«Лу в карантине»: новый рассказ Джоджо Мойес

Как и все мы, Лу Кларк оказалась в изоляции. Джоджо Мойес возвращается к полюбившемуся всем персонажу из трилогии «До встречи с тобой» эксклюзивно для Penguin.co.uk

Автор: Джоджо Мойес

- Луиза. Где твой сотейник? Ты не взяла сотейник!

Мама сунула голову в гараж, где я пыталась перебрать одну из коробок с одеждой, и вздохнула:

- Посмотри на это. Ты же знаешь, что папа не сможет вытащить газонокосилку из гаража, пока он набит твоими коробками.

На самом деле я предупреждала папу еще до того, как мы их втиснули, но он пожал плечами и сказал, что все будет хорошо. А теперь его, вскрывающего на шезлонге очередную банку пива, едва видно было из высокой травы, которой зарос наш крошечный садик.

- Стыд и позор, - пробормотал он, делая глоток.

- Этот человек готовился к карантину всю свою жизнь, - сказала мама, пока я пыталась взгромоздить одну коробку обратно на другую. - Безделье по двенадцать часов в день с перерывами на еду. Пошли, Бернард! Десять минут до Хлопушки! Вставай!

- Перестань называть это так, мама! А мне обязательно идти? Мне правда очень надо разобрать эти коробки.

- Эта сковородка на прошлой неделе была слишком тихой. Может, пашотница с металлической сервировочной ложкой будут звучать лучше? Пойдем же! Мы ненадолго. С тобой все нормально? Ты как будто бледновата. У тебя точно нет температуры?

- Все в порядке.

Она с сомнением посмотрела на меня, затем повернулась и пошла к дому.

Я окинула взглядом шесть коробок с винтажной одеждой, которые привезла с аукциона почти два месяца назад, со вздохом закрыла скрипучую дверь гаража и пошла искать кастрюлю погромче.

* * *

Я приехала в Англию в марте, как делаю четырежды в год, чтобы пополнить запасы своего агентства винтажной одежды «Пчелиные коленки». Обычно я останавливаюсь у мамы с папой и через неделю улетаю домой в Нью-Йорк. Одежда приходит позже в контейнере.

- Странно. Судоходная компания отвечает, что они не могут отправить мой новый товар, - сказала я родителям, проверив электронную почту. - Какой-то там вирус.
на прошлой неделе - О, да у нас вечно какой-то вирус, - сказал папа. - Все рассосется. Я слыхал, у свиней тоже был один, да они не шибко-то паниковали.

- Не вздумай уехать в Нью-Йорк и бросить все эти ящики в нашем гараже, - сказала мама.

- В этой коробке Шанель. Я скорее посажу ее на свое место в салоне первого класса и отправлю домой первой.

Я висела на телефоне, пытаясь дозвониться в авиакомпанию и поменять билет, и в 15-й раз удивлялась, почему же никто не отвечает.

А затем объявили карантин.

И мир остановился.

Папин приятель Падди из общественного клуба, который знал кого-то, кто знал кого-то из госслужбы, сказал, что это максимум на две-три недели. Я позвонила девочкам в «Центр винтажной одежды», попросила их закрыть мой отдел, и сказала, что скоро вернусь с новым товаром. Я организовала онлайн-доставку продуктов для Сэма, а он сказал, что нет смысла спешить с возвращением, ведь, по слухам, сотрудникам скорой все равно придется изолироваться от своих семей:

- Если это всего на пару недель, тебе лучше остаться с родителями, чем сидеть здесь одной.

Хорошо, что я взяла с собой Дина Мартина (он уже старичок, и мне не хотелось расставаться с ним больше, чем на пару дней). Он храпел в своей корзинке у моих ног, пока я обзванивала своих постоянных клиентов и объясняла им, что я уехала за новым товаром и скоро привезу кое-что интересное.

- Боже, какой уродливый пес! - восхищенно сказал папа, как и всегда при виде его. - Уверен, он взял бы тройное золото на олимпиаде уродцев.

- Тсс, - сказала я, прикрывая мягкие уши Дина Мартина, - ты его обижаешь.

- Каждый раз, пуская газы, он обижает меня. И вы хоть раз слышали, чтобы я жаловался?

- Мы прекрасно знаем, что это не пес, Бернард, - сказала мама.

За несколько недель я прошла через этапы слепой паники, тревоги, беспокойства, ярости и добралась до чего-то вроде принятия. Это как стадии горя Кюблер-Росс, но с четырехразовым питанием углеводистой пищей и мамой, поливающей антисептиком всех, кто подходил к ней на шесть футов. Даже в помещении.

Родители сначала держались очень неплохо. Они с прибаутками отскакивали от всех встречных и удивлялись бледности телезвезд, выходивших в эфир без профессионального грима.

- Гляньте-ка, что Софи Роуорт сделала со своими волосами! Ей очень идет. Узнать бы, что у нее за бигуди.

- Зато этот метеоролог сегодня какой-то серый, - поддержал папа. – По-моему, он намазался ваксой. Похож на Буревестника (скорее всего, имеется в виду персонаж комикса Marvel – прим. пер.)

Мы с мамой каждое утро делали в гостиной зарядку с Джо Уиксом, потели и хихикали, стараясь не налететь на кофейный столик. Все дружно брюзжали на вечерние правительственные брифинги по радио. А мама объявила войну невидимым бактериям, которые могли проникнуть в наш дом, с бдительностью и беспощадностью наемного убийцы. Она протирала отбеливателем дверные ручки, каждое колечко занавесок, лапы Дина Мартина и трижды в день измеряла нам всем температуру. Дом еще никогда не был таким чистым. Дважды она пыталась сменить мои простыни еще до того, как я проснулась.

Мы устраивали семейные посиделки в Zoom, во время которых мы с Триной пытались поговорить, их с Эдди малышка Лила уделывала экран слюнями, а мама терла влажной салфеткой наш компьютер. Трина подробно пересказывала ежедневные таблицы Excel из Лондона, сравнивая показатели смертности и госпитализации во всем мире, и высмеивала мамины теории заговора из Фейсбука:

- Нет, мама. Глубинное государство не могло вывести вирус в кондиционере. И нет, полоскание горла перекисью водорода не лучшая идея.

Они с Эдди так рьяно взялись за домашнее обучение Тома, что его учителя были вынуждены попросить их сбавить темп, ведь он уже и так обогнал всех своих одноклассников. А малютка Лила в свои три года, по-моему, уже писала и читала не хуже папы.

Раз в неделю я ездила в супермаркет и покорно отстаивала очередь, потея в своей розовой с блестками маске (старые привычки неискоренимы), кивала людям, которые могли оказаться соседями, и уворачивалась от мужчин среднего возраста, прущих прямо на меня, как на сумасшедшем человеческом автодроме. Я несла свои крошечные победы домой, как военные трофеи:

- Смотрите! Настоящая мука! И йоркширский чай! Это была последняя пачка, так что пришлось даже отгонять одну женщину громким кашлем.

И каждый четверг мы стояли на улице у входной двери, хлопали и наблюдали за тем, как общаются соседи. Мама пихала нас локтями, чтобы мы не останавливались, и мы вяло похлопывали ладошками с видом измученных тюленей.

- Что-то я не вижу Сиобан из 42 дома, которая сомневалась, что мы поддерживаем NHS (Национальная служба здравоохранения Великобритании – прим. пер), - шипела она.

- Мам, ты стучишь крышкой по форме для запекания, печешь кексы для отделения интенсивной терапии и носишь фартук, на котором вышито «Я ЛЮБЛЮ NHS». По-моему, этого вполне достаточно.

* * *

Эти четверговые выходы повторились восемь раз. Я убеждала себя в том, что это просто такая странная маленькая интерлюдия и скоро я увижу Сэма. Моя настоящая жизнь вернется. Просто нужно постараться радоваться тому, что я больше времени проведу с мамой и папой. И не обращать внимания на то, что дом настолько мал, что папа время от времени ободрял меня снизу, услышав, что я пукнула.

На самом деле, я изо всех сил старалась приободрить всех. Мои родители впали в своего рода анабиоз. Мы с мамой прекратили делать упражнения Джо Уикса, когда его сменила красавица-жена, и, глядя на нее, мы почувствовали себя парой картофелин сорта Король Эдуард. Папа не делал ничего - только смотрел телевизор или сидел в шезлонге в заросшем саду. Он скучал по друзьям из клуба, но ему не нравилось общаться с ними по телефону или через компьютер, поэтому он просто сидел и дулся на положение в мире, как выразилась мама. Я гуляла с Дином Мартином по тем самым улицам, по которым ходила в детстве, и мне казалось, что он выглядит так, будто уже сыт этим всем по горло (хотя, если честно, по-моему, он никогда и не выглядел иначе). Лежа в кровати, я листала ленту Instagram и любовалась чужим банановым хлебом, неуловимыми закатами и телами в бикини, удивлялась тому факту, что сейчас всего 4 часа, и старалась придумать, на что же убить оставшуюся часть очередного дня.

И по 158 раз на дню я хваталась за свой телефон, надеясь найти в нем сообщения от Сэма. Я как одержимая отслеживала американскую статистику заболеваемости. Если он не звонил мне на протяжении 12 часов, я была уверена, что он уже мертв. В конце концов, я перестала слушать новости в ужасе от того, каким будет мир, когда я, наконец, в него вернусь. Иногда мне казалось, что я существую только в те моменты, когда мы можем поговорить с ним.

- Я скучаю по тебе.
- Я скучаю по тебе.
- Я тоже по тебе скучаю.

Как будто нам больше нечего сказать друг другу.

Я скучала по Сэму так, будто кто-то лишил меня жизненно важной опоры. Я закрывала глаза и вспоминала, каково это быть с ним: моя голова на его груди, моя нога обвивает его ногу. Как он обхватывает меня рукой, прижимает к себе. Я скучала по нашим воскресным завтракам в закусочной на Коламбус-Серкл, нашим пятничным вылазкам и прогулкам по Ботаническому саду в Проспект-парке. Я скучала по нашим дурацким шуткам, по виду нашей одежды вперемешку в корзине для белья, по тому, как он ждал меня у магазина на своем мотоцикле после утренней смены.

Каждое утро в момент пробуждения я тянулась к нему, не открывая глаз, и вдруг вспоминала о том, что его рядом нет - передо мной будто разверзалась пропасть, и мне каждый раз приходилось прыгать в нее, начиная новый день.

- Такое ощущение, что это никогда не кончится, - сказала я ему в нашем последнем разговоре. Мне нечего было ему рассказать. А все, о чем мне мог рассказать он: экстренные вызовы, бесконечная смена защитной одежды, работа на износ, смерть, кислород, сирены, сирены, сирены… – он рассказывать не хотел.

- Знаешь, как говорят альпинисты? - спросил он через мгновение. - Не смотри вверх. Смотри только на свои ноги. Шаг за шагом, Лу. Пока не доберемся до финиша.

Я старалась не жаловаться ему. Ведь это он каждый день имел дело с жизнью и смертью. Для меня же трагедией было то, что папа слопал шоколадку, которую я прятала в шкафчике над плитой.

- Береги себя, - шептала я и суеверно повторяла это каждый раз, когда он клал трубку.

* * *

На девятую неделю меня разбудило письмо от Лидии из «Центра винтажной одежды». Я думала, она собирается спросить об одном из платьев (мы частенько продавали вещи друг друга), но это письмо было непривычно грустным:
«В общем, хозяин сказал, что не может позволить себе сбавить арендную плату. Мы несколько дней уламывали его, и все-таки нам придется закрыться. В лучшем случае перенесем все в онлайн. Мне правда очень жаль, но у нас нет выбора. Мы и так едва сводили концы с концами.
Может, поболтаем как-нибудь в онлайне, как быть дальше?
Береги себя, моя милая. Мы скучаем по тебе.
Лидия ххх»

Я прочла письмо дважды и все еще не верила, хотя уже несколько недель опасалась, что этот день наступит. Я села и положила голову на руки, а ее слова все звучали в моей голове.

Вот и все. Моего бизнеса больше нет. А без двух зарплат мы не сможем оплачивать аренду квартиры. Все, к чему я стремилась и ради чего я так усердно трудилась последние пять лет, рушилось.

- Все хорошо, милая? - спросила мама, когда я, в конце концов, спустилась вниз. - Ты ужасно бледная.

Она сразу положила руку мне на лоб. Уровень бытовой ипохондрии граничил с маниакальным. Любой кашель, чихание или намек на усталость – и тотчас хоть один член семьи да закричит: COVID! и немедленно отскочит на безопасное расстояние. Хуже всего было то, что вы сами постоянно искали у себя симптомы. Я уже болен? Я точно болен. А что это кольнуло у меня в легких?

- Просто устала, - сказала я и села за стол.

Да, я устала. Устала больше, чем когда-либо. Я читала об этом статью: типа во время пандемии активизируется какая-то часть миндалины, из-за которой вам хочется убегать от медведя или чего-то в этом роде. А когда медведя нет, она еще больше истощает ваш мозг. Я пыталась пересказать ее Трине в Zoom накануне, а она сказала, что уверена в том, что никакого медведя нет, а в моем случае нет даже миндалины, и мне пришлось напомнить ей о том, что я вообще-то выжила после падения с дома, так что ей стоило бы помолчать. И тут вмешалась мама и сказала, что мы ведем себя, как 12-летние подростки.

Я не могла сказать ей правду.

- Просто не выспалась. Все в порядке, - сказала я. Мама посмотрела на меня так, как смотрели мамы, явно не верившие ни единому слову, и собирающиеся узнать правду еще в те времена, когда и в помине не было «Свободных женщин» (британское ток-шоу – прим. пер.), а затем вернулась к обработке хлоркой совка и щетки.

Той ночью я все рассказала Сэму в Skype. Я терпеть не могу сообщать ему плохие новости, зная, что они и так сыплются на него весь день.

- Ну... может, у вас получится найти другой аутлет, - сказал он, потирая лицо. Он выглядел совершенно измученным.

- На Манхэттене? И кто теперь захочет носить чужую одежду после всего этого? Люди станут бактериофобами. Скорее выйдет какая-то новая директива, гласящая, что я обязана кипятить все перед продажей.

- Ты не знаешь этого точно.

- А как мы будем платить за квартиру?

- У нас же есть какие-то сбережения.

- Но этого мало.

- Может, обсудим это, когда снова будем вместе?

- Прости. Просто мне... грустно, наверное. Как будто все заканчивается, а у меня даже не было возможности попрощаться.

- Это еще не конец. Мы живы, правда? Подумай, может, это просто заставит нас принять какие-то решения.

Наверное, в моих глазах отразилось недоверие.

- Все меняется, Лу. Может быть, и нам пора измениться.

По мнению моей сестры, мы с Сэмом - прокрастинаторы мирового класса. Мы вечно все откладывали. Мы периодически обсуждали возвращение в Великобританию - мы скучали по своим родным, и Сэм хотел жить в своем доме, а не в крошечной и неоправданно дорогой квартире. И все-таки мы не могли заставить себя уехать. Мы говорили о создании семьи – глядя на Эдди, на беременную Лилу, я задумывалась о том, что, как говорит папа (даже слишком часто), я не молодею. Мы с мамой и папой наблюдали за воспитанием детей через экран, и мама со слезами на глазах говорила, что ей не хватает их детства, а на меня накатывала грусть о том, что с каждым месяцем вдали от Сэма я упускаю свой шанс. Мы договорились, что обязательно обсудим это, когда я вернусь. Или когда он будет чуть менее уставшим после смены. Мы бы освободили окошко в наших расписаниях, сели и все решили. Но как-то так выходило, что ко всем разговорам, которые могли бы потенциально что-то изменить: где мы будем жить, поженимся ли мы, что мне делать с бизнесом, - мы вечно чувствовали себя недостаточно готовыми или недостаточно взрослыми.

И, по правде говоря, в отличие от Сэма я даже не была уверена, чего же хочу на самом деле.

- Когда вернусь, - сказала я.

- В смысле, мы могли бы поговорить и сейчас, но…

- Ты устал. Сейчас не время.

Он потер глаза, и мне захотелось прижать его к себе.

- Я скучаю по тебе.

- Я скучаю сильнее.

- Это невозможно.

Он улыбнулся, и на какой-то момент я почувствовала себя лучше, как всегда при виде улыбки Сэма. Но когда он отключился, мои глаза вдруг наполнились слезами.

* * *

Я стояла в очереди у супермаркета, когда увидела его. Мы стояли в масках на приклеенных скотчем отметках на расстоянии двух метров друг от друга, каждый раз передвигаясь ровно на секцию вперед и злобно поглядывая на каждого, кто подходил слишком близко – и тут я осознала, что этот мужчина на три секции позади меня кажется мне смутно знакомым. Со свисающим над спортивными штанами пузом он устало облокотился на коляску для тройни, в которой орали три малыша, выхватывая друг у друга полупустые бутылочки с молоко.

Заметив мои косые взгляды, он снял маску.

- … Патрик? – спросила я и вытаращила глаза.

- Лу! – воскликнул он.

Разделявшие нас люди отошли в сторону, как будто от нашей беседы микробы разлетались во все сторны.

- Ты ... ты выглядишь ... вау. Твои?
Он выдавил улыбку:

- Ага! Все трое! Это круто... быть папой. Просто прекрасно. Это лучшее, что сделал в жизни.

Сегодня у жены небольшой перерыв, так что я взял их с собой.

- Я думала, детей не пускают в супермаркет?

- О, я оставляю их снаружи. Кто их заберет?

Он посмотрел на них и повторил, будто про себя:

- Ага. Никто не заберет их.

- Чудно! Как твои ребята?

- Хорошо, - сказал он и потер глаза, - У всех все хорошо. Жизнь прекрасна. То есть, у меня пока нет времени на тренировки, так что я не совсем в форме, но... ты ж понимаешь. Скоро я снова стану Железным Человеком.

- Конечно.

Я дипломатично отвела глаза от его живота. Мы с минуту смотрели друг на друга так, как это делают люди, которые когда-то были вместе и теперь не могут понять, что же их связывало.

- Так... ты все еще живешь в Нью-Йорке?

- Да. Жду, пока закончится карантин, а потом…

-… пулей обратно.

- Ага.

- Ага. Странные времена…

Он не просто не был похож на Патрика. Он был похож на того, кто слопал Патрика. Я все еще пыталась привыкнуть к этой новой внешности бывшего жениха, когда он сказал:

- Жаль мистера Трейнора.

Я подняла глаза.

- Так ты не знаешь? Он умер. В прошлые выходные.

Я обмерла.

- Что ты сказал?

- Мистер Трейнор.

Я не слышала его из-за звона в ушах.

- Ну, ты знаешь, отец Уилла.

Я молча смотрела на него, и он добавил:

- Это было в газете. COVID-19. В разделе новостей и в уведомлениях на последней странице. Свежий номер «Stortfold Recorder».

- Но… но у него же ребенок.

- Шесть лет. Я знаю. Это очень грустно. Но он был стар. Стоило бы поберечься.

Я повернулась и ушла, пока он не сказал чего-нибудь еще, даже не понимая, куда иду. Просто закружилась голова, меня затошнило, и нужно было срочно уйти отсюда. Идя по парковке, я краем уха услыхала, как он кричит:
- Рад был повидаться!

Мистер Трейнор был первым из моих знакомых, умершим от этого. До сих пор вирус был абстрактным - очертания монстра на горизонте. Но мистер Трейнор? Я вспоминала, как он был добр ко мне, когда я пришла к ним в дом. Каким нежным и любящим он был с Уиллом. Я жалела миссис Трейнор, хоть они и разведены. Я думала о Лили. Мы почти не общались за последний год, и теперь я чувствовала себя отвратительно. Исчезла ее последняя связь с отцом. Эта штука была реальной.

* * *

Все изменилось.

В тот вечер я трижды звонила Сэму, но он не отвечал, и мне пришлось бороться с нарастающей паникой. Я наполняла ванну и рыдала под шум воды, чтобы не слышали родители. Внезапно показалось, будто все хорошее, что составляло мою жизнь, все, что я считала само собой разумеющимся, просто исчезало, лопнуло, как мыльный пузырь. Я нырнула с головой под воду и впервые задумалась: а станет ли моя жизнь – хоть чья-то жизнь вообще - снова прежней?

Тьма сгущалась вокруг меня, и я ничего не могла с этим поделать. Я перестала слушать новостные сводки, сбросив непосильную ношу всеобщей печали. Запершись в комнате, я свернулась калачиком в обнимку с Дином Мартином и думала о том, почему нельзя просто впасть в спячку до тех пор, пока все это не кончится. Приходили деловые письма, а у меня не было сил на них отвечать. Я думала о том, что уже никогда нам не болтать с девчонками в нашем «Центре винтажной одежды», восхищаясь строчками на комбинезоне Осси Кларк или дефилируя в афганском пальто 1970-х годов, которое пахнет так, будто этот афганец так и ходил в нем с самых 70-х. Я оплакивала мечту своей жизни. Все в клочья. Все впустую.

Мама фыркала и пыхтела, проходя мимо двери моей спальни, и я возмутилась, почему в этом доме все вечно суют нос в чужие дела. Все социальные сети полнились воем отчаяния либо пустой тратой времени. Так что я перестала туда заходить.

Трина прислала мне несколько сообщений о том, что мама обо мне беспокоится. Мама принесла чай и сказала, чтобы я перезвонила Трине, которая обо мне беспокоится. Папа постучал в дверь и спросил, не завалялась ли у меня парочка печенюшек.

- Мне не хочется идти в супермаркет. У меня от него мандраж.

Сэм написал мне дважды: «Прости. Здесь все плохо. Выйду на связь, как смогу. Люблю хх»
Начиная забывать, как он выглядит, я листала фото в своем телефоне - мы смеемся вместе над чем-то в другой жизни. В самые тяжелые моменты я задавалась вопросом, увижу ли я его когда-нибудь снова. Что если он заразится и умрет там, вдали от всех, в окружении лиц в масках и защитных экранов? Безопасность других всегда была для него важнее своей личной безопасности. Он из тех, кто вполне может одолжить кому-нибудь свою маску, а потом броситься оказывать помощь зараженному. Я жалела, что прочитала все эти истории о здоровых людях, которые поймали вирус и угасли в течение нескольких дней. Мысли об этом вызывали у меня тошноту. Я подтягивала колени к груди и закрывала глаза. И вновь засыпала.

В какой-то момент среди этих странных и бессвязных дней мама ворвалась в мою спальню с кучей белья, вывалила его на комод и сказала:

- Все. Пора вставать.

Я натянула одеяло на голову и пробормотала:

- Я не могу. Мне плохо.

- Нет. Ты немного расстроена. Есть разница.

- У меня нет сил.

- Вставай. Сегодня четверг. Пора хлопать.

- О Господи. Мама, мне все равно, что подумают соседи.

Родители уже начинали меня раздражать.

Мама открыла шторы и нахмурилась, глядя на шеренги кружек на моей тумбочке.

- Это не ради соседей. Таким образом мы поддерживаем тех, кто работает там. Людей вроде твоего Сэма. От нас не требуют ничего большего, кроме как сидеть на заднице ровно. Ладно. Вставай.

- Я не могу... - я начала плакать. - Моему бизнесу конец. Девчонки не могут оплатить аренду, и мы закрываемся. Все кончено, мама. Все.

Она стояла у подножия кровати и ждала, пока я перестану рыдать. Я не могла остановиться. И не понимала, что со мной.

- Мне жаль, милая, - сказала она в конце концов. - Это трудно. Я знаю, что для тебя значило это дело.

Она глубоко вздохнула.

- Эта штука многим принесла горе.

Она взяла меня за руку, и я сжала ее ладонь. Я шмыгнула носом, а она стащила с меня одеяло и сбросила его на пол.

- А теперь вставай. Подкрась губки, подрумянь щечки и причешись. А то ты похожа на дождливые выходные в Халле.

Я вышла на улицу без одной минуты восемь, моргая с непривычки на ярком свету. Мама стояла у парадной двери, а мы с папой вяло похлопывали за ее спиной. Мама стучала шпателем по медной кастрюле, которую она перед этим тщательно начистила («И пусть Кэрол не говорит, что я не умею обращаться с губкой для посуды»), и Дин Мартин, как и каждый четверг до этого, лаял на внезапный шум вокруг него.

Внезапно все это показалось бессмысленным. Кому это надо, кроме показушников из соцсетей? Я слышала аплодисменты, звуки рожков, грохот, завывания на волынке миссис Фитцвильям в надежде, что кто-то выложит ее на YouTube, и украдкой глянула на часы: долго ли еще нам стоять тут?

И тут я увидела детей.

Я вообще забыла, что на нашей улице есть дети. В эти дни никто не играл. Никакие скутеры не носились мимо нашей двери, никакие мячи не залетали в наш крошечный садик. Никто не играл на улице уже несколько недель.

Двое ребят стояли в садике у дома напротив, бледные и уставшие, с беспокойством поглядывая на своих родителей. Мне показалось, что дети выглядят еще несчастнее меня.

Мама заметила, куда я смотрю.

- Бедные ягнятки. Как же им скучно. У большинства из нас садик с почтовую марку. А в квартирах нет и такого.

Я не могла забыть их лиц, даже когда мы закрыли входную дверь. В тот вечер я сидела между мамой и папой на диване, глядя на то, как в «Гогглбокс» семьи смотрят по телевизору на других людей, и удивлялась, каково это быть семилетним, и сидеть в четырех стенах по 23 часа в день. Месяцами. В детстве мы, как дикари, носились по улицам на велосипедах или бегом, вечно подзуживая друг друга сунуть руку в кусты с осиным гнездом или спрыгнуть с крыши гаража. Больше всего из детства мне запомнилась свобода. Не какой-то там аморфный монстр, который держит тебя взаперти, как заключенного, и угрожает убить твоих дедушку и бабушку, если ты попытаешься обнять их.

* * *

Той ночью я долго не могла уснуть. В четверть первого я вышла в гараж, закутавшись халат. На улице было так тихо, что можно было услышать, как птицы шуршат в своих гнездах. Я открыла скрипучую дверь гаража, включила свет, и в раздумьях уставилась на шесть огромных коробок никому не нужного теперь товара.

На следующий день я написала сообщение в группу WhatsApp нашей улицы (ее создали, чтобы помогать с покупками людям из группы риска, но теперь она, кажется, в основном использовалась для жалоб на парковку, шум и для публичных разоблачений в духе Штази, кто, когда и к кому забирался на задний двор):
«Назови своего любимого персонажа из телека или книги, скажи, сколько тебе лет, и я сделаю тебе костюм, в котором ты сможешь похлопать NHS на следующей неделе. Денег не надо.
Луиза Кларк с Ренфру-роуд, 17.
(Агентство одежды «Пчелиные коленки»)»

За день ничего не произошло. Я спрашивала себя, подумали ли люди, что здесь какой-то подвох, или просто, что я немного не в себе. А в шесть часов на мой телефон пришло уведомление из WhatsApp:
«Если это дама из дома напротив, я бы хотела быть принцессой Эльзой из «Холодного сердца». Мне восемь. А моему брату нравится «Где Уолли?». Ему пять лет.
Мишель Родман. Дом № 14»

- Маам? Ты знаешь Мишель Родман?

- О, да, милая девчушка. Чудесные рыжие волосы.

- Она хочет быть принцессой. Я собираюсь сшить ей наряд.

- Как мило, - Она нахмурилась на мгновение. - Вот только… она очень любит покушать. Смотри, чтобы костюм был... не слишком маленьким.

- Ясно.

Я подошла к саду дома №14, позвонила в звонок и попросила маму Мишель Родман подозвать ее к окну, чтобы я могла оценить ее размер. Девочка подошла, застенчиво улыбнувшись мне сквозь стекло, потом подскочил ее брат и высунул язык. Уходя, я показала им большие пальцы.

Работа заняла у меня полдня. Я перекопала две коробки с одеждой в гараже, распорола бледно-голубой атласный халат и накрыла его блестящей кружевной занавеской. Сообразить костюмчик из «Где Уолли?» оказалось сложнее, но я приспособила сюда полосатую футболку, стянув ее по бокам. Я сделала помпон из мотка шерсти и куска картона и пришила его на старую шерстяную шапку Тома. Когда я показала маме результат, она захлопала в ладоши:

- Они им точно понравятся, Луиза. Ты творишь чудеса с иголкой и ниткой.

Но главное, за этим пролетел целый день. Я настолько увлеклась работой, что времени поволноваться об оставшейся жизни просто не было. В ту ночь я проспала целых десять с половиной часов.

На следующий день пришло сообщение из дома № 27:
"Пожалуйста, можно и мне костюм? Мне 9 лет, и я хочу быть лордом Волан-де-Мортом."
Это было легко. Нашелся темно-зеленый пижамный комплект, который я подшила и сделала воротник стоечкой. С лицом было сложнее, но вопрос о том, куда деть его нос, я оставила на усмотрение родителей.

И посыпались просьбы. Я сделала Пеппи Длинный чулок, Ру Пола (американский актер и шоумен – прим.пер.), Русалочка (волосы я сделала из какой-то оранжевой шерсти, обшив ей повязку) и Лиру из «Темных начал». Было приятно иметь занятие: просыпаться с целью и заканчивать день с ощущением выполненной задачи. Мама вытащила свою швейную машинку и стала помогать, вывязывая шарф для Гарри Поттера и перебирая старые колготки для Бэтмена. Она нашла старую ночную рубашку дедушки для костюма Крошки Вилли Винки, так что мы стояли рядом у открытого ящика и разглядывали мягкую ткань у нее в руках.

- Хорошо, что он не дожил до этого, - сказала мама, осторожно складывая ее.

- Да.

Я торопливо обняла ее, пораженная необычным ощущением столь тесного контакта с другим человеком.

* * *

Утром в четверг мы с мамой шли по Ренфру-роуд, и оставляли наряды в пакетах возле домов тех, кто их заказал, стуком в двери оповещая их о посылке. А затем ждали.

Без пяти восемь мама выбрала свою лучшую сковороду и худшую деревянную ложку («я вечно их ломаю»), и мы вышли на порог. Папа поднял банку с пивом, приветствуя соседей напротив. Кое-кто бормотал приветствия, обсуждая тихонько, кто прибавил в весе или сделал неудачную стрижку. Сид, утверждавший, что когда-то был басистом в AC/DC, поднял свою гитару, но все закричали: «Неееет, Сид!», и он ушел домой. Заставлять людей терпеть его исполнение «Smoke on the Water» так же несправедливо, как и мировая пандемия.

- Они их не надели, - сказал я, грустно озираясь по сторонам.

- Еще не все вышли, милая, - сказал папа. - Может, они до сих пор пьют чай.

- В восемь часов вечера? Мы не континенталы, - сказала мама.

И тут, после первых аплодисментов явился лорд Лорд Волан-де-Морт. Родители натянули ему на лицо светлый чулок, чтобы смазать его черты, и это, признаюсь, выглядело очень жутко. Мы помахали ему и яростно захлопали. Потом со своими родителями на улицу вышла Лира с чучелом выдры на плече. Дети подходили к садовым калиткам, называя друг другу имена своих персонажей и демонстрируя свои костюмы. Соседи стали общаться друг с другом сквозь лязганье кастрюль и кружек. Пеппи Длинный чулок. Где Уолли? Медведь Паддингтон.

- Что это еще такое?

- Это наряды. Просто чтобы немного развлечь детей.

- Прекрасная принцесса Анна!

- Это Эльза.

- Пфф, - фыркнул папа. - Уж я-то знаю разницу между Анной и Эльзой.

Дети, которые мне не писали, стали шептаться с родителями. Кое-кто смотрел в мою сторону и показывал пальцем. Мама Пеппи подошла и остановилась в двух метрах от нас.

- Ей очень понравился костюм, - сказала она. - Она хочет надеть его в кровать. Спасибо. Он очень ее порадовал.

Девочка застенчиво глянула на меня.

- Пожалуйста, - сказал я. - Выглядишь потрясающе.

хотела обнять меня, но мама ухватила ее сзади, и мы остановились, неловко улыбнувшись друг другу. Пандемические манеры.

* * *

Той ночью мне было, что рассказать Сэму. Мне так хотелось поделиться с ним чем-то хорошим. Он позвонил мне по скайпу, едва вернувшись со смены, и за его поникшими плечами я увидела нашу доску для заметок с напоминаниями о визитах к стоматологу, на которые мы не явимся, с билетами на отмененный концерт в Центральном парке и с нашими совместными фото. Мне так сильно захотелось оказаться там рядом с ним, разодрав экран ноутбука, что я еле сдерживалась.

- Звучит отлично, - сказал он.

Он улыбался, но глаза его были красными, а на носу виднелись следы от постоянного ношения маски.

- На следующей неделе я планирую взяться за взрослых.

- Не переутомляйся, - сказал он. - Ты выглядишь… усталой.

- Со мной все в порядке.

- Ага, это говорит женщина, которая уснула во время разговора со мной прошлой ночью.

Да, я проснулась, лежа головой на столе, и увидела пустой экран со стеной нашей квартиры. Перед экраном Сэм повесил сообщение: «Ушел на работу. Люблю тебя ххх»

- Как дела сегодня?

На мгновение он опустил глаза, а затем покачал головой:

- Не очень.

Мы сидели в тишине, размышляя об океане боли, бушующим за этими двумя словами.

- Береги себя, пожалуйста.

- Я постараюсь. - Он выдавил улыбку. - Я стараюсь. Так приятно думать, что ты одела всю улицу в свои наряды. Как будто где-то там есть другая жизнь.

- Ну, мне же надо было куда-то девать всю эту одежду? – сказала я, пытаясь унять дрожь в голосе.

Я промолчала о том, что держусь только за счет работы на швейной машинке. Что в моменты отдыха я либо рыдаю до изнеможения, либо меня тошнит от ужаса. «Смотри только на свои ноги» – вспомнила я и перед тем, как выйти из сети, заставила себя улыбнуться широченной ободряющей улыбкой.

* * *

Мы с мамой рылись в коробках в гараже в поисках любой одежды 1940-х и 50-х годов. Изначально мы планировали предложить людям наряды ко Дню Победы, но большинство костюмов и платьев были современным людям узки в талии.

- Здесь можно вшить парочку вставок, - сказала мама, взяв в руки твидовый костюм. - Срежь пуговицы и расшей его.

- Швы могут не выдержать. Что еще можно сделать?

- Сомневаюсь, что костюмы книжных персонажей заинтересуют взрослых, - сказала мама, когда мы тем вечером общались с Триной в Zoom.

- Мы же не собираемся плодить проституток и викариев. Или Дикий Запад. Или что там еще люди считают порнушной одеждой. Как думаете, это порнушно?

- А что наденет папа? - спросила Трина.

- Твой отец против всего этого. Заставить его стоять у порога – это все, что я могу.
Трина сделала свое задумчивое выражение лица. Папа говорит, в такие моменты она выглядит так, будто у нее есть яйца.

- Вы аплодируете героям NHS, да? – сказала она. - Так предложи всем нарядиться в их героев.

* * *

На этот раз на нас обрушился такой шквал запросов, что мы с мамой едва успевали. У нас было две Малалы (пакистанская правозащитница, борец за права женщин – прим. пер.), Кенни Далглиш (прославленный британский футболист и тренер – прим. пер.), Уинстон Черчилль и Дэвид Боуи. У нас был Стирлинг Мосс (британский автогонщик – прим. пер.) и певец Принц, правда, Грег Эбботт из 43-го дома послал одного из них в задницу, а затем извинялся, мол, он ошибся адресом и это сообщение предназначалось «Weight Watchers» (американская компания, распространяющая товары и услуги для снижения веса и здорового образа жизни – прим. пер.)

- «Weight Watchers» мне в зад, - сказал на это папа.

Кажется, на этот раз мы действительно увлекли всех соседей. Когда мама пошла в ближайший магазинчик за молоком, ее дважды останавливали, чтобы уточнить свои параметры, а кое-кто рассказывал ей об аксессуарах, найденных на чердаках или в глубине шкафов. Девушка из художественного колледжа по имени Мелани предложила в группе Whatsapp пофотографировать нас вечером, и если потом вывесить все эти фото в местном клубе, это станет отличной памятью об этом странном периоде в нашей жизни. Кое-кого из соседей мне пришлось отговаривать, ведь я никак не могла выполнить их пожеланий («У меня нет бальных платьев восемнадцатого века. Я не знаю, как сделать костюм Брэда Питта»). Но к кануну четверга над районом сгустилась атмосфера всеобщего ожидания. Мы с мамой работали круглосуточно: кромсали вещи, перешивали их, и даже дважды красили. Никакие правительственные сводки не могли отвлечь нас от дела. Мама едва не лишилась чувств, неожиданно услыхав привычное отцовское: «Захлопни варежку, драный мерин!»

Закончили мы лишь к вечеру четверга. Мы сидели за кухонным столом в окружении ненужных клочков ткани, сломанных молний и других остатков того, что было моим драгоценным товаром, разбросанных по полу. Едва мама завязала ленту на последней посылке, мы откинулись на спинки стульев и выдохнули.

- Думаешь, они им понравятся?

- А мне уже плевать, Луиза. Мы сделали то, что обещали.

Мама откинула волосы с лица и посмотрела на часы.

- Где твой отец? Я попросила у него кружку чая полчаса назад.

Я закрыла глаза и поняла, что, если не открою их прямо сейчас, у меня есть все шансы проспать восьмичасовое хлопанье. Мне казалось, что я еще никогда в жизни так не уставала. Когда я открыла глаза, мама смотрела на меня.

- Посмотри на себя. Во сколько ты закончил шить прошлой ночью?

- Без четверти два.

- Еще есть симптомы? Ты же знаешь, что усталость является одним из...

- Я просто не выспалась, мама.

Она покачала головой.

- Бернард?..

Она встала и высунула голову за дверь.

- Бернард? Ох, как же он мне надоел!

- Все нормально, мам. Я приготовлю нам чай.

Но на щеках мамы был необычный румянец.

- Нет, Лу. Не все нормально. Он просто сидит целыми днями и ноет, как он несчастен, и не делает ничего, чтобы помочь. Ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, мне не хочется плакать, когда я просыпаюсь по утрам или не сплю ночами в страхе перед будущим? Я скучаю по своей группе в колледже так, что ты даже представить себе не можешь. Я скучаю по своим поездкам в Лондон. Я скучаю по своим внукам до физической боли. Но на ком-то же должно все держаться. Кто-то должен готовить еду и содержать дом в порядке и делать вид, что все будет хорошо. Кто-то должен пытаться... просто попробовать... Я просто... Твой отец иногда заставляет меня чувствовать себя очень одиноко. Вот и все.

- И все же. Я очень рада, что ты со мной. Потому что, честно говоря, я не знаю, как бы я справилась без тебя.

Она торопливо высморкалась. А когда я робко встала и поставила чайник, она глубоко вздохнула:

- Прости.

- Тебе не за что извиняться, мам.

- Мне не стоило распускаться перед тобой. Не думай, что я не знаю, как сильно ты скучаешь по Сэму. Я знаю. Это ужасно трудно быть вдали от человека, которого ты любишь. И я думаю, что ты очень храбро пережила потерю бизнеса и все такое, - она кивнула. – Да, ты очень храбрая. Я просто хочу, чтобы ты знала об этом.

Мы с мамой не любители обнимашек. Но, скажу я вам, эти наши обнимашки были одними из лучших в моей жизни.

* * *

На этой неделе мама подобрала для папы дуршлаг и латунную ложку для салата с отличными децибелами, но когда пришло время хлопанья, он не явился.

- Да уж, выбрать именно этот момент, чтобы наконец-то уйти гулять – это очень в его духе, - пробормотала она, завязывая свой фартук «МЫ ЛЮБИМ NHS». – Пойти со мной в парк он, видите ли, не пожелал!

Она все еще злилась на него за то, что он не заварил чай. Моя мама могла лелеять обиды столетьями.

Я протерла лицо. У меня не было времени на подготовку – честно говоря, мы с мамой совершенно забыли подобрать для себя одежду. Но я накинула жакет Шанель (жемчужину всех шести коробок с одеждой), темно-красные кюлоты и пару белых туфель Мэри Джейн. В конце концов, какой смысл теперь сохранять что-то до лучших времен? А вдруг это и есть эти самые лучшие времена?

Мама, причесанная и надушенная (как будто кто-то кроме меня сможет ощутить аромат), стояла у ворот, вооружившись фартуком от NHS, сковородкой и лучшей из своих деревянных ложек, как ударник, ожидающий взмаха дирижерской палочки.

- Смотри, Лу! Вон они!

Мы наблюдали за тем, как наши соседи выходили из своих домов. Сначала они чувствовали себя явно неловко, но, увидев, что они не одни, стали улыбаться махать друг другу руками. Там был Ганди, одетый в старую мамину простыню для гостей. Был певец Принц (Лейла из 120-го дома) с зачесом в стиле помпадур и в фиолетовом комбинезоне 1970-х, на который я пришила эполеты. Я широко улыбалась каждому новому персонажу и лопала в ладоши при виде их самодельных аксессуаров: картонной гитары или экстравагантного парика. Сколько труда! Сколько восторгов от других нарядов! Они громко рассказывали друг другу, почему именно этот герой особенно важен для них. А когда мы хлопали в ладоши и кричали, зазвонил восьмичасовой церковный колокол, его звон заглушил грохот кастрюль, и я поняла, что счастлива видеть радость на всех этих лицах, веселье детей, выбегавших из своих дворов посмотреть, во что же одеты остальные, смеясь и показывая пальцами. И Мелани, студентка художественного факультета, быстро сновала по тротуару, фотографируя и расставляя семьи для групповых фото. Так что когда Сид начал играть на гитаре «We Could Be Heroes» (Алессо, 2014 – прим.пер.), никто уже не жаловался.

- Мы сделали это, Лу, - сказала мама, сияя. - Посмотри, как все счастливы! Ты только посмотри на это! Ох, я сейчас расплачусь.

Да, у нас получилось. У меня будто гора с плеч свалилась. Мне уже не так жаль было своего испорченного товара. Ведь целая улица нашла повод для радости и сплотилась вокруг него. Мне очень хотелось запомнить этот счастливый момент. И тут со стороны соседей стали раздаваться возгласы удивления, затем смех. Я почувствовала, как кто-то коснулся моего плеча, и обернулась. Это был мой отец, одетый в розовую пачку, джинсовую куртку и пчелиные колготки.

- Папа?

Мама оглядывала его с ног до головы, не веря своим глазам.

- Бернард? Что за…

- Я не знаю, откуда у тебя эта способность заставлять всех вокруг чувствовать себя лучше. Но ты румяное чудо, Лу, и я так горжусь тобой! Поэтому я решил, что, пожалуй, мне тоже стоит нарядиться… в тебя. Ты мой герой! - сказал он, держа мое лицо в своих ладонях.

- О, Бернард! - мамино лицо сморщилось от удовольствия. Она подошла и заключила его в объятья. Так они и стояли, прильнув друг к другу.

- Вы представить себе не можете, как я воевал с этими колготками. Не представляю, как вы, женщины, это делаете.

Мама рассмеялась и поцеловала его.

- Тебе не кажется, что так я немного похож на «этого»? – спросил он, когда она наконец отпустила его. Она вздрогнула:

- О Господи! Нет, конечно! Мне придется очень потрудиться, чтобы забыть этот твой видок. Но я люблю тебя, старый ты дуралей.

Обернувшись, я поняла, что соседи смотрели не на папу, а на меня. Мелани присела перед нашими воротами и подняла камеру к глазам, вся улица хлопала в ладоши, все лица были обращены ко мне: Черчилль, Малала, Стерлинг Мосс. Я смущенно помотала головой в объектив камеры, собираясь сказать, что это неправильно, что мы должны чествовать Национальной службу здравоохранения. Ведь это они настоящие герои, и что забывать об этом…

Внезапно тротуар поплыл перед моими глазами.

И все потемнело.

* * *

- Ей нужно сделать тест.

Голос моей матери:

- О боже, вы думаете, это оно?

- Сделаем тест, и увидим.

- Дайте ей немного кислорода. Вы не могли бы отойти, мадам?

- Что случилось?

Я сидела на полу нашей гостиной, а два медика на корточках пристально разглядывали меня из-под масок. Один держал мое запястье и смотрел на часы, и едва я пошевелилась, другой осторожно надел кислородную маску мне на лицо. Мама стояла за ними, ее лицо побледнело от страха. Папа маячил в своей пачке и колготках в дверном проеме. Медработники не обращали на него ни малейшего внимания. Наверное, в эти странные времена это было не самое удивительное, с чем им пришлось столкнуться за день.

- Вы упали в обморок.

- Я?

- Господи, да ты весишь целую тонну, - сказал папа. - Пришлось тащить тебя на себе. Сколько можно есть?

- Как вы себя чувствуете? - спросил один из фельдшеров.

- Не очень, - я обернулась к маме. - Честно говоря, уже несколько дней чувствую себя плоховато.

Мама наклонилась ко мне, но ее руки плотно прижались к телу, будто она не могла дотянуться до меня:

- Я так и знала, что ты перетрудилась. Потеря сознания - это симптом? Луиза, ты ощущаешь запахи? Может, принести лук? Посмотрим, почувствует ли она запах? О Боже, вы померили ей температуру?

Я опустился на пол. А врачи попросили родителей покинуть комнату.

* * *

Два часа спустя я сидела в постели в пижаме и разговаривала с Сэмом через экран компьютера. На моем столике стояла кружка чая и на тарелке толстый бутерброд с белым хлебом «для поддержания сил». Снизу до меня доносилось тихое бормотание теленовостей, и теперь оно казалось успокаивающим, а не знаком отсутствия личного пространства или какого-никакого уединения.

- Как ты?

- Я в порядке. Просто переутомилась со всеми этими нарядами.

- Но твоя мама сказала, что вызывали скорую.

- Да.

- Они сделали тест?

- Да.

- И что?.. Лу?

Я поправила экран.

- Ну, он положительный. Так что имей в виду, я не смогу прилететь одна.

Сэм вздохнул и покачал головой:

- О Господи! Лу, я смогу позаботиться о тебе сам. То есть тебе нельзя лететь, пока у тебя не спадет температура. Но сейчас надо подумать и о твоих родителях. Мне жаль. Квартира такая маленькая, и вдруг они тоже заразятся…

- Мои родители не полетят со мной.

- Тогда кто?

- Мне даже не придется покупать второй билет…

Он уставился на меня.

-… во всяком случае, пока.

Долгое молчание. Он смотрел на меня с экрана.

- Они сделали мне тест не на Covid.

Он нахмурился.

- А потом я пошла в круглосуточную аптеку и купила еще один, ну, то есть три теста. Ну ладно, четыре. Просто чтобы убедиться.

- Ты хочешь сказать…

Я кивнула.

- Ты…

- Я нормально. Только чувствую себя немного глупо, и до сих пор не могу прийти в себя. Наверное, мой мозг теперь занят другим, и я постоянно думаю об этом.

Он смотрел на экран еще несколько мгновений. А потом медленно опустил голову и прижал свою огромную ладонь к лицу, придерживая ноутбук другой. Я ждала, когда он придет в себя.

- Сэм!.. Сэм?

Я держала ноутбук в руках. Экран дрожал. Пожалуй, все-таки не стоило сообщать ему эту новость сейчас. А вдруг после всего, что он пережил, это стало последней каплей.

- Сэм? Ты в порядке? Пожалуйста, посмотри на меня... Сэм?

Спустя минуту он снова посмотрел на меня, и его глаза были полны слез.

- Я в порядке. Я просто... счастлив.

- Правда?

- Ребенок? Наш ребенок?! Ты шутишь, что ли?

Его лицо превратилось в топленое масло. Это прекрасное, измученное лицо светилось такой любовью и счастьем, что я тоже расплакалась. Так что мы просто смотрели друг на друга, плакали и смеялись. Папа говорит, что только я могла умудриться залететь в разгар пандемии, и нам стоит назвать ребенка Ковидия. Ну, или Пандемия.

- О, Лу! Милая моя! Какая же ты умница!

Я вскинула голову:

- По-моему, ты в этом тоже принимал участие.

- Самую чуточку, да, - он вытер лицо. - Ребенок. Я не могу поверить!

- Что ж, у тебя есть шесть с половиной месяцев на то, чтобы прийти в себя.

- И все в порядке?

- Все хорошо. Десять недель. Я ощущала дурноту, но думала, типа, мы все сейчас ищем у себя необычные симптомы и все такое.

- Десять недель. Точно-точно. Это просто... О, Боже, как бы я хотел сейчас быть рядом. Я бы обнял тебя крепко-крепко. Тебя и…

- Зародыша.

- Да. Нужно будет придумать имечко получше.

Мы продолжали пялиться друг на друга, улыбаясь. Наконец-то все наши помыслы были устремлены в будущее. Я видела это по его лицу. Мы и ребенок. Маленький, пухленький мини-Сэм. Лицо Сэма светилось любовью. Мои родители, довольные и счастливые, пили внизу пиво, объединенные общей радостью. Будущее внезапно наполнилось надеждой, ожиданием счастья.

- Теперь нам придется принимать какие-то решения.

- Да, придется.

- Но в жизни есть место хорошему, Сэм Филдинг, - сказала я, приложив ладонь к экрану. Он приложил с другой стороны свою, и внезапно наша встреча с ним перестала казаться какой-то отдаленной перспективой.

- Правда?

Он на мгновение закрыл глаза и кивнул:

- Да, Луиза Кларк. В жизни всегда есть место хорошему.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ