Наше бескнижное будущее

Дни памяти о докомпьютерных временах сочтены

Автор: Марк Бауэрлайн

Нейробиолог Мэриэнн Вольф больше десяти лет назад написала свой неожиданный хит «Proust and the Squid: The Story and Science of the Reading Brain» (Пруст и кальмар: история и наука о читающем мозге) – исследование роли грамотности в развитии человеческого познания. Но едва дописав последние разделы, она осознала, что книга уже устарела. Произошла цифровая революция, а она была слишком увлечена шумерскими шрифтами и греческим алфавитом, чтобы заметить это. В своей новой книге «Reader, Come Home» (Читатель, вернись), она признается, что в тот момент почувствовала себя Рипом ван Винклем. Книгу составляют девять открытых писем, адресованных всем, кто интересуется значением чтения. Здесь Вольф использует инструменты нейробиологии для изучения того, что произошло с чтением при переходе от бумажной печатной страницы к экранам – «как принцип работы мозга в процессе чтения трансформируется благодаря особым характеристикам цифрового носителя, особенно у молодых». В центре ее внимания не наши мысли, вкусы, знания, уровень интеллекта или навыки, а физический орган в наших головах. Все остальное определяется тем, на что способен и к чему склонен наш мозг.

* * *

Вольф начинает с генетического факта: «чтение не относится к врожденным человеческим навыкам». Грамотность является эпигенетическим достижением, расширяющим наши биологические зрительные и речевые способности в новую «схему», которая способна на удивительные подвиги: не только создавать шедевры вроде «Дуинских элегий» Райнера Марии Рильке, так впечатливших Вольф в юности, но и воображать другие существа и миры, строить сложные логические цепочки, приобретать и хранить знания. Она называет это «неестественным культурным изобретением», но оно не просто трансформировало устную культуру в печатную. Грамотность изменила человеческий мозг, вызвав в нем «перестройку некоторых из существующих групп нейронов» и «формирование новых сетей». Мозгу пришлось измениться, потому что от рождения он не умеет читать. Он лишь реагирует на раздражители, если они воздействуют на него часто и в течение длительного времени. Грамотность достигается через практику – через работу, влекущую за собой дальнейшее развитие определенных функций мозга. Чем больше вы читаете, тем лучше ваш мозг адаптируется к этому. Это «пластичный» орган.

За вступительными заявлениями Вольф следует непростое описание физиологии чтения. Она разбивает как будто бы простой процесс понимания букв, слов и предложений на его когнитивные части, отслеживая ход чтения через различные доли (лобная, височная, теменная и затылочная) и слои (верхний конечный мозг и т. д.) мозга. Мы не можем изложить все это здесь, потому что этапы очень многочисленны и сложны. Один лишь абзац о том, как читатель начинает понимать слово целиком с помощью «центров внимания», уже дает представление об этой сложности:

Первые центры, выполняющие функцию системы ориентационного внимания, имеют три моментально исполняемых задачи. Во-первых, они помогают нам отключить внимание от всего, на что оно было нацелено ранее, - это происходит в теменной доле нашей коры (то есть в самом верхнем слое конечного мозга). Во-вторых, они помогают нам переместить внимание на то, что перед нами ... Этот акт перемещения визуального внимания происходит глубоко в среднем мозге (мезэнцефалоне или третьем слое). В-третьих, они помогают сосредоточить наше внимание и при этом привести в готовность всю систему чтения. Эта последняя фокусировка внимания перед чтением происходит в специальной подкорочной области, функционирующей как один из основных коммутаторов мозга: очень важном таламусе, который находится в промежуточном мозге или втором слое обоих полушарий.

И все это происходит еще до начала собственно чтения! Имейте в виду и то, что этот конкретный центр внимания является важным этапом во всей схеме чтения. Всего этого бы не произошло, если бы мозг не собирался читать слово.

По мере того, как мозг переходит к более глубокому осмыслению написанного, он интерпретирует содержание так, будто все это происходит с читателем. Мозг читателя и читаемый текст настолько сплетаются, что когда вы читаете сцену, где Анна Каренина совершает самоубийство, «вы тоже делаете это». Как показывает сканирование мозга, «есть основания полагать, что, когда вы читаете о том, как Анна бросилась под поезд, активируются те же нейроны, которые вы задействуете, двигая ногами и торсом». Вольф считает это доказательством того, что чтение способствует развитию эмпатии и воображения - двух замечательных следствий грамотности. Чтение также развивает «когнитивную настойчивость», необходимую критическому интеллекту для борьбы с «пристрастием к новизне» – предпочтением новых явлений просто потому, что они новые. Чтение активирует и базовые знания: процесс осмысления совмещает прочитанное с имевшимися ранее знаниями, связанными с изучаемой темой, тем самым закрепляя эти знания.

* * *

Приобретенный характер грамотности и нейропластичность мозга Вольф рассматривает во второй половине «Читатель, вернись». Если навык чтения не естественный, а искусственно развитый, значит, его можно и ухудшить. Раз мозг привыкает к печатному тексту после многократных с ним встреч, значит, он может и отвыкнуть, если будет встречаться с ним реже. Нейронная связь разрывается, когда она долго не используется или что-то привлекает больше внимания мозга. Если экраны заменят бумагу, мозг на это отреагирует.

«Что станет с читателями, которыми мы были?» – вопрошает она в письме четвертом, перечисляя часто упоминаемые недостатки экранной среды обитания. А это: гиперстимуляция; «постоянное рассеянное внимание», когда каждый занят сразу несколькими делами (Instagram, телевидение, SMS), но ни во что не вникает глубоко; окружающая обстановка, способствующая быстрой потере интереса. Вольф подкрепляет эти наблюдения данными нейронауки. Она цитирует других ученых, например, тех, что говорят: «многозадачность создала петлю обратной связи с дофаминовой зависимостью, эффективно вознаграждая мозг за потерю концентрации». Она приводит данные о том, в какой мере чтение с электронного носителя заменило чтение с бумажного носителя (к примеру, молодые люди 20 лет проверяют свои телефоны 150-190 раз в день). Она отмечает, что «физическая и временная сущность книг» обеспечивает тактильную поддержку развития системы чтения, которой не дают электронные книги, и замечает, что электронные книги тем не менее уже проникают в классы и детские комнаты. «Перед своими экранами на работе и дома мы зашиваемся, переключая свое внимание с одной задачи на другую, с одного стимула на другой. Мы не можем не измениться».

* * *

В вышеупомянутых письмах Вольф напоминает цифровых паникеров, которых так часто высмеивают энтузиасты. В конце концов, говорят они, чтение не умирает – оно процветает. Сама же Вольф цитирует исследование Калифорнийского университета в Сан-Диего, показавшее, что средний пользователь потребляет 34 гигабайта данных в день, что эквивалентно почти 100 000 слов.

Вольф снова отвечает нейробиологическими исследованиями, выявившими значительные когнитивные и аффективные различия между чтением с бумажного и экранного носителя, а также между «глубоким чтением» и быстрым чтением – различия, проявляющиеся в мозговой деятельности. В одном исследовании ученые «были откровенно удивлены тем, что, когда они всего лишь попросили одних своих студентов читать внимательно, а других читать для развлечения, активизировались совершенно разные области мозга, в том числе и множество областей, связанных с движением и осязанием». В еще одном исследовании первая группа испытуемых читала историю с бумажного носителя, а вторая – с экрана, и после этого первая группа пересказывала сюжет точнее, чем вторая. Т.е. из книги, в отличие от виртуального текста, мозг воссоздает конкретное пространственное расположение, в котором происходит действие. В итоге, говорит Вольф, мозг читающего с бумаги обладает лучшей памятью, большим воображением и терпением, глубже погружается в сюжет и лучше усваивает знания, чем мозг читающего экрана. И физиология доказывает это.

Просительный тон Вольф – «Пожалуйста, читатель, вернись» – обусловлен тем фактом, что, несмотря на все опасности, времени перед экраном мы проводим все больше, в ущерб времени с книгой. У нас проблемы. «Чем больше мы читаем в цифровом формате, – предупреждает она, – тем лучше наши базовые системы мозга приспосабливаются к характеристикам электронного носителя». В течение шести тысячелетий чтение заставляло мозг человека углублять и расширять свои познания. Это славное достижение, которому угрожает «фундаментальное противоречие между эволюционным уровнем нашей нервной системы и современной культурой». Мы движемся назад.

* * *

Или нет? Профессор английского языка Гарварда Ли Прайс считает, что опасения Вольф преувеличены, а библиофилы, сокрушающиеся по поводу появлении экранов, увязли в мифе о глубоком погружении в книгу, которое, по их мнению, было свойственно читателям лишь до появления компьютеров. Любители книг, такие как Свен Биркертс («Элегии Гутенберга», 1994), Николас Карр («Google делает нас глупыми?») И сотрудники Национального фонда искусств, подготовившие доклад «Чтение под угрозой» в 2004 году (кстати, я работал там в то время) неверно толкуют историю чтения. Прайс перечисляет их всех и упрекает в том, что они считают чтение книг интенсивным, осознанным, уединенным делом и верят в сказочные идеи, вроде «прямого общения между разумом читателя и автора». Прайс заключает, что их позиция настолько же продиктована эмоциями, как и убеждениями, и «эта эмоция – страх».

На самом деле, пишет Прайс, «то серьезное, молчаливое, уединенное чтение от корки до корки всегда было лишь одним из способов употребления печатного листа». Многозадачность не нова. Всегда существовало чтение и беглое, и по диагонали, и публичное – специально. И практика цифрового чтения, которую так не любят библиофилы, имеет много общего с другими видами чтения: сравните чтение блога через день и чтение брошюрок, наводнявших города в 18 веке. Чтение тоже не всегда было идеальным. Чтение с полным погружением, которое нахваливают антицифровые критики, часто обвиняли в развращении молодежи и поощрении безделья. Наконец, Прайс утверждает, что привычки чтения со временем менялись не только из-за достижений в технологии печати, но и из-за изменений в современной инфраструктуре, таких как развитие общественного транспорта. В действительности библиофилы боятся не исчезновения книг, а сокращения времени и пространства для наслаждения ими.

Подобные заявления кажутся слишком голословными и требуют энциклопедического исследования темы чтения книг с древних времен. Но ее книга «What We Talk About When We Talk About Books» (О чем мы говорим, рассуждая о книгах) состоит из всего 170 небольших слабо заполненных текстом страниц. Презентация небрежна, проза жидка. Прайс запросто смешивает различные явления: ее непосредственный опыт чтения с проектами «библиотерапии» (чтения книг для медицинской помощи), например. Аренде лестницы публичной библиотеки Нью-Йорка, ставшей популярной после выхода в 2008 году фильма «Секс в большом городе», уделяется столько же внимания, сколько и чтению в довоенную эпоху и времена Джима Кроу. Буквально на нескольких страницах мы перепрыгиваем с папских индульгенций 15-го века на печатную продукцию Великобритании 1900 года, типографию Бена Франклина (которая не печатала книг), Amazon Kindle – а затем обратно к Джейн Остин и ее недовольству тем, что читатели берут книги почитать у друзей вместо того, чтобы покупать их. Факты приходят и уходят. В какой-то момент в разделе «Вкладыш: Пожалуйста, лежите ровно» (начинающийся с описания того, как Прайс повредила позвоночник, взгромоздив на плечи рюкзак с книгами и ноутбуком) каждая строка текста пересекает разделитель страниц и занимает весь разворот. Это сбивает с толку, но отражает представления Прайс об изменчивости чтения.

* * *

Прайс совмещает впечатляющие и забавные детали. Они прекрасно иллюстрируют сходство между прежними способами потребления книг и нашими теперешними цифровыми привычками. Ну, например:

- Самой популярной книгой в колониальной Америке после Библии был «Букварь Новой Англии», но «сегодня нигде в мире вам не найти экземпляр Букваря, изданный до 1727 года». Библиотекари слишком часто обновляли фонды. Иногда самые важные книги считаются одноразовыми.

- Иметь книгу не значит ее читать. Хемингуэй во всеуслышание хвалил «Улисса» Джеймса Джойса, но «его экземпляр этой книги до сих пор девственно чист: в нем разрезаны только первая и последняя страницы».

- Долгое время на рынке доминировали жалкие халтуры о знаменитостях. В 1813 году было продано всего 1500 экземпляров «Гордости и предубеждения» Джейн Остин, но в то же время биография лорда Нельсона с подробностями его скандальной личной жизни Роберта Саути разошлась двойным тиражом.

- Рекламируя новую книгу, издатели часто заявляли не то, что от нее невозможно оторваться, а, наоборот, подчеркивали возможность «взять и отложить книгу без сожаления», как, например, сказано в объявлении 1835 года. Для нас отвлекаться от книги означает импульсивность и нетерпение. Но на протяжении большей части истории книгопечатания это было доказательством цивилизованного самоограничения.

- В позднее Средневековье существовала изящная версия современной дешевой книги в мягкой обложке (или планшета) – так называемая «поясная книга», которая висела на одежде и сопровождала монахов повсюду в архаичном подобии «мобильности».

- Книжные магазины и библиотеки не всегда были эпицентром выбора, покупки или заимствования книги. Одним из секретов коммерческого успеха издательства «Penguin» была продажа книг на железнодорожных платформах и в табачных лавках.

- В прошлом чтение могло быть как источником знаний, так и признаком психического расстройства, как это было с Дон Кихотом по словам Сервантеса: «благодаря чтению и бессоннице, он так иссушил свой мозг, что лишился разума». «Страдания юного Вертера» Гете спровоцировали многочисленные подражательные самоубийства. Библиотеки девятнадцатого века были так обеспокоены влиянием чрезмерного чтения романов на молодых людей, что ограничивали количество книг, которое те могли получить на руки.

Прайс утверждает, что популярное представление о том, будто пользователи веб-сайтов отказались от книг, совершенно неверно, поскольку «книжные люди – это те же люди облака». Если вы любите читать онлайн, вы, как правило, любите читать и газеты. За этим следуют исторические факты, показывающие, «как редко одна технология вытесняет другую»: в 1835 году Теофиль Готье заявил, что газета убивает книгу; Томас Эдисон в 1913 году предсказал, что фильмы изгонят книги из классной комнаты.

* * *

Все эти любопытные факты и аллюзии представляют собой убедительный аргумент в пользу того, что книжный червь – лишь один из типов читателей прошлого. Тем не менее, здравый совет о том, что мы должны быть поаккуратнее с идеализацией прошлого, не означает, что в настоящее время нет кризиса чтения. Прайс ссылается на рост издательских доходов как доказательство того, что ничего страшного не происходит. Но она не цитирует исследование Бюро статистики труда, показавшее, что американцы читают «для личного интереса» всего 15 минут в день, а молодежь 15–24 лет – всего шесть минут в день, несмотря на то, что у них есть в среднем по пять с половиной свободных часов в день. Национальный фонд искусств сообщает, что с 1992 по 2017 год доля взрослых, которые прочли хоть одну книгу (не для работы или учебы) за предыдущий год, снизилась с 60,9% до 52,7%. Недавнее исследование в журнале «Psychology of Popular Media Culture» показало, что в конце 70-х годов 60% подростков заявляли о том, что каждый день читают книгу или журнал, а к 2016 году их количество снизилось до 16%. Результаты тестов изменились соответственно. На ACT (стандартизированный тест для поступления в колледжи и университеты США – прим. пер.) в 2018 году только 46% тестируемых показали результат «готовность к колледжу» по чтению, что на 6% меньше, чем в 2011 году. Отметки по гуманитарным предметам SAT (стандартизированный тест для поступления в ВУЗы США) с 1972 по 2016 год снизились на 36 баллов. Все это случилось несмотря на миллиарды долларов, выделяемые на образование, и законодательные акты в области обучения чтению. Кстати, дети из семей с низким доходом проводят перед экранами гораздо больше времени, чем дети из семей с высоким доходом, и они показывают более низкие результаты тестов по чтению. У нас до сих пор есть «цифровой барьер», но теперь он противоположен тому, каким был 20 лет назад, когда демократы беспокоились о том, что бедные не имеют электронных средств коммуникации и из-за этого остаются за бортом жизни. Проблема с чтением есть и исторические свидетельства, собранные Прайс, лишь едва касаются ее краев.

Пройдет совсем немного времени и вся живая память о докомпьютерных временах канет в лету. Люди больше не будут поднимать вопрос о значении гаджетов, равняясь на свои воспоминания о жизни без компьютеров. Ли Прайс и Мэриэнн Вольф выросли среди книг. У них было детство с бумажными, а не электронными книгами. Мне кажется, Прайс старается смягчить воздействие цифровой революции из либерального стремления принимать культурные изменения с вежливой улыбкой. Это профессиональная этика. Я множество раз становился свидетелем того, как мои коллеги-гуманитарии хладнокровно читали новости о поп-культуре, уносящейся все дальше и дальше от их интеллектуальных интересов. Им кажется неприличным критиковать людей за их культурный выбор. Но с каждым опросом, показывающим сокращение времени на чтение и рост экранного времени в часы досуга молодежи, становится все труднее не разделять тревоги Вольф.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ