Эскапады Эмили Дикисон

До последних десятилетий Дикинсон чаще всего представляли сентиментальной старой девой или нелюдимой чудачкой. Новая биография и телесериал взамен привычного образа предлагают нам уверенную в себе поэтессу, устроившую свою жизнь вопреки наложенным на женщин ограничениям.

Автор: Линн Фили

Зеленая с розовыми лилиями обложка маленького томика. Сборник любовной лирики Эмили Дикинсон , опубликованный издательством «Peter Pauper Press» в 1950 году, предваряется краткой биографической сводкой. Автор этих стихов родилась в Амхерсте в 1830 году, умерла в отчем доме в возрасте пятидесяти шести лет. Она была «странной, но преданной дочерью и сестрой, внимательной соседкой и сентиментальной старой девой». Помимо всего прочего, она разочаровалась в любви, встретив мужчину, который «зажег ее, как серную спичку на наждачной бумаге», но «не мог или не хотел жениться на ней». Чтобы излить тоску, Дикинсон взялась за перо. Шли годы, и ее душевная боль становилась все глубже, она становилась все более странной и более сентиментальной, чего и следовало ожидать от «впечатлительной девицы с сильными чувствами и странными словами для их выражения».

Нет, это не моя Эмили Дикинсон. Моя Эмили Дикинсон — из эссе «Домашний Везувий» Эдриен Рич 1976 года. У Рич Дикинсон не была женщиной, скованной безответной или запретной любовью мужчины. Она была поэтессой, осознающей всю полноту своей власти — как «знает себя гений». Ее уединение было осознанным выбором ради возможности «распоряжаться своим временем» и «необходимой экономии» творческой личности. Она присвоила себе время и пространство, чтобы читать, думать и писать, ведь иначе у нее не было бы такой возможности. Ее жизнь была «сознательно организована», чтобы соответствовать ее поэтическому призванию. У мужчин подобный выбор приветствовался как знак серьезности и подлинности. У Дикинсон же это посчитали «девичьем невежеством, женским отсутствием профессионализма», а саму поэтессу превратили в «сентиментальный объект» — розовую лилию с большими чувствами.

В книге Сьюзан Хоу «Моя Эмили Дикинсон» 1985 года тоже моя Эмили Дикинсон. Здесь она прежде всего читательница: Браунинга , Бронте , Диккенса . Она творческая натура, жившая «вечно на пределе разума», чья «интеллектуальная бдительность позволила очень немногим избежать ее внимания». Словесная кружевница, «поэт-ученый», у Хоу, как и у Рич, Дикинсон прекрасно знает, что ее способ словосочетания образует новую поэтическую грамматику. Это была грамматика, основанная на окружавших ее мужских дискурсивных формах, но не сводимая к ним. Таким образом, моя Эмили Дикинсон встречается и в «Rowing in Eden» (Гребля в Эдеме) Марты Нелл Смит (1992), и в «Open Me Carefully» Эллен Луизы Харт (Открой меня осторожно) (1998), где ее жизнь и творчество вершатся в неугасимой любви к другим женщинам. Моя Дикинсон чувствовала, что в присутствии ее золовки Сьюзен Хантингтон Дикинсон ей «вообще не нужно говорить, ведь наши глаза будут шептаться за нас, а ваша рука говеть в моей, и нам не потребуется речь».

Недавно моя Эмили Дикинсон появилась и на телевидении. Первый сезон сериала «Дикинсон» на Apple TV, созданного продюсером Аленой Смит, изображает двадцатилетнюю Эмили, едва начавшую раскрывать свой поэтический потенциал. Жизнь ее была заранее предрешена в патриархальном обществе. И в этом сценарии не было места гению. Первое желание матери – выдать ее замуж. Второе – оставить дочь в отчем доме, чтобы было кому ухаживать за ней в старости. Отец пытался вразумить ее. Он запрещал ей посещать лекции в мужском колледже Амхерста. Он покупал ей модные интеллектуальные книги ( Ральфа Уолдо Эмерсона и Томаса Карлейля ), но ставил на полку слишком высоко, чтобы она не могла достать их. Публикация ее первого стихотворения вызвала у него вспышку неконтролируемой ярости. А потом он пришел в ее комнату в ночной рубашке, моля, чтобы она никогда не покидала его ради мужа. Основной конфликт сериала – развитие в Дикинсон поэта-ученого в этих условиях. Таким образом, это так называемый «künstlerroman» — история становления творческого человека. Сериал изображает способы, которыми Эмили выкраивала время, чтобы писать. Она выторговывает у отца себе служанку (эта сцена, в отличие от большей части фильма, раскрывает ее классовую принадлежность). Она притворяется больной, чтобы остаться в своей комнате. Она отказывает женихам, которые, по ее мнению, повторят патриархальные паттерны ее семьи, хотят они того или нет. Она находит крошечные просветы в патриархальном мире и заполняет их поэзией.

Второй конфликт сериала связан с любовью Дикинсон к подруге Сью. Этот конфликт также связан с жизнью в патриархальном обществе. Что могли поделать влюбленные женщины в девятнадцатом веке? У Сью, в отличие от Эмили, нет семейного состояния, а значит, у нее два пути: либо стать гувернанткой (т.е. отбиваться от ухаживаний работодателя, уверенного в том, что секс с ним входит в ее обязанности), либо выйти замуж. В начале первого сезона сериала молодые женщины переходят от сетования на свои ограниченные возможности к выводу, что Сью должна выйти замуж за брата Эмили Остина. Это кажется не худшим выходом. По крайней мере, так они всегда будут близки друг к другу. Это можно считать компромиссным вариантом.

В сериале много биографических неточностей. Например, нарушена хронология событий. Действие происходит примерно между 1852 и 1856 годами, но события жизни Дикинсон не соответствуют их истинному порядку. Например, ее отец Эдвард Дикинсон был избран в Конгресс в 1852 году от партии вигов, что и происходит в седьмом эпизоде. Однако в более раннем эпизоде Эмили читает «Уолден, или Жизнь в лесу» Генри Дэвида Торо, опубликованный лишь в 1854 году. География также изменена. Сезон заканчивается церемонией свадьбы Сью и Остина в 1856 году в гостиной семьи Дикинсон, а Эмили с затаенной болью подслушивает, прижав ухо к полу своей спальни, потому что Остин запретил ей присутствовать. На самом же деле брак Сью и Остина был заключен на закрытой церемонии в городке Женева штата Нью-Йорк и никого из Дикинсонов там не было. Сью изображается бедной сироткой, и, хотя Сью действительно потеряла мать в 1835 году (правда, не во время ее рождения, как утверждает сериал) и отца в 1841 году, но у нее было шестеро братьев и сестер, а приданое от ее вполне здравствующих братьев позволило ей построить усадьбу по соседству с Дикинсонами. Множество рискованных предположений сделано и о сексуальных отношениях Эмили и Сью. По вопросу «было у них или не было» между исследователями Дикинсон с 1990-х годов ведется яростный спор. Сериал же однозначно утверждает, что было.

Критики осудили сериал за эти неточности и домыслы. Но, сосредоточив свое внимание на биографической достоверности, мы можем упустить из виду то, что на самом деле верно. Сериал рисует нам портрет автора, столь впечатлительного, живого и открыто враждебного к гендерным предписаниям того времени. «Дикинсон» кажется современным, и это не случайно. Создательница сериала Алена Смит любезно согласилась побеседовать со мной и подчеркнула разговоре, что «Дикинсон» столь же о настоящем, как и о прошлом: «Не в моем стиле буквально изображать повседневную жизнь реального человека. Меня волнует настоящее, каким оно ощущается сейчас в процессе становления творческой личности». «Настоящая» Дикинсон, ее жизнь и творчество здесь всего лишь исходный материал — «реальная основа» — для рассказывания истории настоящего. Так что «Дикинсон» — коллаж из обрывков сведений о поэтессе, сшитых вместе в портрет, который как бы имеет такое же отношение к настоящему, как и к прошлому.

Для меня же этот сериал актуален немного в ином смысле. Не то чтобы он осовременнивал Дикинсон, используя «настоящего» человека в качестве аллегорической фигуры женщины-автора XXI века. «Дикинсон» показывает, что современное вовсе не так уж современно. Воспроизводимые в сериале ограничения — те структурные тяготы пола и гениальности, которые преодолевает главная героиня, — кажутся мне отвратительно знакомыми. Они выглядят злободневными. Если «настоящую» личность Дикинсон перекраивают и пропускают сквозь поп-культурную призму хип-хопа и подростковой литературы, то большая часть «настоящего» девятнадцатого века — домашние обязанности женщин, антииммигрантская избирательная политика, расизм в отношении черного населения, навязанная гетеросексуальность – просто переносится без измененмий. Потому что мы до сих пор живем этим.

Новая книга Марты Акманн «These Fevered Days» (Эти лихорадочные дни) также содержит отрывки из жизни Эмили Дикинсон. До 2016 года Акманн была сотрудницей отдела гендерных исследований в Колледже Маунт-Холиок и в течение двух десятилетий проводила семинары о Дикинсон в аутентичном доме поэтессы в Амхерсте (музей Эмили Дикинсон). Акманн пишет, что структура ее книги — не «биография от колыбели до могилы», а освещение ключевых моментов в жизни поэтессы – основана на ее опыте преподавания. «На семинарах студенты показали, что лучше понимают Дикинсон и работают усерднее, когда наш разговор сосредоточивается на ключевых моментах в жизни поэтессы», — объясняет она. Акманн выбрала моменты, которые, по ее мнению, «изменили» Дикинсон. При этом она допускает, что другой писатель мог выбрать другой набор. Но Акманн выбрала не случайные моменты общих или личных изменений — это моменты сознательного творческого развития.

«Эти лихорадочные дни» начинаются с эпизода, когда четырнадцатилетняя Дикинсон пропускает церковь, чтобы написать подруге письмо, в котором содержится загадочная, но решающая фраза: «Все готово». Четыре года спустя Дикинсон, студентка женской семинарии Маунт-Холиок, сомневается в своей вере в Бога — двойственность, пронизывающая большую часть ее поэзии. Вскоре 21-летняя Дикинсон публикует свое первое стихотворение ко дню Святого Валентина в издании «Springfield’s Daily Republican». В 1859 году она решает «стать знаменитой», после чего вступает в активный период поэтического творчества 1862-1865 гг., во время которого пишет более 800 стихов. Лишь малая часть этих стихов будет опубликована в течение ее жизни (менее дюжины), да и те анонимно, но в 1864 году происходит что-то вроде серии публикаций, когда пять ее стихотворений появляются в журналах, общий тираж которых достигал десятков тысяч. «Тысячи людей читали Эмили Дикинсон весной 1864 года, хоть и не осознавали этого», — пишет Акманн.

Радикальный аболиционист Томас Вентворт Хиггинсон был одним из многих читателей Дикинсон — между ними завязалась продолжительная дружеская переписка. В 1862 году Дикинсон написала Хиггинсону с просьбой «сказать, вызывает ли интерес [ее] Поэзия». Он ответил положительно, но порекомендовал ей не публиковать эту катастрофу литературного воздержания. После восьмилетней переписки (и как минимум четырехлетнего обсуждения возможности встречи) они наконец-то встретились в доме Дикинсон в 1870 году. Акманн воссоздает эту встречу, основываясь на подробной информации, изложенной Хиггинсоном в письме к жене, написанном на следующий день. Заметки о встрече он написал сразу после посещения, чтобы не забыть подробности или точные слова, использованные Дикинсон. В рассказе его и Акманн, мы видим Дикинсон в образе жизненной силы, приветствовавшей Хиггинсона охапкой лилейника и заявлением, что она «напугана; я не встречаюсь с незнакомцами и не знаю, что говорю». И продолжила безостановочно болтать в течение часа. Высокопарно, афористично она говорила ему: «Я нахожу экстаз в жизни… одного лишь ощущения жизни достаточно для радости». Когда Хиггинсон спросил, не хочется ли ей путешествовать или больше общаться, она ответила: «У меня и в мыслях нет, что когда-нибудь появится такое желание». А затем, как будто ее слова были не достаточно убедительны, добавила: «Мне кажется, я не очень точно выразилась». Она была такой активной — «так сильно истощала [его] нервную энергию» — что Хиггинсон покинул Амхерст, «довольный, что ему не придется жить рядом с ней».

И вот она снова моя Эмили Дикинсон. Я по-новому увидела ее в «Этих лихорадочных днях». Нарисованный Акманн портрет изображает творческую личность, которая знает, чего хочет, и осознает масштаб своего таланта, как осознает себя гений. У Акманн, как и у Рич, Хоу и Смит, Дикинсон совершает осознанные шаги в стремлении к одиночеству, необходимому для занятия поэзией. Пожалуй, у Акманн Дикинсон более амбициозна, чем у других. Она стремится быть «знаменитой», и Акманн слегка противоречит давнему убеждению, будто Сью без ее согласия подсунула стихи Сэмюэлю Боулзу для публикации, предположив, что обе женщины объединили усилия, чтобы донести стихи до мира. Похищение стихов — это миф, скорее всего, порожденный самой Сью, написавшей в некрологе Дикинсон, что «время от времени какой-нибудь восторженный литературный друг превращает любовь в воровство». И хотя Дикинсон, быть может, и вручает Хиггинсону охапку лилейника, у Акманн она далеко не та розовая лилия, о которой говорится в предисловии к «Любовной лирике». И не страдающая влюбленная. И не патологическая затворница или сентиментальная старая дева. Она — творец, сосредоточившийся на своей работе в очень молодом возрасте и, следовательно, выбравший жизнь необходимой экономии.

У Акманн Дикинсон тоже во многих отношениях похожа на наших современниц, как и у Смит, особенно в том, что касается амбиций и карьеры (и гораздо менее — в вопросах сексуальности и гендерной идентичности). Невозможно прочесть биографии Дикинсон разных десятилетий и не заметить, что ее всегда воссоздают по собственному образу или подобию своего времени. Литературный исследователь Вирджиния Джексон ведет хронику этих меняющихся ликов Дикинсон и их влияния на восприятие ее творчества: «эстетический образ» 1890-х годов, модернистский образ 1920-х годов, «профессиональный образ» 1950-х годов (когда редакторы-мужчины, вроде Томаса Джонсона, решили привести стихотворения к их «исходным» формам), феминистский образ 1980-х годов, лесбийская модель 1990-х годов и так далее. Согласно же Смит и Акманн, Дикинсон 2020 года амбициозная.

Где среди всего этого «настоящая» Эмили Дикинсон? Я предпочитаю думать, что это моя Эмили Дикинсон. Говорят, будто Дикинсон закрыла дверь своей спальни, впустив племянницу, и, щелкнув замком, сказала: «Мэтти, здесь свобода» — выражение человека, преданного прежде всего своему творчеству. Но, как и Рич, я знаю что «всякий раз, как вы пытаетесь поймать ее, она множится», ведь Дикинсон уже давно сказала нам: «Бывают у души моменты бегства…»

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ