флегматичны, что они не привели ни к чему хорошему, когда забили тревогу и повергли семьи и города в страх и хаос; так мы и продолжали жить.

Поначалу упрекая свою мать в «меланхолии» и паранойе, братья постепенно осознают цену последствий в случае, когда ты не «подготовлен лучше», поскольку они теряют свой бизнес и все свое имущество в хаосе эпидемии. Внезапное, мучительное появление чумы не дает им времени покаяться и примириться с божественным провидением, несмотря на личные просьбы матери подготовиться. Хотя грехи одного из братьев искупаются благодаря воле его верной сестры, побуждающей его к покаянию, второй брат игнорирует их и страдает в одиночестве за то, что не смог построить «хороший и прочный фундамент» для своей собственной жизни.

Притча Дефо подкрепляет его философию индивидуальной подготовленности к кризису, поощряя не только физическую подготовку, но и духовные размышления: «Иными словами, наша работа - это самоанализ и покаяние; сначала наблюдение, затем уничижение». Без такого процесса самокритики, приводящего к смирению, никакой материальной подготовки не будет достаточно, особенно если она усугубляет старые привычки, которые в противном случае угрожают людям ложным чувством безопасности перед следующим приходом чумы. Воспитанный пресвитерианским диссидентом, что уже заставило его критически относиться к вмешательству государства в религиозные убеждения людей во имя англиканской церкви, Дефо подчеркивает внутреннюю работу над размышлениями о духовном как наиболее ценную подготовку. Это также самое трудное, требующее самодисциплины задание, когда кажется, что никакого кризиса нет. Обучая своих читателей понимать реальную «разницу между подготовленными и неподготовленными», он побуждает их к превентивным действиям, которые не только сохранят их жизнь, но и подготовят их для жизни после кризиса.

После Великого лондонского пожара 1666 года, который испепелил большую часть центрального Лондона менее чем через год после появления чумы, Британия столкнулась с трудной задачей полного восстановления города, а также переосмысления своей реакции на кризис с помощью новых форм подготовки. В своего рода практическом руководстве - «Должных предуготовлениях» - Дефо собрал и расширил уникальную информацию об изменениях в британской медицине и государственном управлении в течение пятидесяти лет со времен Великой Чумы в виде серии эпидемических рекомендаций. Но зачем было издавать «Дневник Чумного Года» одновременно с «Должными предуготовлениями»? Возвращение «Дневника» к событиям 1665 года позволяет Дефо поделиться нерассказанными историями тех, кто стали свидетелями «лица Лондона... до странности измененного» чумой, и кому он обязан своей работой. Все формы опустошения и разрушения, свидетелем которых стал Х. Ф., не являются неизбежными; они – результат многочисленных неудач в подготовке к непредвиденным обстоятельствам эпидемии. Вместо того чтобы убедить своих читателей исключительно с помощью своего ориентированного на будущее трактата, в своем ретроспективном романе Дефо представляет нашему вниманию достаточно реальные личные последствия отказа от подготовки к кризису или незнания того, как готовиться вообще. Готовиться, предполагает он, - это значит постоянно учиться жить бок о бок с кризисом.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ