1 апреля 2020 г., 18:36

31K

Лучшее описание секса, что я читала, было у «фаллоцентричного» Генри Миллера

25 понравилось 3 комментария 2 добавить в избранное

Автор: Лила Шапиро (Lila Shapiro)

Автор романов и рассказов, писательница Мэри Гейтскилл (Mary Gaitskill), издавшая недавно книгу «Это — удовольствие» (This Is a Pleasure), выбрала отрывок из романа Генри Миллера «Тропик Рака» (1934). Хотя это произведение Миллера «фаллоцетрично», выбранный отрывок, запомнившийся Гейтскилл на многие годы, рассказывает о проституке по имени Жермен, которая говорит о своей вагине с большим восхищением как о том, что она «ценит больше всего на свете». Последние девять десятилетий произведения Миллера называли женоненавистническими, но для Гейтскилл Жермен — это символ сексуально-позитивной феминистки, появившейся до того, как этот термин вошёл в употребление.

Отрывок из «Тропика Рака»

Жермен не была как все, хотя с виду ничем не отличалась от других шлюх, которые собирались по вечерам в кафе «Де л'Элефан». Как я уже говорил, пахло весной, и несколько франков, которые наскребла для меня жена, жгли мне карман. У меня было предчувствие, что, не дойдя до площади Бастилии, я попаду в лапы одной из этих красоток. Фланируя вдоль бульвара, я заметил Жермен, направляющуюся ко мне обычным шагом профессиональной проститутки. Я заметил ее стоптанные каблуки, дешевые побрякушки и ту особую бледность, которая еще больше подчеркивается румянами. Договориться с ней было нетрудно. Мы сели за дальний столик маленькой пивной и быстро сошлись в цене. Через пять минут мы уже были на улице Амело в пятифранковой комнатушке со спущенными шторами и отвернутым одеялом. Жермен не торопилась. Она сидела на биде, подмываясь с мылом, и болтала со мной на разные приятные темы. Ей очень нравились мои штаны для гольфа. «Очень шикарно», — повторяла она. Когда-то штаны были действительно шикарными, но износились сзади до дыр; к счастью, фалды пиджака прикрывали мой зад. Жермен встала, чтобы вытереться, все еще болтая, но внезапно отбросила полотенце и, подойдя ко мне, начала ласково гладить себя между ног обеими руками, точно это была драгоценная парча, которой она нежно касалась. Было что-то незабываемое в ее красноречивых движениях, когда она приблизила свой розовый куст к моему носу. Она говорила о нем как о чем-то прекрасном и постороннем, о чем-то, что она приобрела за большую цену, что возросло с тех пор в цене во много раз и что сейчас для нее дороже всего на свете. Эти слова придавали ее действиям особый аромат, и казалось, это уже не просто то, что есть у всех женщин, а какое-то сокровище, созданное волшебным образом или данное Богом — и ничуть не обесцененное тем, что она продавала его каждый день много раз за несколько сребреников. Как только она легла на кровать, руки ее немедленно оказались между широко раздвинутыми ногами; лаская и гладя себя, она все время приговаривала своим надтреснутым хриплым голосом, какая это прелестная вещь, настоящее маленькое сокровище. И оказалась права. В этот послеполуденный воскресный час все шло как по маслу. Когда мы вышли на улицу и я взглянул на нее при резком солнечном свете, то увидел, что это обыкновенная проститутка — золотые зубы, герань на шляпке, стоптанные каблуки и т.д. и т.п. Но почему-то меня не возмутило, что она вытянула из меня обед, сигареты и деньги на такси; я даже поощрял все это. Она мне так понравилась, что после обеда мы опять пошли в ту же гостиницу и попробовали еще раз. Теперь уже — «по любви». И опять этот большой пушистый куст произвел на меня магическое впечатление. Для меня он тоже стал вдруг чем-то самостоятельным. Тут была Жермен, и тут был ее розовый куст. Мне они нравились по отдельности. И мне они нравились вместе. (Перевод: Г. Егоров)


Впервые я познакомилась с Генри Миллером в 15 или 16 лет, когда читала книгу Кейт Миллетт (Kate Millett) «Политика пола» (Sexual Politics). Там о Миллере говорилось как о самом грязном сукином сыне на планете, а о его произведениях — намного более уничижительно, чем они того заслуживают. Там был приведён наш отрывок, а о нём — гневный, но вызывающий интерес отзыв. Я уверена, что в словах Миллетт об этом тексте, хотя и без какого-либо намерения, возник эффект притягательности, так как всё, что выглядит очень плохим, может быть очень привлекательным. Я была возмущена тем, что прочитала о Генри Миллере, но, так как мне это казалось очень экстремальным, я сильно заинтересовалась писателем.

Я сразу же отправилась разыскивать книги Генри Миллера, чтобы проверить, насколько они ужасны. А когда закончила читать «Тропик Рака», поняла, что роман написан во времени слишком непохожем на наше. Было понятно, что Милллер писал о своём восприятии мира, а мир, в котором он жил, был очень суровым. Люди голодали. Общая ситуация была тяжелая и безнадежная, особенно если у тебя не было денег, а если были, все охотились на такого человека и пытались вытянуть из него по максимуму. Сексуальность была частью этого грубого, материально безнадежного — но также очень живого — окружения, и роман читался в этом контексте по-другому. Из книги Миллетт складывается впечатление, что сексуальность — это адская яма, в которую ты падаешь, и что каким-то непонятным образом оргазм связан с невероятно интенсивными чувствами презрения и отвращения. А в «Тропике Рака» у меня не возникало такого однозначного впечатления. Генри Миллер действительно был одержим женщинами и теми мощными силами, которые проявляются через людей. Иногда я смеялась над его изображениями женщин. Особенно в тех местах романа, где Миллер хочет показать свою важность и свою силу. Но также мне казалось, что эти женщины сходили с ума от наслаждения. Именно в этот момент я подумала: боже, это же великолепно.

Отрывок, о котором я сейчас пишу, не вызвал во мне схожих эмоций. Однако он мне запомнился на годы и годы. Я не заглядывала в этот роман с 17-18 лет. Но я всегда помнила об этом отрывке, потому что он остался в памяти прекрасным и теплым воспоминанием. Он отличался от остального текста. На самом деле, герой отрывка … конечно же, не любит Жермен. (Где-то он, кажется, говорит, что он может любить Жермен не больше, чем паука.) Термин «секс-позитивный» ещё не был изобретён, но эти отношения я бы обозначила так. Он думает, что её вагина великолепна. Жермен тоже думает, что её вагина великолепна, и поэтому Жермен неизмеримо счастлива. Особенно мне нравится этот абзац: «Она [Жермен] говорила о ней [вагине] как о чем-то прекрасном и постороннем, о чем-то, что она приобрела за большую цену, что возросло с тех пор в цене во много раз и что сейчас для нее дороже всего на свете. Эти слова придавали ее действиям особый аромат, и казалось, это уже не просто то, что есть у всех женщин, а какое-то сокровище, созданное волшебным образом или данное Богом — и ничуть не обесцененное тем, что она продавала его каждый день много раз за несколько сребреников». [в переводе Г. Егорова]

Большая часть прозы Миллера невероятно фаллоцентрична. Наш отрывок, кажется, один из немногих, где он восхищается чьей-то вагиной. А портрет Жермен в нем — очень живой. Мне запомнились её золотые зубы, прогулки по улице, как она агрессивно смотрит на клиентов, требует выпивки. Она воспринимается как личность, но ей непросто было стать таковой — с большими усилиями она нашла любовь и возможность получать удовольствие. Это ей далось непросто.

Когда я уже сама читала Миллера, я поняла, что у людей может быть очень сложное отношение к сексу. Что, с одной стороны, кто-то может относиться к мужчинам и женщинам с отвращением и презрением, но вдруг, в определенный момент, это отношение превращается в восхищение, или желание, или даже поклонение. Я поняла, что даже человек вроде Миллера, которого мне показали как образец всего анти-женского, был более сложным. Обычно меня притягивают сложные люди и сложные чувства.

Я считаю, что в искусстве те чувства, которые вы не хотите испытывать в реальной жизни, можно проживать или показывать, и даже рассматривать или анализировать. Когда я читала Миллера, меня отчасти поразило то, что мужчинам, которых он описывает, всё пофиг — и, в какой-то мере, и женщинам тоже. Хотя, конечно, в реальной жизни мне хотелось бы, чтобы мужчине, с которым я была, не было всё пофиг, чтобы он заботился обо мне, однако было увлекательно читать о каком-то мире, где, может быть, иногда этого и не нужно. Я и сейчас думаю, что очень важно иметь пространство в искусстве, в которое ты мог бы погрузиться как в другой способ существования.

Обсуждать, как написаны сцены секса, может быть неудобнее, чем их писать. Когда вы пишете, вы наедине с собой, и это очень интимно. Вы не думаете о том, как другие увидят такую сцену — по крайней мере, я не думаю. У меня был опыт, когда я выбрала для публичного чтения текст, что включал сцену секса и не подумала, как мне будет неловко. Я просто не подумала, что мне нужно будет произносить эти слова. Однажды я прочитала смешной анекдот о Генри Миллере, в одном из дневников Анаис Нин. Она рассказала, что, когда Миллер стал знаменитым писателем, женщины походили к нему на вечеринках и спрашивали: «Ну, кто был твоей последней вагиной?» А он краснел и отворачивался. Он был смущён. Он не знал, как ответить. Писатели более пристойны, чем вы думаете. Люди иногда думают обо мне какую-то неправду, ведут себя со мной странно, что, скорее всего, основано на том, что я написала, но это не имеет ничего общего со мной.

В наши дни я сомневаюсь, что кто-либо посмеет написать то, что писал Миллер — и жаль. Хотя и в своё время его тоже запрещали — Миллер долго не публиковался в Америке. Люди и тогда думали, что он отвратителен. Какое-то время писать о сексе было почти что привилегией женщин. Женщины могли писать более эмоционально о сексе и это принималось так, как не было бы принято от мужчин. Думаю, что причина достаточно очевидна — от женщин исходит меньше опасности, чем от мужчин.

Писать о сексе — это всё равно, что писать о музыке. На самом деле, секс — это не о словах, он не поддаётся словесному описанию. Когда я пишу сцену секса, я даже не думаю о том, как она будет развиваться. Я просто ставлю себя рядом с героями, а они делают то, что делают. Думаю, что люди никогда не поймут, в чём заключается эротика. Думаю, нам и не надо знать. Люди часто знают, что им нравится, хотя, если повезёт, их тоже можно удивить. Но думаю, что в этом нет тайны.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

Источник: Vulture
В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы

Книги из этой статьи

Авторы из этой статьи

25 понравилось 2 добавить в избранное

Комментарии 3

Секс и правда сложно описать. У Миллера это хорошо, но не блестяще.
Гораздо сложнее это сделать вообще без зримого описания телесности, вовлекая в это пейзаж чувств и быт, обращая всё - в бытие.
У Бунина это хорошо получилось, когда он описывая простые мягкие шаги по ковру за дверью вагончика, на самом деле описывал секс.
У Набокова в "Король, дама, валет", тоже изумительно описан секс через зеркало загрустивших и как бы застыдившихся вещей, смотрящих на людей.
И, наконец, секс может быть вообще сплошным обнажением бытия, как у Андрея Платонова в его рассказе " Фро".

Писать о сексе — это всё равно, что писать о музыке.

Ну, написать о музыке можно. А вот живописать музыку, как картину - сложно.

laonov, Лоуренс в Любовнике леди Чаттерли неплохо описал

son_v_ruku, Да, вы правы)
Совсем недавно прочитал этот роман.
Удивился как там всё деликатно было, пусть и чуточку наивно в некоторых местах.
Не очень понимаю нападки на этот роман...