Уильям Фолкнер о книге «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя

«Время покажет, что это лучшее из творений любого из нас»

Немного было имен в американской литературе середины двадцатого столетия, сравнимых по масштабности с Уильямом Фолкнером и Эрнестом Хемингуэем . Оба были почитаемы как дома, так и за рубежом, оба получили Нобелевскую и Пулитцеровскую премии, оба писали как рассказы, так и романы, оба пили как сапожники.

Однако на всеобщей известности и изнуряющем алкоголизме сходство заканчивается. Хемингуэй являл собой квинтэссенцию минимализма, избавляя свои краткие предложения от любого украшательства; Фолкнер же был поставщиком экспериментальной, эллиптической прозы с потоком сознания. Хемингуэй был напыщенным ветераном и военным корреспондентом, торнадо с пышущим мужеством и неконтролируемым эго; Фолкнер был молчаливым бывшим почтмейстером, который избегал и презирал славу, сопутствующую его успеху. Хемингуэй раскидывал своих безродных и беспокойных героев по всему земному шару; Фолкнер же создал замкнутый мирок, в котором его преследуемые призраками прошлого южане могли спокойно разлагаться.

Их разделяло здоровое соперничество, и хотя они никогда не встречались лично, они годами вели переписку лично и посредством прессы. Самая значительная публичная стычка между ними произошла тогда, когда Фолкнер написал, что Хемингуэй «ни разу не использовал слово, за которым бы читатель полез в словарь». Хемингуэй ответил: «Бедняга Фолкнер. Он действительно думает, что большое страдание исходит из больших слов?»

Несмотря на этот обмен колкостями, в действительности Фолкнер и Хемингуэй были взаимными почитателями и регулярно хвалили друг друга. Вероятно, самым трогательным примером этого является лаконичный обзор Фолкнера от 1952 года на повесть «Старик и море» , опубликованный в литературном журнале «Шенондоа» Вашингтонского университета.

Вершина его творчества. Время покажет, что это лучшее из творений любого из нас, я имею в виду его и наших современников. В этот раз он познал совершенство, познал Создателя. До сих пор мужчины и женщины в его книгах делали себя сами, формировали себя из своей собственной глины; их победы и поражения были в руках друг друга, каждый раз доказывая себе и всем остальным, насколько сильными они могут быть. Но в этот раз он писал о сострадании: о чем-то, что заставило их всех: старика, которому суждено было поймать рыбу, а затем потерять ее; рыбу, которой суждено было быть пойманной и вновь потерянной; акул, которым суждено было отобрать у старого человека рыбу; о том, что сотворило их всех и любило их всех, и жалело их всех. Все в порядке. Слава Господу, что он сотворил, что он любит и жалеет Хемингуэя и меня, позволяя нам творить.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

Источник: William Faulkner's 1952 Review of The Old Man and the Sea