Внимательное прочтение леденящего душу пролога «Тайной истории» Тартт

Автор: Эмили Темпл (Emily Temple)
Цитаты из книги представлены в официальном переводе. Д. Бородкин, Н. Ленцман

Я перечитываю «Тайную историю» Донны Тартт каждые два года уже два десятка лет. Должна сказать, что делаю так не намеренно – просто в какой-то момент книга оказывается у меня в руках, и случается это регулярно. И к несчастью (или к счастью?) для меня, если я беру в руки книгу – прочитать пару страниц, найти любимую строку – я всегда считаю своим долгом прочесть всю её целиком. Снова. Да, это болезнь.

Перечитывания обычно приходятся на зиму, но я заметила, что тянусь к этому роману еще и в моменты неуверенности в себе или в будущем. Так что вы вряд ли удивитесь, если я скажу, что сейчас снова читаю «Тайную историю». На этот раз я была поражена мастерски написанным прологом книги, который умудряется завлечь читателя, запустить сюжет и дать представление о художественных замыслах Тартт – всё одновременно. Немалый подвиг для первых полутора страниц дебютного романа.

Тайную историю так часто называют романом типа «почему-это-сделано» (в противоположность типу «кто-это-сделал»), что я не смогла найти оригинальный источник этой фразы (учитывая все обстоятельства, это, скорее всего, была рекламная кампания Тартт). Ясно, почему роман так называют: как-никак, наш рассказчик сразу же раскрывает карты. В прологе Ричард обрисовывает то, что стало поворотным моментом его жизни: убийство некого Банни, совершенное рассказчиком и его друзьями. Естественно, читая книгу впервые, мы еще не знаем, кто такой Банни и почему друзья убили его. В этом весь смысл: это уловка, способ зацепить читателя – сказать, что ты убил кое-кого, и сейчас всё объяснишь. Неплохой литературный приём. Но это только то, что лежит на поверхности. В прологе ещё достаточно возможных открытий.

Итак, начнём с начала:

В горах начал таять снег, а Банни не было в живых уже несколько недель, когда мы осознали всю тяжесть своего положения. Кстати, нашли его только через десять дней после гибели. Это была одна из самых крупных поисковых операций за всю историю Вермонта — полиция штата, национальная гвардия, ФБР. В колледже отменили занятия, в Хэмпдене временно закрыли красильную фабрику, люди приезжали из Нью-Гэмпшира и Нью-Йорка, даже из Бостона.

Первое предложение книги во многом вполне может описать её всю. В нём накладываются друг на друга красота природы (горы, тающий снег, предвкушение весны) и бесстрастное представление факта убийства (решительное, безыскусное «Банни не было в живых уже несколько недель»), а дальше идёт намёк на главное художественное достоинство книги: неопределённая мораль персонажей, или, по крайней мере, неотъемлемое от них сопротивление всему, что не является их собственным, продуманным, якобы-гипотетическим рассказом, наполненным духом греческой трагедии. Позднее Ричард говорит об этом более открыто:

По-видимому, мы слишком много об этом думали, слишком часто говорили, и в результате умозрительная схема покинула область размышлений и зажила своей собственной страшной жизнью. Мысль об убийстве Банни была невероятной, чудовищной, и тем не менее мы постоянно возвращались к ней, убеждали себя в том, что альтернативы нет, разрабатывали планы, которые выглядели бредовыми и невыполнимыми, однако на деле неплохо сработали…

Я обращаю внимание на «несколько недель». Они убивают его. Проходит 10 дней, и тело находят. Но только спустя недели до них доходит значительность произошедшего – в дело вовлечены полиция, национальная гвардия, ФБР! – и они наконец «осознали всю тяжесть своего положения». В конце концов, они всего лишь дети, играющие с идеями убийства и мифа, пытающиеся узнать, что по ту сторону.

В то же время Тартт устанавливает тон повествования и то, как история будет рассказана. Первое предложение звучит официально, формально – «осознали всю тяжесть своего положения» – в то время как во второе проскальзывает заговорщицкий способ повествования Ричарда, оставшегося обывателем даже несмотря на то, сколько времени он потратил на подражание своим патрицианским друзьям. «Кстати, нашли его только через десять дней после гибели». Подразумевается, что на этой фразе он наклонился ближе к вам и понизил голос.

А потом он чувствует, что слишком близко подобрался к сути, которую хочет рассказать, но которой в то же время стремится избежать. Ричард ходит кругами, дистанцируется от смерти Банни, вписывая в рассказ полицию, нацгвардию, список соседних с Вермонтом штатов.

Что странно, следующие два абзаца начинаются одинаково. (в оригинале – одной и той же фразой – «Трудно поверить» – прим. пер.) Первый рассказывает о подробностях, от которых мурашки по коже: как они и не пытались спрятать тело, и что никакой истории бы не было, «если бы той ночью не выпал снег» и не спутал карты подготовленной версии несчастного случая.

Странно, что бесхитростный план Генри прекрасно сработал, несмотря на все непредвиденные обстоятельства.

А вот второй:

Люди в форме, вспышки фотоаппаратов, толпы народа, облепившие Маунт-Катаракт, как муравьи сахарницу, — трудно поверить, что такой шум поднялся вокруг происшествия, ответственность за которое отчасти лежит на мне. Еще труднее поверить, что через все это мне удалось пройти, не вызвав и тени подозрения.

Занятный приём – один из тех, что может не понравиться редактору, который постарается убедить автора не оставлять это в финальной версии (ходят слухи, что Тартт сопротивляется редакторским правкам, и я считаю, это один из признаков её гениальности, но ничего не могу доказать). Второй абзац ещё и отчёркнут – индикатор полной остановки, перерыва в повествовании. Использование отделяющей линии в прологе весьма нетипично, ещё и всего через три абзаца от начала книги, но это подчёркивает функциональность двух зеркальных абзацев с одинаковым началом. Первый – о том, что произошло, второй – о Ричарде как об одном из тех, кто это совершил. Опять же, это является отражением тем книги целом: Ричард почти одинаково озадачен тем, что всё это вообще произошло, и тем, что он был одним из убийц, хотя он так отличался от этих очаровательных, аморальных, богатых детей, связан с ними только общей одержимостью красотой.

Интересно, был ли черновик, в котором второе «Трудно поверить» было первым предложением книги. Мне кажется это вполне возможно, но нельзя не отметить, что оно тоньше первого, не такое броское. В таком случае, выбор расположить его дальше по тексту был удачным с точки зрения структуры, но для меня оно лучше отражает самую интригующую тему романа: самопознание Ричарда или его отсутствие.

После этих абзацев мы видим, что пролог подходит к концу – и хорошо, потому что вместе с ним мы подходим к сути: далее Ричард вспоминает момент, прямо предшествовавший смерти Банни. Вот как он описан в прологе:

— А вы-то что здесь делаете? — удивленно воскликнул Банни, заметив нас.
— Да так, папоротники ищем, — ответил Генри.

Само убийство рассказчик обошёл молчанием, со следующим предложением «После того как мы постояли, перешептываясь, в подлеске…» Ричард просто идёт дальше. В конце концов, он всего лишь пытается заинтересовать читателя своей историей. Он не выдаст вам сразу всё.

А вот этот же момент, но на 265 страниц позже, в середине книги:

— Скажи-ка мне лучше, — произнес Банни, и мне показалось, что я впервые уловил в его глазах искорку подозрения. — А все-таки какого такого черта вы все тут делаете?
Лес молчал, ни единого звука.
— Да так… Папоротники ищем, — с улыбкой ответил Генри и сделал шаг к Банни.

И после этого в книге самый большой пробел – в моём издании целых шесть пустых страниц, чтобы представить себе убийство Банни – толчок, падение – прежде чем в начале 6 главы снова появится Ричард, чтобы неловко сказать:

В качестве необязательного примечания: я вовсе не считаю себя злодеем (впрочем, смешно — ведь как раз убийцы и падки на такие заявления).

А дальше он мямлит и так и не описывает убийство. «Сожалею я и о том, что главная на самом-то деле часть моего рассказа предстает перед вами несостоятельным, куцым наброском», – говорит он нам, и оправдывает себя рассказом о других убийцах, державших детали своих преступлений при себе. Ричард заявляет, что всё это казалось ему нереальным - и это ещё один ловкий ход Тартт: она умудряется сохранить напряжение, продолжая скрывать от нас убийство, о котором мы знаем с первой страницы. Насколько сильно отличалась бы эта сцена, если бы в ней был хоть малейший намёк на то, как Генри толкнул Банни?

Но давайте вернёмся к повторяющемуся моменту, я нахожу его особенно интересным. В версии, представленной в прологе, нет никаких маркеров – такой диалог даёт ощущение неуверенности, в нём есть только общая информация, в отличие от чёткого «кто что сказал». Оно и понятно: Тартт пишет пролог, чтобы представить нам историю Ричарда как рассказ, записанный намного позже случившегося. Так что, к тому моменту, когда Ричард сел за пролог, этот обмен словами, этот момент перед падением уже стал его личной легендой. Конечно же, два воспоминания не идентичны. Но не когда это касается Генри.

Наверное, дело в том, что его реплика несказанно великолепная. Я имею ввиду, что в этой реплике как бы заключён весь Генри: эрудированный, фальшивый, угрожающий, но всё равно, каким-то образом, невинный (лже-невиновный?), полный надежды, охотящийся за тайнами, исследователь природы. Эти слова – такие милые и чудаковатые, такие пугающие, сказанные прямо перед убийством.

— Да так, папоротники ищем.

«Да так», «папоротники»!

Ещё, конечно, важно, что это роман о том, как один человек полностью парализован другим, о стыде Ричарда, о его наслаждении тем, как они привели его к краю обрыва и вниз. Если момент прямо перед смертью Банни для Ричарда стал легендой, Генри стал мифом. В моём прочтении, Ричард никак не может сбросить с себя оцепенение не из-за убийства друга, а из-за Генри.

Пролог кончается так:

Наверное, сложись все иначе, я мог бы писать о многих других вещах, но теперь у меня нет выбора. В моей жизни была только одна история, и лишь ее я могу рассказать.

Мы уже знаем, что он едва ли способен её рассказать. Он вечно ходит кругами и пытается отвлечься. Что заставляет нас вчитываться внимательнее.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ