Почему я бросил читать «Войну и мир»… навсегда

Автор: Джон Маэр (John Maher)

Два ноября и сотни страниц назад я начал читать Толстого вместе с женщиной, на которой в тот момент планировал жениться. Мы выбрали Войну и мир , что ныне кажется то ли метафорой, то ли пророчеством, к тому же в переводе супругов Ричарда Пивера и Ларисы Волохонской, что еще больше усугубляло ситуацию. На это нас вдохновил бродвейский мюзикл «Наташа, Пьер и Большая комета 1812 года» – двухчасовая постановка по мотивам пятой книги второго тома этого романа, чей жизненный путь закончился в том же ноябре столь же драматично, как и русский роман. До момента его безвременной кончины моя избранница успела посмотреть шоу трижды и каждый раз плакала. Теперь это тоже кажется предвестием грядущих событий, едва ли не в библейском духе.

В тот единственный раз, когда я посмотрел спектакль вместе с ней, я тоже плакал, причем три раза на протяжении постановки. Когда наши отношения закончились вторым, окончательным разрывом – правило трёх раз здесь не сработало, – я пообещал себе, что закончу чтение книги в одиночку.

И я изо всех сил старался это сделать. Я чувствовал себя Пьером, безутешным графом Петром Кирилловичем Безуховым, запершимся в своих покоях и не видящим ничего, кроме страниц своих книг. «Здесь, дома, я пью и читаю, и пью, и читаю, и пью, и наполняю свой разум трухою, а сердце тем временем пусто», – поет Пьер в «Письмах», номере, открывающем второй акт «Большой кометы». Вот только я не читал. Тем не менее, во время просмотра «Инстаграма» и разглядывания наших совместных фотографий слова Пьера так и прыгали у меня в мозгу, и я думал: «У меня то же самое».

Пьер Безухов - Джош Гробан. Сцена из мюзикла «Наташа, Пьер и Большая комета 1812 года»
Фото взято с сайта broadway.org

Теперь, спустя годы, я наконец поднимаю белый флаг и признаю поражение от рук моих врагов: памяти, времени, «Войны и мира».

В общей сложности, из четырех томов и двух частей эпилога «Войны и мира» мне удалось осилить только первый том. Я подступался к роману два с половиной раза, причем каждая следующая попытка делалась спустя несколько месяцев после предыдущей, так что все мои суждения о романе следует воспринимать с определенной долей здорового скептицизма. Например, вот это: не следовало ли Льву Николаевичу Толстому назвать свой магнум опус просто «Война»? Или, может, ему надо было последовать примеру венгерского писателя Ласло Краснахоркаи с его «Война и война»?

Книга балансирует между двумя главными сеттингами – передовой линией фронта борьбы с французским вторжением Наполеона в Россию и долгое время остающейся в полной безопасности бывшей столицей Москвой. Однако и «мир» здесь вовсе не мирный, он под завязку наполнен напряжением межличностных отношений, трагической любовью, разбитыми сердцами и предательствами – по крайней мере, так мне показалось по результатам знакомства с первыми несколькими сотнями страниц или около того. Любовь, как показывает Толстой, – это тоже своего рода поле битвы, способное изнурить любого воина, ступившего на нее в одиночку или вдвоем с кем-либо. В итоге, как поется в песне ныне покойного Леонарда Коэна, который сам был усталым воякой на полях любовной войны, сражающиеся могут сказать лишь: «Я мечтаю о договоре, который мы могли бы подписать. Мне все равно, кто займет этот чертов холм. Я зол и постоянно чувствую усталость. Я хотел бы заключить мирный договор с твоей любовью».

Во время чтения, терзаемый мрачными размышлениями о романтике и ее отсутствии, я постоянно отвлекался на лирику разбитого сердца, к которой книга, как бы драматична она ни была, как будто стремилась меня направить. Немалую роль в этом играл саундтрек к «Большой комете», однако альбомы Коэна и других мастеров жанра тоже не упускали своего шанса. Всё это отвлекало так, что я не мог с этим справиться. Я был не в состоянии погрузиться в повествование Толстого – только в муки своей утраченной любви и в горькие объятия воспоминаний о ней.

Чтобы вы знали подробности: спустя пару месяцев и кипу библиотечных штрафов после начала нашего проекта совместного чтения женщина, на которой я рассчитывал жениться, купила в качестве подарка мне на день рождения два одинаковых увесистых экземпляра «Войны и мира» в мягкой обложке, в переводе Пивера и Волохонской. В моем экземпляре, прямо под заглавием и над поздравлениями с днем рождения, были начертаны дарственная надпись, её подпись и дата – это был вроде как эпиграф, но сейчас он больше похож на эпитафию. Хоровая строка из сольного номера Наташи в «Большой комете» рядом с маленькими каракулями, изображающими падающую звезду: «Ты и я, и никто другой».

Наташа Ростова (Дэни Бентон) и Анатоль (Лукас Стил).
Сцена из мюзикла «Наташа, Пьер и Большая комета 1812 года»
Фото взято с сайта broadway.org

Использованная как обещание верности, эта строка уже тогда заключала в себе иронию, ведь Наташа, графиня Наталья Ильинична Ростова, так и не вышла замуж за своего избранника, князя Андрея Николаевича Болконского, но это меня не успокаивает. После того, как всё было кончено, я упрямо перечитывал эту цитату, и всё, о чем я мог думать, были начальные строки песни «A Case of You» Джони Митчелл:

Незадолго до того, как наша любовь ушла в небытие,
Ты сказал: «Я постоянен, как Полярная звезда»,
А я сказала: «Постоянно в темноте? И где же это?
Если я тебе понадоблюсь, я буду в баре».

Лично я был в основном дома, но это не помешало мне также быть в баре.

Лирическая поэзия, долгое время служившая мне убежищем от эмоциональных штормов или, по крайней мере, собственным кабаком, где я мог предаваться грусти в относительном одиночестве, отвлекала в той же степени, что разрушала. «Я должен дочитать "Войну и мир"», – твердил я себе, беспокойно роясь на книжных полках в поисках любой другой книги. Однажды вечером я схватился за любимый сборник Луизы Глюк – Дикий Ирис . Читая его, я вдруг понял, что раз за разом возвращаюсь к одному и тому же стихотворению – «Вечерня: второе пришествие». Своими словами Глюк словно пнула меня сапогом в лицо:

Я пытаюсь вернуть тебя обратно –
это всё, ради чего я пишу.
Но ты ушел навсегда,
как случается в русских романах,
сказав пару слов,
которых я не помню.

Я пытался вернуть её обратно. Именно ради этого я и начал писать. И ради этого я читал, или, по крайней мере, убеждал себя в том: читая, я выполняю обещание, даже если это обещание не относится к тем, что она может и хочет выполнить. Но наша любовь ушла навсегда, как в русских романах, и понимание этого чуть было навеки не убило во мне жажду писать. В итоге оно взамен убило желание читать.

Автор статьи – Джон Маэр. Фото взято из его аккаунта на сайте muckrack.com

Я пообещал себе, что не закончу эссе до тех пор, пока не закончу книгу. Однако не только любовь, бывает, рушится. Связанные с ней красивые клятвы нарушаются не реже. Как и увлеченность Наташи, графини Натальи Ильиничны Ростовой, в «Войне и мире», мое эссе станет совсем не тем, что было обещано. Если чем-то этой истории и суждено было закончиться, то этим.

Я видел женщину, на которой собирался жениться, прошлой осенью, на последнем бродвейском возрождении «Оклахомы». Нью-Йорк – большой город, но маленькая деревня, как и Москва, и чем дольше ты находишься в нём, тем меньше он становится. То, что она оказалась там, было простой случайностью, драматическим сюжетным поворотом в духе русского романа или, по крайней мере, Чехова .

Представление проходило в театре «Круг на площади» (Circle in the Square Theatre), сцена которого с трех сторон окружена сидениями для зрителей. Она сидела по диагонали от меня, со своим новым ухажером, и всякий раз, когда актеры поднимались на сцену, было трудно не заметить её там, во всём блеске новой любви, повисшую на своем спутнике так, словно это им, а не Кёрли Маклейну и Лори Уильямс из «Оклахомы» предстоит сыграть свадьбу в финале последнего акта.

Я был там ради «Оклахомы», но вместо неё у меня в голове постоянно крутилась «Большая комета». Точнее, Толстой. Стены театра были увешаны бутафорскими винтовками, и я подумал, что в приступе безумия было бы чрезвычайно легко схватить одну из них и вызвать новоявленного жениха на дуэль, как это сделал Пьер в отношении Федора Ивановича Долохова – инсценировать смертельную схватку из-за нее, меня и еще кое-кого.

Сцена из мюзикла «Оклахома» в Circle in the Square Theatre.
Слева на стене видны те самые винтовки.
Фото взято с сайта theaterpizzazz.com

Вернувшись домой после шоу, я впервые за более чем год снял с полки свой экземпляр «Войны и мира». Его корешок по-прежнему в отличном состоянии, и единственное изменение, что он претерпел после той проклятой дарственной надписи, – это след от воды. Мне, видите ли, пришло в голову взять его с собой, чтобы почитать в метро во время поездки на первое свидание, на которое я осмелился спустя несколько месяцев сидения дома в одиночестве, когда я пил и читал, и пил, и читал. В тот вечер лил дождь, но я по глупости решил, что мой рюкзак станет спасением от непогоды. Не стал.

Следы от воды небольшие, но заметные, так что дарственная надпись, её подпись и дата теперь слегка смазаны. Только одна часть надписи стала совершенно неразборчивой – сердечко, нарисованное черными чернилами, размазано до неузнаваемости.

Полистав книгу, я обнаружил, что спрятал внутри сложенный лист с напечатанным на нём стихотворением «Вечерня: второе пришествие», как будто простого наличия его в составе сборника на полке рядом с «Войной и миром» было недостаточно. Стихотворение по-прежнему воспринималось как удар сапогом в лицо, но теперь я читал его другими глазами, так что оно преподносило иной урок:

Каким ничтожеством ты был,
чтобы так быстро превратиться
в далекий образ, отголосок аромата –
проникший всюду и источник
страданий с мудростью.

Я снова сложил лист со стихотворением, сунул его обратно в книгу и поставил «Войну и мир» на самую дальнюю полку, спрятав за другим рядом книг, где она до сих пор и обретается. Я по-прежнему остро реагирую на этот роман, так что пока придется его прятать. Когда-нибудь, возможно, я смогу с ним справиться. Как и со всем этим.

А пока, думаю, лучше мне почитать взамен Идиота .

Джон Х. Маэр – писатель и редактор, живущий в Бруклине, Нью-Йорк. Имеющий награды журналист и поэт, Джон работает редактором отдела новостей в Publishers Weekly, а также пишет статьи для Los Angeles Times, New York magazine, Esquire и других.

Перевод и подбор иллюстраций для статьи: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ