Джулиан Барнс: Вы ждете, что Европа заключит с нами хорошую сделку? Это так по-детски

Действие в его новой книге «Человек в красном пальто» происходит в Париже 19-го века, но лауреат Букера видит четкие параллели с нашим мрачным временем. Он говорит о национализме, бедах и поливании грязью

Автор: Лиза Аллардис

Сатира о наследии и государственности «Англия, Англия» Джулиана Барнса 1998 года заканчивается тем, что Британию вышвыривают из ЕС за то, что она доставляла слишком много хлопот, ведя переговоры «с такой упрямой иррациональностью», что ей в конечном итоге платят за то, чтобы она ушла. «Бесспорно то, что от давно установленных целей нации — экономического роста, политического влияния, военного потенциала и морального превосходства — теперь пришлось отказаться», — написал Барнс более 20 лет назад.

«Мгновение предвидения», — сухо отмечает лауреат премии Букер, когда мы встречаемся обсудить его последнюю книгу. И хотя он допускает только одну прямую ссылку на «сбивающий с толку мазохистский выход Британии из Евросоюза» в авторском послесловии, публикация «Человека в красном пальто» (The Man in the Red Coat) своевременна как никогда. Элегантная смесь биографии, истории и искусства повествует об истории жизни малоизвестного парижского доктора 19-го века, которого он использует как «своего рода рыбу-лоцмана» для исследования мутных вод под блестящей поверхностью belle epoque, «эпохи невротического, даже истерического национального волнения, полной политической нестабильности, кризисов и скандалов».

Фактически задумка книги появилась в 2015 году, перед референдумом, когда картина на выставке Джона Сингера Сарджента в Национальной портретной галерее вызбудила любопытство автора. Хотя большинство портретов изображали знаменитостей, человеком в красном пальто был доктор Сэмюэл Поцци, гинеколог. Подпись сообщала, что он, кроме того, был донжуаном. «Увидев его впервые, я не думал, что он имеет какое-то отношение к нам здесь и сейчас», — говорит Барнс об этой первой встрече с картиной «Доктором Поцци дома», но чем больше он узнавал о том времени, тем ярче проявлялись параллели. «Экстремальный национализм, нативизм, антисемитизм, ксенофобия: это были крайне мрачные времена, и сейчас они у нас не менее мрачные».

Так почему было не написать сатиру в духе «Англия, Англия» или недавней комической притчи о Брексите Йена Макьюэна «Таракан» (Cockroach)? «Я из тех писателей, которым нужно время, чтобы разобраться, о чем он хочет писать. Так что я очень рад, что мой старый добрый друг Йен взялся за это. Я не такой писатель. Видите ли, я сначала пишу о чем-то, а затем это происходит в реальности!» — отвечает он.

Тогда почему было не рассказать историю Поцци и его окружения — с ее дуэлями, безбожьем и «эффектным финалом» — в романе, например, таком, как беллетризованная биография русского композитора Дмитрия Шостаковича «Шум времени» 2016 года, основанный на фактах «Артур и Джордж» (2005), или даже «Попугай Флобера» (1984)? «Мы знаем о нем из настоящего портрета. Я отчего-то чувствовал, что если бы представил историю в виде вымысла, она получилась бы более ординарной, могло показаться, что эти мелодраматичные техниколоровские эпизоды я просто придумал. Приятно иногда вернуться к строгости документальной литературы», — говорит Барнс.

Его заинтересовала «интеллектуальная и эстетическая поездка за покупками» в Лондон, в которую Поцци отправился летом 1885 года в сопровождении принца Эдмонда де Полиньяка и графа Роберта де Монтескью. Это «странное трио» — «знаменитый гетеросексуальный простолюдин вместе с двумя аристократами ‘эллинских наклонностей’» — везло рекомендательное письмо от Сарджента Генри Джеймсу. «Они были большой пятеркой», — говорит он. У денди Монтескью была домашняя черепаха, панцирь которой был выкрашен золотом и усеян драгоценными камнями. За скопление дискретных, но взаимосвязанных сюжетов и блестящих деталей, отполированных до барнсовского блеска, книгу можно было бы назвать «Черепахой Монтескью». «Если бы мне давали по 6 пенсов или евро после «Попугая Флобера» каждый раз, когда кто-то предлагал мне идею «Пуговицы Пушкина» или «Песчанки Толстого»…» Барнс терпеливо улыбается. А быть может, и нет.

Эта гибридная форма больше всего напоминает медитативные мемуары Барнса о смерти «Нечего бояться» 2008 года, «следующие за движением мысли в размышлениях о смерти, семье и тому подобных вещах. Так я думаю, и, следовательно, так я пишу», — объясняет он. Он так же и говорит. Его речь полна цитат, ответы на вопросы сдобрены анекдотами. Ироничная опосредованность его авторского стиля отражается в его слегка смущающей привычке обращаться как бы к невидимой третьей стороне перед решающим поворотом к кульминации. Его часто называют «вежливым» (он морщится от слова «джентльмен» — «немного покровительственно»): гениальный, но слегка насмешливый по характеру, безукоризненно одетый и тщательно выговаривающий слова (признанный педант, он начинал как лексикограф Оксфордского словаря), он отлично бы смотрелся в экранизации Ле Карре.

«Нечего бояться» рассказывает о «порядочной бессодержательности» его послевоенного воспитания. Его родители, оба преподаватели французского языка, вскоре после его рождения переехали из Лестера в Нортвуд на северо-западе Лондона, в «Метроленд» . В марте следующего года исполняется 40 лет со дня публикации этой первой книги: он написал 13 романов, не считая четырех детективов, написанных в 80-х годах под псевдонимом Дэн Кавана, и четыре раза попал в шорт-лист премии Букера, получив ее в 2011 году за «Предчувствие конца». Мы должны поблагодарить Барнса за описание Букера как «шикарной лотереи», придуманное еще в 1987 году: относиться к нему так — единственный способ выжить, находясь в шорт-листе, говорит он сейчас. «До тех пор, пока не выиграете...»

В минувшее воскресенье исполнилось 11 лет со дня смерти жены Барнса, грозного литературного агента Пэт Кавана. «Мне было 32 года, когда мы встретились, 62 года, когда она умерла», — пишет он в «Уровнях жизни» о тяжелом 2013-м и его примирении с горем. «Сердце моей жизни; жизнь моего сердца». Последние три десятилетия были отмечены его активным присутствием на лондонской литературной сцене. Вместе с Йеном Макьюэном , Мартином Эмисом , Кадзуо Исигуро и Салманом Рушди он входит в так называемую британскую «Большую пятерку», пишущую с конца прошлого века, со своим собственным набором ссор и скандалов. Как писал Барнс, в 1980-х, как и в 1880-х годах, «наваристое рагу славы» было преимущественно мужским. Сегодня, несмотря на то, что у него есть приятели-мужчины, он говорит: «Я предпочитаю женскую компанию — нет никакого смысла в битвах за звание альфа-самца и тому подобной ерунде». И ничто не трогает его так, «как женская гребля без рулевого в паре, четверке или восьмерке, завоевывающая золото, которого я не получаю в мужском спорте».

Он фанат футбола (постоянный болельщик Лестер-Сити), Роджера Федерера (без «всего этого мужского выпендрежа»), еды (он вел в «Guardian» колонку под названием «Педант на кухне») и «большого F» — Флобера, которому он неизменно предан. Начиная с «Метроленда», все работы Барнса можно было бы обобщить по названию его сборника рассказов 1996 года «По ту сторону Ла-Манша» , который, как он выразился, заякорен где-то в море. И «Человек в красном пальто» не исключение: всюду появляется наречие «по-французски». Его проза славится классным анализом англичан в сочетании с европейским рассудочным заигрыванием и, как отметила его мать, приличной «мерзостью». «Я уже писал о сексе в своих книгах», — игриво замечает он. Но во Франции, где его очень почитают и наградили орденом почетного легиона в 2017 году, он считается квинтэссенцией всего английского. Ранее в интервью одного французского журналиста сообщалось, будто утром он выгуливает собаку, а днем стрижет газон. Он смеется, что и собаки у него нет, и газон он стрижет с большой неохотой.

Французы «всегда были добры ко мне, — говорит он. — Они просто приняли "Попугая Флобера" как данность. И гораздо более дружелюбно, чем если бы какой-нибудь французский романист написал перевернутую и наполовину вымышленную книгу о Диккенсе». И они быстро сообразили, что вышедшая в прошлом году Одна история о любовном романе между 19-летним выпускником и женщиной намного старше его в зеленом Суррее похожа на что-то им знакомое. "О-ля-ля, это как мадам Макрон!"»

Барнс чувствует, что президента Макрона «сдерживает мадам Меркель» в его переговорах с британским правительством по поводу Brexit. «Я думаю, что они обращались бы с нами гораздо жестче. А чего еще ожидать, если наш премьер-министр официально назвал французов засранцами? Наш бывший министр иностранных дел [Джереми Хант] сказал, что Европейский Союз похож на Советский Союз. А его предшественник Джонсон сказал, что планы ЕС в отношении Европы совпадают с планами Гитлера. Вы думаете, они заключат с нами хорошую сделку? Так по-детски. И так глупо. Мы начинаем переговоры о торговой сделке, которые могут продлиться 10 лет. Они так или иначе получат свои деньги», — говорит он.

Он расстраивается из-за изолированности английской политической элиты и поддерживает «почти все направления политики Джереми Корбина»: ядерное разоружение, ренационализация железных дорог, устранение благотворительного статуса государственных школ, обложение налогом богатых.

Барнс с 1983 года живет в одном и том же доме в Туфнелл-парке на севере Лондона, пишет в том же кабинете и на той же электрической машинке IBM 196c. Он держит компьютер для журналистики, ничего более «творческого». Но во время написания «Артура и Джорджа» его пишущая машинка и аварийная резервная копия сломались – возможно, как наказание за то, что он насмехался над мистицизмом своего героя Конан Дойля. «Я подумал: «Дела твои, Господи!» — шутит он, грозя кулаком небу. Он написал три главы на компьютере и распечатал их, но «это не похоже на меня». Вместо «неопределенного, свободно текущего первого черновика я получил три четверти исправленного». Макьюэну нравится возможность компьютера вырезать и вставлять, он считает это «отражением человеческого мозга». Но он не отражение моего человеческого мозга. Компьютер совершенно тихий. Он нейтральный, а электрическая пишущая машинка приятно гудит, а затем стучит, стучит, стучит, стучит. Она гудит, как будто говорит: «Я отдыхаю, но все еще здесь. Я готова записывать».

Примерно такие же сильные чувства он испытывает по отношению к прослушиванию музыки во время работы, показатель того, что «у вас нет собственной музыки. Как же вы можете услышать ритм предложения?» — строго спрашивает он. Он не придумывает персонажей, а затем задается вопросом, что же с ними делать, а скорее: «Что они должны делать?» «Моральные вопросы часто проявляются в сексуальных отношениях более ясно и четко, чем где-либо еще. Некоторые могут подумать, что я распустил Поцци», — говорит он о репутации доктора как «неисправимого соблазнителя». «Я представляю факты, в которых могу быть уверен. Но какая разница, чем люди занимались в постели 120 лет назад, если при этом не было насилия, жестокости или отсутствия согласия?»

Ему нравится много работать, и он становится раздражительным, если не пишет в течение нескольких дней. «Мне нравится это одиночество. Оно всегда со мной». И именно работа помогла ему сохранить рассудок после смерти Кавана: «Преимущество писателя в том, что вы можете выразить явно ужасные вещи, которые с вами произошли. Я не говорю, что так их легче переносить, но зато вы знаете, о чем говорите».

Барнс задумывался о своей собственной смерти каждый день с самого раннего подросткового возраста. «Как я». Его работы можно прочесть как пожизненное увлечение старением, памятью и неизбежностью смерти, «всем этим». Но в 73 года он в хорошем расположении духа. Время, проведенное с Поцци оставило его в приподнятом настроении, и «Человек в красном пальто» не написан в таком меланхоличном ключе, как многие другие его книги. «Быть может, я начну писать о том, как быть молодым и веселым», — говорит он.

Но он лишь с осторожным оптимизмом смотрит на нашу нынешнюю тупиковую ситуацию: «Я думаю, нам придется быть очень изобретательными. И мы должны быть очень гармоничны, признавать наши сходства и наши слабости. Но я не считаю, что нам хорошо это удается», — говорит он.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ