Стивен Кинг: «Я пережил большинство своих критиков»

Интервью брал XanBrooks

Писатель, будучи национальным достоянием и слушая рок-музыку, работает над новой книгой о лагере для детей, владеющих телекинезом.

Стивен Кинг родился в Мэне в 1947 году. В 1974 году он написал свой первый изданный роман, «Кэрри», и следующие полвека он провел, описывая монстров и героев маленьких американских городков. Кто только ни побывал в числе героев его книг: клоуны-убийцы и демонические автомобили, психически неуравновешенные фанаты и съехавшие с катушек политики-популисты.

Среди его популярнейших книг «Противостояние» , «Оно» , «Мёртвая зона» и «Кладбище домашних животных» . События последнего романа Кинга,
«Института» , вращаются вокруг тоталитарного учебного лагеря для детей, владеющих телекинезом. Дети поступают в лагерь, но никогда не выходят из него.

− «Кэрри» был издан на фоне Уотергейтского скандала, Вьетнама и похищения Патти Херст. Сейчас Америка стала более страшным местом для написания книг или наоборот?
− Мир вообще страшное место, не только Америка. Мы живем в доме с привидениями – или едем на поезде-призраке, если хотите – всю жизнь. Страхи приходят и уходят, но все предпочитают выдуманных монстров настоящим.

− «Институт» − это роман об учебном лагере для детей, наделенных сверхъестественными способностями. В какой степени на книгу повлияла иммиграционная политика Дональда Трампа?
− Вообще не повлияла, поскольку книга была написана до того, как этот некомпетентный болван стал президентом. Во всем мире детей сажают в тюрьмы и порабощают. Надеюсь, читатели «Института» найдут заметную перекличку с жестокой расовой политикой этой администрации.

− Вы выросли в рабочей республиканской семье. Что бы ваша мать сказала о сегодняшней партии республиканцев?
− Моя мать распрощалась с республиканской партией, когда в последний раз проголосовала за Джордж МакГоверна. Она ненавидела войну во Вьетнаме. Я клялся хранить тайну, но, чувствую, что срок её давности уже истек. В Мэне большинство республиканцев скорее лиловые, чем красные. Это позволяет сенатору Сьюзан Коллинз держаться на плаву.

− Несмотря на все ужасы, которые упоминаются в вашей книге, основывается она на вере в элементарную человеческую порядочность. Это свидетельствует о том, что на самом деле вы верите в лучшее в людях.
− Да, большинство людей хорошие. Больше людей стремятся остановить теракт, нежели начать его. Просто они не попадают на первые полосы газет.

− Поначалу литературный круг отверг вас как продавца дешевых ужастиков. Теперь вы прославленное национальное достояние. Каково это – быть уважаемым?
− Хорошо ощущать себя, по крайней мере, наполовину уважаемым. Я пережил большинство своих самых злобных критиков. Рассказывать об этом доставляет мне огромное удовольствие. Делает ли это меня плохим человеком?

− Может, это случилось отчасти из-за того, что грань между массовой литературой и серьезной беллетристикой стала тоньше? Высокое/низкое сегодня существует иначе.
− Ну, сегодня до сих пор существует – для меня, по крайней мере – совершенно субъективная грань между высокой культурой и низкой. Вот ария из «Риголетто», La donna e mobile, например, − это высокая культура. «Сочувствие к дьяволу» у Rolling Stones – низкая. При этом обе крутые, так что поди разбери.

− Я слышал, вы любите писать под громкую музыку. Разве это не отвлекает?
− Прямо сейчас я слушаю Fine Young Cannibals. Скоро за ними последуют Danny & the Juniors и The Animals. Я люблю рок – чем громче, тем лучше.

− Но не оставляет ли музыка отпечатка на тоне или темпе книги? Не будет ли глава, написанная под The Animals, например, отличаться от главы, написанной под влиянием The Ramones?
− Музыка, которую я слушаю, иногда может повлиять на выбор слов или породить новую строчку, но на стиль – никогда.

− Вы невероятно плодовитый автор. Что вы думаете о тех писателях, которые годами пишут и переписывают один роман? Завидуете их педантичности? Злитесь?
− Некоторым писателям требуются годы, Джеймсу Паттерсону хватает уик-энда. Для каждого автора это индивидуально. У меня «рыба» занимает около четырех месяцев, но это я. Я одержим работой. Дело вот в чем: творческая жизнь невероятно коротка. И я хочу успеть как можно больше.

− Вы когда-нибудь себя притормаживали?
− Намеренно? Нет, никогда. Я писал вручную («Ловец снов»), но едва плестись и полировать до блеска? Нет. Если ковырять покрывшуюся корочкой рану, она снова начнет кровоточить, а не заживет.

− Вы рассказывали, что порой у вас в голове ваши персонажи затмевают реальность. В таком случае написание художественной литературы напоминает психическое заболевание…
− Не думаю, что писательство – это психическое расстройство, однако, когда я работаю, и все получается, время и реальность как бы растворяются.

− Если это идеальное состояние, то его, наверное, порой сложно отпустить? Вас когда-нибудь преследовали книги или персонажи, которых вы похоронили?
− Иногда такие персонажи, как Холли Гибни из «Мистера Мерседеса» и «Чужака», упорно норовят вернуться. Или Роланд Дискейн, но это исключения.

− Вы сотрудничали с писателем Питером Страубом (над созданием романов «Талисман» и «Черный дом»), а также с вашими сыновьями Оуэном и Джо. Есть ли еще кто-то, с кем бы вы хотели написать книгу в соавторстве?
− Мне понравилось сотрудничать с моими мальчиками и с Питером Страубом, надеюсь, я сделаю это вновь. Я хотел бы поработать с Колсоном Уайтхедом, Майклом Роботэмом, Линвудом Баркли, Алекс Марвуд, Таной Фрэнч. Времени нет, но уверен, это были бы классные книги. Идеал состоит в том, чтобы с кем-то получилось создать третий голос.

− Президент США приказывает сжечь все без исключения книги. У вас есть время спасти три своих романа. Которые?
− Которые из своих книг я бы спас? Глупая игра, но я сыграю. «Историю Лизи», «Противостояние» и «Мизери».

Перевод: ne-ta-lady
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ