Как Джоан Роулинг предала мир, который создала

Автор: Габриэль Беллот (Gabrielle Bellot)

Снова и снова я вынуждена отстаивать свою женственность, стоит только публичному человеку заявить, что трансгендерные женщины — не «настоящие» женщины. Иногда я хочу спокойно посидеть, без стресса от очередного долгого спора с людьми, которые, в лучшем случае, будут обращаться ко мне «сэр», а в худшем называть насильником, которого следует усыпить: для большинства все транс-женщины — обычные мужчины, которые хотят проникнуть в женские раздевалки и творить гнусные вещи. Отстаивать свою идентичность утомительно и эмоционально, и душевно; иногда хочется выйти из социальных сетей и прогуляться или обнять того, кого любишь, чтобы получить поддержку, свернуться калачиком в своей маленькой безопасной гавани, где, по крайней мере, какое-то время никто не будет обвинять, что ты — урод, извращенец, мерзость, которой не место на этой земле.

Время от времени мне хочется завопить как варвар с крыш, проорать: «Нет, отвали, я не позволю унижать себя. Я — это то, что я есть, это основа моего чувства себя, и я никогда не стала бы притворяться ради того, что принесло столько боли и потерь». Мне хочется кричать от того, как много я потеряла, когда совершила каминг-аут как транс — родину, надежду на хорошие отношения с семьей, старых друзей, малейший шанс на простую жизнь, но всё равно сделала этот шаг, потому что переход был необходимостью, а не глупой прихотью. Я должна была сделать каминг-аут, иначе не могла продолжать жить, настолько сильными были боль и диссонирующая с музыкой жизни ложь.

Мне хочется кричать в такие моменты, пока я не начинаю плакать. По большому счёту, я человек мягкий; кричать на людей мне нелегко, и я часто начинаю извиняться за собственный гнев, если вспылю. Я не люблю ненавидеть, даже когда сама являюсь объектом ненависти, но иногда огонь моего гнева слишком силен, чтобы сдерживаться, и я хочу кричать как летящая сквозь звездную ночь пылающая комета.

Однако, чаще всего я нахожусь где-то посередине между этими крайностями: тихо разочаровываюсь, узнав, что моя идентичность снова стала предметом случайных, грубых пересудов, несмотря на то, что все люди — и цис (люди, чья гендерная идентичность совпадает с биологическим полом — прим.пер.), и транс — имеют гендерную идентичность; транс-люди просто вынуждены быть более сведущими, поскольку наше чувство пола вступает в конфликт с тем, как другие люди относятся к нам и нашим телам. В эти моменты спокойного разочарования я хочу, чтобы каждый смог понять это, но знаю, что очередная трансфобная нападка какого-нибудь известного лица поджидает прямо за углом.

Последнее слово в этой саге принадлежит Джоан Роулинг, автору, перед которым я когда-то благоговела. Ранее в этом месяце она высмеяла статью, в которой говорилось о «людях, которые менструируют» — такая формулировка должна была отразить реальность того, что не у всех цисгендерных женщин есть менструации, в то время как у некоторых трансгендерных мужчин они бывают. Вместо того чтобы отрефлексировать простую всеохватность этой фразы, Роулинг разразилась гневом, написав, что это равносильно отрицанию реальности биологического пола, и подразумевала, что говорить так — значит лишить легитимности однополые отношения. «Разрушение концепции пола лишает многих возможности осмысленно обсуждать свою жизнь, — написала она в своем твиттере. — Если пола не существует, то и однополого влечения тоже. Если пол не реален, то настоящая реальность всех женщин мира исчезает». Транс-люди, как она утверждает, не просто стирают женщин и равенство в браке; мы также, как утверждала опубликованная ею статья, «терроризируем» цисгендерных лесбиянок, вторгаясь в женские пространства, вместо того, чтобы перестать заниматься самообманом относительно того, что мы вообще женщины.

Это далеко не первое заигрывание Роулинг с анти-транс-риторикой. В конце прошлого года она привлекла всеобщее внимание, встав на защиту Майи Форстейтер, известной в Британии трансфобки. Форстейтер, исследовательнице и гендерно-критической феминистке — этим популярном в Великобритании термином обозначают направление феминизма, которое ставит под сомнение и зачастую прямо отвергает принятие трансгендерных идентичностей — не продлили контракт в международном исследовательском центре после того, как её работодатель узнал о её вирулентных анти-транс-взглядах. Коллеги жаловались, что трансфобия Форстейтер создает враждебное окружение, особенно отказ рассматривать трансгендеров по их гендерной идентичности, а не по полу, который был присвоен им при рождении. Форстейтер подала в суд на научный центр, но проиграла дело, судья постановил, что «точка зрения истца по своей абсолютистской природе несовместима с человеческим достоинством и основными правами других людей».

Это решение вызвало ярость Роулинг в Твиттере. «Одевайтесь, как вам угодно, — написала она. — Называйте себя как хотите. Спите с любым взрослым человеком, который дал на это согласие. Живите своей лучшей жизнью в мире и безопасности. Но выгонять женщин с работы за то, что они заявляют, что пол реален? #IStandWithMaya #ThisIsNotADrill».

И это было как плевок в лицо. В течение многих лет я любила фильмы о Гарри Поттере, которые, по моему мнению, создали мир, где люди всех мастей могли жить вместе и быть принятыми; теперь мне преподнесли урок: таким людям, как я, не суждено быть частью этой прекрасной вселенной.

Раньше я оправдывала заигрывания Роулинг с гендерно-критическим феминизмом. В 2017 и 2018 годах ей «нравились» посты и твиты, которые были откровенно трансфобными, включая твит, клеймивший транс-женщин «мужчинами в платьях». Мне настолько нравились гуманные книги Роулинг о Гарри Поттере, что я была готова отмахнуться от этих случаев как от странных, даже ошибочных аномалий поведения; конечно, её палец просто случайно нажал на «лайк». Но поддержка Форстейтер в 2019 году наконец недвусмысленно показала, что она не была благосклонна к трансгендерам.

Кому-то твиты Роулинг могут показаться безобидными. Но если читать между строк, то их покровительственный тон предполагает, что транс-люди могут носить любую одежду, какую хотят, и называть себя, как нравится, но в реальности живут в какой-то глупой иллюзии, которую люди вроде Роулинг просто вежливо терпят.

А взгляды Форстейтер выходили далеко за рамки утверждения, что «пол реален». Она отказывала трансгендерам в корректном определении пола, что на практике, в лучшем случае, может причинить боль, если становишься мишенью, а в худшем может привести к насилию. В 2018 году Форстейтер пошла ещё дальше, заявив, что

только некоторые трансгендеры делают пластические операции. Большинство же сохраняют полученные от природы гениталии. Равенство и безопасность каждого должны быть защищены, но женщины и девочки теряют право на частную жизнь, безопасность и справедливость, если мужчин пускают в раздевалки, общежития, тюрьмы, спортивные команды.

Это довлеющий в обществе анти-транс-взгляд, утверждающий, что такие, как я, опасны и нежелательны для пребывания в ряде мест, хотя я окажусь в гораздо большей опасности, если я пойду в мужскую раздевалку, выглядя как женщина. Я могу иногда нервничать в женских раздевалках, потому что я всегда нервничаю, но именно там я на своем месте и никто не смотрит на меня во второй раз, потому что я «вписываюсь», и именно там мне следует и нужно быть.

Защищать Форстейтер и нападать на инклюзивные формулировки — значит защищать мисгендеринг (обращение к человеку с неверным восприятием его половой принадлежности — прим.пер.) и сегрегированием транс-людей, утверждать, что мы не заслуживаем находиться в определенных пространствах. Твиты Роулинг отнюдь не являются невинными, они своего рода троянский конь трансфобных настроений, спокойно демонстрирующий поддержку фанатизма Форстейтер. То, что именно на этом вопросе Роулинг решила сосредоточиться после международных протестов против чёрных и жестокости полиции — в большинстве участвует много ЛГБТК-людей — звучит абсурдно фальшиво, что наводит на мысль о её фанатичной одержимости транс-людьми. Люди, которые глубоко презирают ту или иную группу — гомофобы, расисты, трансфобы — часто кажутся неспособными оставить их в покое, вращаются вокруг как сердитые Луны, едва ли способные функционировать, если их не будет рядом и некого будет порочить.

После её декабрьского твита некоторые консерваторы радостно заявили, что либералы «аннулировали» Роулинг, напав на неё. Правда куда мрачнее. На самом деле «аннулировали» трансгендерных поклонников Роулинг вроде меня, потому что автор, которым мы столько восхищались, наконец показала, что она и не была нашей фанаткой.

Однажды днём мама вернулась из поездки в Лондон и дала мне в руки роман. Надпись гласила: «Гарри Поттер и Философский камень». На обложке был изображен растерянный мальчик в очках, стоящий перед огромным, красного цвета поездом, похожим на перечный соус; из трубы в воздух вылетало усыпанное звездами облако дыма. Как настоящая маленькая зануда с Карибов, я читала немного об алхимии и знала, что такое философский камень, поэтому была заинтригована. Мне нравилось озадаченное выражение лица мальчика и обещанное звездным поездом приключение; они оба предлагали путешествие, о которых я любила читать, возможно, потому, что была единственным ребенком, живущим на тихом склоне горы, и была одинока, а книги, обещавшие побег из печального замка уединения, будоражили меня.

Когда я наконец открыла книгу, то поняла, что попалась на крючок. Мне нравилось, что история, без всякого сомнения, о том, как сориентироваться в незнакомом мире. Я тут же попросила у мамы следующую книгу, не подозревая, что уже вышла третья. Когда опубликовали четвертую книгу, я была с родителями в поездке по Барбадосу; выпросила экземпляр у наивного торговца и читала до глубокой ночи с лихорадочным рвением фанатика. В промежутке между выходом шестой и седьмой книг я перечитывала четвертую, пятую и шестую — в особенности «Орден Феникса» — снова и снова, часто во время обеда, придерживая локтём раскрытую книгу. Я поглощала истории, которые дополняли основную серию — «Фантастические твари и где они обитают» и «Квиддич сквозь века», а также смотрела на YouTube рэп-пародии «Хогвартс Ганг» и мюзиклы «Puffs» и «A Very Potter Musical». Я никак не могла насытиться.

Этот поразительный литературный мир был единственным, кто в доверительной манере говорил со мной, ребенком смешанной расы. Светло-коричневый цвет моей кожи означал, что я жила в своего рода лиминальном этническом царстве теней: меня воспринимали одним образом в одной стране и иначе в другой. (В Доминике я была полукровкой; в Америке, гораздо сильнее зацикленной на чётком разделении людей по расовым категориям, незнакомые люди называли меня чёрной или латиноамериканкой.) Из-за этого я немного понимала боль, которую испытывала Гермиона, когда «чистокровные», вроде Драко Малфоя, нападали на неё из-за того, что она была «грязнокровкой» — в мире волшебников этим уничижительным, расистским термином называли каждого, у кого один или оба родителя были магглами. Книги явно отвергали такого рода риторику превосходства, показывали, что родословная мага или происхождение, по большому счету, ничего не говорили о том, насколько могущественным или способным могут быть ведьма или волшебник. Гермиона зашла так далеко, что в последней книге попыталась переиначить уродливый термин, утверждая, что она грязнокровка, и гордится этим!

Книги, казалось, предлагали особый, открытый выход молодой транс-девушке, которая в то время не до конца понимала, что означает чувствовать себя так, как я чувствовала, — стойкое понимание, что неправильно называться или жить как мальчик, и как отчаянно я хочу проснуться одним утром и обнаружить, что я — девочка, — я чувствовала, что в этом волшебном мире вряд ли будет выделяться кто-то вроде меня. Если в реальной жизни я ощущала клаустрофобию, будучи запертой в ловушке на маленьком острове, то мир, где люди могли легко изменить внешность или преобразить тела, казалось, предлагал билет туда, где я буду на своём месте. Для меня было бы очень важно увидеть явного транс-персонажа в книгах, но также я знала — это будет один из наименее шокирующих, более спокойных мирских кусочков магии в волшебном мире.

В последующие годы после завершения серии стало легче чувствовать, что книги поддерживают инаковость, потому что Роулинг продолжала открывать новые, любопытные детали о мире Гарри Поттера. Например, в 2007 году она заявила, что Альбус Дамблдор, культовый директор Хогвартса, гей. В то время как некоторые поклонники были по понятным причинам расстроены, что в книгах этого не показано явно, новость казалась мощным свидетельством поддержки Роулинг её ЛГБТК-поклонников.

В 2016 году это ощущение усилилось, когда она заявила, что Ремус Люпин, значимый персонаж, страдающий от стигматизированного состояния превращения в волка во время полнолуния, на самом деле был квир-символом. «Ликантропия Люпина была метафорой для болезней, которые вызывают остракизм, как ВИЧ и СПИД», — написала Роулинг в «Коротких рассказах из Хогвартса о героизме, трудностях и опасных хобби» на Pottermore. Даже если квир-символизм был приглушен в основных книгах, я всё больше и больше чувствовала, что в них есть место и для кого-то вроде меня.

Через несколько лет после выхода последней книги, «Гарри Поттер и Дары Смерти», я сделала каминг-аут. Я жила в агонии уже два десятилетия, зная, что меня привлекают люди любого пола и что я по-настоящему хочу, чтобы люди видели во мне, знали меня как девушку. Но Доминика была миром, где евангельские христианские послания о греховности гомосексуализма исходили и от проповедников по радио, и от нашего премьер-министра. Я была напугана; не знала, что случится со мной, если я открою свои нечестивые желания. В самом начале пути, когда ещё училась в аспирантуре во Флориде, я чуть не выпила яд, думая, что если не смогу жить как квир-женщина, какой хотела быть, то не буду жить вообще, слишком сильной была боль.

В конце концов, вместо того чтобы покончить с собой, я уехала, понимая, что теряю возможность вернуться домой. Я предпочла остаться в Америке и быть самой собой, а не возвращаться и жить в диссонирующей, вызывающей клаустрофобию лжи. Мне было так больно осознавать, что я потеряла, но восторженная радость от осознания того, что я наконец-то могу попытаться жить своей правдой, была сильнее боли. Точно так же, как Люпин чувствует себя свободным, когда находит волшебников, которые принимают его таким, какой он есть, я впервые почувствовала себя свободной и увиденной.

Твиты Роулинг раскрывают печальное, но не удивительное о её философии: её эмпатия, изображенная в книгах, имеет границы. Идеи о принятии и отвержение простых, супрематических, дегуманизирующих идеологий, которые она вложила в «Гарри Поттера», кажутся далекими от сообщений, которые Роулинг сейчас представляет в социальных сетях, где она ненароком выставляет себя противницей одной из самых уязвимых групп меньшинств в Великобритании и во всем мире.

Конечно, Роулинг — это не её книги. Я не могу полностью согласиться со знаменитым — или печально известным — изречением Барта «автор мертв», которое означает, что произведение искусства следует оценивать без отсылки на автора, стоящего за ним; я знаю, что её личные взгляды не обязательно совпадают с теми, которые оживили вселенную Гарри Поттера. Но когда наши любимые творцы подводят нас, трудно увидеть их работы такими, какими мы увидели однажды. Боюсь, что некоторая магия книг для меня исчезла.

Но я также знаю, что в романах все ещё есть прекрасная, утверждающая сила. «Я — это я, и тут нечего стыдиться», — говорит в «Гарри Поттере и Кубке Огня» Хагрид, один из самых любимых персонажей. «Никогда не стыдись, — говорил мой старый папа. — Есть люди, которые будут держать на тебя обиду, но с ними не стоит возиться». В конце концов, я решила цепляться за эти чувства, надеясь, что Роулинг, которая написала эти слова, однажды решится по-настоящему услышать их.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ