Что скрыто за мифом о великой любви Фрэнсиса Скотта Фицджеральда и его жены Зельды

Автор: Элеонор Лэнахан (Eleanor Lanahan)

Имена Фрэнсиса Скотта Фицджеральда и его жены Зельды неразрывно связаны с двадцатыми годами прошлого века – «эпохой джаза», романтикой и феноменальным успехом, который пришел рано и со всеми сопутствующими ему опасностями. Когда слышишь эти имена, в воображении начинают всплывать вечерние поездки на такси, залитые ярким светом холлы гостиниц и утопающие в табачном дыму подпольные бары, эмансипированные девушки-флэпперы, желтые фаэтоны, белые костюмы, огромные чаевые и эмигранты. Нельзя не почувствовать тоску по «потерянному поколению». И хотя писатель и его жена приходятся мне дедушкой и бабушкой, я не могу замалчивать важные составляющие их мифа – алкоголизм Фицджеральда и шизофрению Зельды.

Жизнь этой пары завораживает меня так же, как и их творчество. Кроме того, я всегда удивлялась их способности выражать свою любовь оригинально и очень проникновенно. Несмотря на то, что оба умерли рано – Фицджеральд в 44 года в 1940-м, за восемь лет до Зельды, – они оставили после себя огромное количество писем, позволяющих заглянуть в удивительный мир их отношений. Перед нами предстают два человека, обладающие невероятной жизненной энергией и стремящиеся выразить себя со всей полнотой. Фицджеральд пишет поразительно задушевно, откровенно и с большой заботой о Зельде, его владение родным английским языком поистине виртуозно. Ее же письма очень поэтичны, полны метафор и описаний. Как же, должно быть, им нравилось открывать послания друг от друга! По крайней мере, иногда.

Мне было всего два месяца от роду, когда в 1948 году бабушка погибла при пожаре в Хайлендском госпитале в Эшвилле, штат Северная Каролина. В последнем письме моей матери она писала, как ей хочется увидеть малышку. Это письмо стало для меня важной ниточкой в прошлое, почти случайной связью между поколениями. Но очень приятно сознавать, что бабушка знала о моем существовании.

Зельда обожала метафоры: небо над озером походило «на половинку серой устричной раковины», горы прятались за «розовой вуалью, как пожилые кокетливые дамы». Язык ее посланий сочный и апеллирующий ко всем органам чувств, например, она напоминала Фицджеральду о запахах в июле на морском побережье. Иногда в личности Зельды видят черты Дэйзи Бьюкенен из «Великого Гэтсби» , томной и легкомысленной представительницы праздной элиты. Но прошу заметить, что в романе Фицджеральд скрыл свое презрение к супругам Бьюкенен, которым большие финансовые возможности позволяют оставаться в стороне от того, что они натворили, и заставлять других все расхлебывать. Самого писателя тоже часто сравнивали с его героем, сказочно разбогатевшим Джеем Гэтсби. Но роман как раз предостерегает от того, чтобы использовать неправедно добытые деньги для воскрешения прошлого. Хотя Фицджеральд часто в своих произведениях рассказывал о высшем обществе, до конца своих дней он свято верил в необходимость честности, усердного труда и почти пустого банковского счета.

Из писем понятно, что им для жизни требовалось совсем немного денег. Даже удивительно, как Фицджеральд и Зельда при таком скудном бюджете столько всего достигли. Как только появлялись деньги, они тут же тратились. Большую часть своих рассказов Фицджеральд написал именно ради денег. Только когда Великая депрессия достигла самой глубины, и ему пришлось устроиться на голливудскую фабрику сценариев, он отступил от своего истинного призвания. За всю свою жизнь Фицджеральд успел создать четыре романа, сто шестьдесят рассказов (включая множество тех, которые он сам называл шаблонной халтурой, и которые давали основную часть его заработка), большое количество эссе и рецензий, а также пьесу «Овощ», и это не говоря о сотнях писем, поглощавших его творческую энергию, и незаконченном романе «Последний магнат».

В критических ситуациях, когда Фицджеральд оказывался совсем на мели, он занимал у своего агента, редактора или друзей, и попадал в порочный круг: ему приходилось писать то, что помогло бы рассчитаться с долгами, а затем просить денег на жизнь опять, чтобы писать уже по велению души. В 1923 году он упоминал, что пять недель работал чуть ли не круглые сутки, чтобы «вернуться из крайней нищеты в средний класс».

Моя мама, единственный ребенок Фицджеральда и Зельды, испытала этот порочный круг на себе в полной мере. Она так описывала отношение своего отца к деньгам: «Он боготворил их и презирал, они внушали ему священный трепет. Он приходил в отчаяние от своей, по его же собственным словам, "неспособности управляться с ними"». Отец спускал деньги по ветру и работал как раб ради них. Любовь и одновременно ненависть к деньгам он испытывал всю жизнь... Деньги и алкоголь были теми непримиримыми врагами, с которыми он боролся ежедневно».

На момент смерти Фицджеральда книги его входили в список запрещенных, и поэтому церковные власти Роквилла, штат Мэриленд, не позволили похоронить его рядом с родными при католическом храме Святой Марии. Дедушке пришлось найти пристанище на соседнем кладбище. Восемь лет спустя, когда умерла бабушка, семья решила, что они должны лежать вместе в одной могиле. Мама после похорон писала своей бабушке, матери Зельды: «Я счастлива, что вы решили оставить маму с папой. Так их трагические судьбы снова объединились. Приятно думать, что эти две возвышенные, благородные души обрели наконец покой. Мама была необыкновенной личностью. Если бы только вся ее жизнь оставалась такой же идеально-романтичной, настоящей сказкой, какой она была в начале».

Сказка Фицджеральда и Зельды началась в 1918 году, когда они познакомились на танцах в городе Монтгомери, штат Алабама. Лейтенанта Фрэнсиса Скотта Фицджеральда вместе с другими солдатами в ожидании приказа об отправке на европейский фронт поселили в Форте Шеридан. Зельда, грациозная, жизнерадостная и при этом искусная кокетка, считалась одной из самых главных местных красавиц. Ее ранние письма к Фицджеральду очень девические. Она, кажется, вся охвачена пылкой влюбленностью. Молодые южанки, которые еще совсем недавно, по традициям викторианской эпохи, не могли и подумать о выходах в свет без сопровождающих, культивировали образ абсолютной женственности, «розовой беспомощности», по словам Зельды. Также в письмах она шутливо говорит о своем желании слиться воедино, о желании, чтобы Фицджеральд определял ее существование. В те времена женщина вместе с фамилией мужа принимала на себя также его личность, включая карьеру и социальный статус. Сейчас эта практика негативно расценивается обоими полами как унизительная зависимость. Жалобы Зельды на одиночество, на то, что она «ничто без него», современному читателю могут показаться настораживающими, но они всего лишь отражают те годы. 19-я поправка к Конституции США, гарантирующая женщинам избирательные права, была принята только в августе 1920 года.

В Монтгомери соотношение числа солдат и женщин было явно в пользу последних, поэтому среди кавалеров разыгралось ожесточенное соперничество. Многие письма Фицджеральда утрачены, но по письмам Зельды можно уловить его переживания из-за возможности потерять ту, что покорила его сердце. Беру на себя смелость процитировать стихотворение из эпиграфа к «Великому Гэтсби». Из-за того, что оно шло за подписью Томаса Парка Д’Анвилье, немногие знают, что это выдуманный поэт, а автор – сам Фицджеральд.

Так надень же золотой убор, если это ей по нраву.
Если можешь прыгать высоко, прыгай же ради нее,
пока она не вскричит: «О юноша в золотом уборе, прыгающий так высоко, стань моим!»

Чтобы добиться Зельды, Фицджеральд определенно рядился в золотые уборы и прыгал.

Они отправились в Нью-Йорк в начале «ревущих двадцатых», на пике которых, казалось, весь город участвовал в одной большой вечеринке. Еще не убрали весь серпантин, оставшийся после парада на Пятой авеню в честь героев, возвратившихся с фронтов Первой мировой, а первый тираж первого романа дедушки «По эту сторону рая» , к изумлению издателей, был полностью раскуплен. Через неделю после публикации, 3 апреля 1920 года, они с Зельдой поженились.

23-летний Фицджеральд, ставший в одночасье знаменитостью, сказал репортерам, что больше всего он мечтает о том, чтобы написать самый лучший роман всех времен и народов и чтобы любить свою жену вечно. Молодожены, интуитивно понимающие, как привлекать публику, намеревались подарить Америке новый имидж страны молодых людей, которые обожают веселиться и тратить деньги, но при этом трудолюбивы, полны новаторских идей, и не с чрезмерно утонченными манерами, которые бы помешали влезть в фонтан отеля Плаза или от души накататься на его вертящихся дверях. Фицджеральд вспоминал о тех днях необычайного эмоционального подъема: «Нью-Йорк словно купался в сиянии зари нового мира». А еще дедушка «писал ночами напролет» (его работа – важный, но чаще всего упускаемый из виду элемент этой волшебной сказки).

Моя мама родилась 26 октября 1921 года и тут же оказалась на попечении няни. По мнению Зельды, «дети не должны доставлять неудобство». Что касается домоводства, то однажды, когда в издательстве Harper & Brothers бабушку попросили поучаствовать в подготовке книги «Знаменитые рецепты знаменитых женщин», она предложила следующее: «Посмотрите, есть ли у вас бекон. Если он есть, спросите кухарку, на какой сковороде его надо жарить. Потом поинтересуйтесь у нее, есть ли яйца. Если они имеются, попробуйте упросить кухарку сварить два яйца-пашот. На тосты лучше даже не тратить время – они слишком быстро подгорают. Будете жарить бекон, не делайте огонь слишком сильным, а то придется съезжать на неделю из дома. Желательно подавать приготовленное на фарфоровых тарелках, хотя золотые и деревянные тоже подойдут, если окажутся под рукой».

Второй роман Фицджеральда «Прекрасные и проклятые» был опубликован через несколько месяцев после рождения мамы. Супруги все еще восторженно любили друг в друга, и Фицджеральд оставил такое посвящение в книге из первого тиража романа: «Моей дорогой женушке, моей милой сладкой и очаровательной крошке, без чьей любви и помощи не могла бы появиться ни эта книга, ни какая-либо другая, от меня, обожающего ее всем сердцем с каждым днем все больше и больше. Скотт
Сент-Пол, штат Миннесота. 6 февраля 1922 года».

Под обложкой по сей день лежит локон Зельды, перевязанный голубой лентой. В первые годы брака Зельда, по-видимому, не развивала свои таланты, просто оставаясь беспечной женой-украшением дома, хотя в рецензии на «Прекрасных и проклятых» для газеты The New-York Tribune она в духе шутливого соперничества писала:

Начнем с того, что эту книгу обязательно нужно приобрести по следующим причинам из области эстетики: во-первых, я уже присмотрела в магазине на 42-й улице превосходнейшую золотистую ткань для платья и всего лишь за триста долларов, а во-вторых, если достаточно людей купят книгу, то я смогу купить и платиновое колечко, а уж если много народу купят ее, то мой муж сможет себе взять новое зимнее пальто, хотя то, что у него есть, прекрасно носится уже три года...

Мне кажется, что на страницах романа я узнаю отрывок из моего старого дневника, загадочно исчезнувшего вскоре после моего замужества, а также отрывки из писем, хотя они и сильно отредактированы. Получается, мистер Фицджеральд, так, по-моему, он пишет свое имя, считает, что плагиат начинается в собственном доме.

Использование Фицджеральдом писем Зельды иногда приводится как доказательство вопиющего злоупотребления ее талантом. Однако в те времена мужа обычно считали кормильцем семьи, а жена должна была заниматься хозяйством. Возможно, Зельда и хотела бы получить хоть немного признания своего авторства, но тогда серьезной конкуренции между ней и мужем еще не началось. Через полтора года после вышеупомянутой рецензии у Зельды снова брали интервью, и ради шутки Фицджеральд сам задал несколько вопросов.

«Миссис Фицджеральд, чем бы вы хотели, чтобы ваша дочь занималась, когда вырастет? Нет, вы, конечно, не будете ее заставлять, но все же...» – осведомился дедушка, как можно точнее подражая репортеру.

Зельда ответила: «Только не чем-то значительным, серьезным, меланхоличным или унылым. Скорее, это должно быть что-то прибыльное, радостное и творческое. Я не хочу сказать, что деньги непременно подарят радость. Нет, но некоторые вещи, покупаемые за деньги, могут радовать женщину, например, хорошие духи или пара элегантных туфель. Все они так приятны женской душе».

Позже, уже во Франции, где дедушка с бабушкой были окружены множеством творческих людей, Зельда стала реализовывать собственные амбиции. В течение трех мучительных лет она со всем пылом отдавалась балету. Для замужней женщины тогда было весьма необычным пытаться утвердить свою творческую самобытность, к этому прибавилось напряжение от серьезных физических занятий, начатых уже в довольно позднем возрасте 27 лет. Все это, как полагают, привело к ухудшению психического состояния Зельды.

Когда в 1930 году, через 10 лет после свадьбы, у нее случился первый нервный срыв, сказка подошла к концу. Первые письма Зельды из швейцарской клиники Пранжен и первые письма ее мужа из Парижа полны упреков и горького переосмысления их брака. О природе недомогания Зельды в те годы практически ничего не было известно. Шизофрению признали болезнью лишь девятнадцатью годами ранее, ее терапия находилась в зачаточном состоянии. Вместо действенных лекарств предлагались только жестокие и в целом малорезультативные процедуры.

К тому времени и сам дедушка стал законченным пьяницей. Это не секрет, что Фрэнсис Скотт Фицджеральд – один из самых знаменитых алкоголиков, которые когда-либо жили. Но он был «высокофункциональным» алкоголиком, то есть алкоголизм не сказывался на его работе, что только затрудняло для него признание проблемы и необходимости бороться с ней. В 1931 году вредное воздействие алкоголя было еще плохо изучено. Алкоголизм скорее считался постыдной слабостью, чем болезнью. Сообщество анонимных алкоголиков в том виде, в котором оно известно сейчас, появилось в 1935 году, и его программа получила широкое распространение только через несколько лет после смерти Фицджеральда.

Никто не мог ни разобраться в причинах заболеваний супругов, ни предложить хорошее лечение, зато многие порицали их. Миссис Сейр, мать Зельды, ругала Фицджеральда за пьянство и неспособность обеспечить ее дочери достойное существование. Фицджеральд же обвинял тещу в том, что та избаловала дочь. Он также обвинял саму Зельду за чрезмерное увлечение балетом, а она ставила ему в вину пьяные гулянки. Об их разладе, запечатленном в письмах, мучительно читать, в особенности когда Зельда умоляет о прощении за какую-то загадочную провинность.

До сих пор не развеян миф, что это Фицджеральд свел Зельду с ума. Моя мать, которой на момент первой госпитализации бабушки было восемь лет и которая в течение последующих семнадцати лет навещала ее в различных клиниках, так писала одному из биографов: «Я считаю (за неимением документальных свидетельств противоположного), что если люди в своем уме, они стараются выбраться из ненормальных ситуаций. Я никогда не разделяла мнения, что это алкоголизм отца довел маму до сумасшедшего дома. И я также не считаю, что это она довела его до пьянства. Я просто не знаю ответа, но, конечно же, именно головоломка и позволяет их легенде жить».

В 1932 году Зельда, жаждавшая сама зарабатывать на жизнь, написала роман «Оставь для меня вальс». Не показав написанное мужу, она отослала книгу его агенту. Фицджеральд, естественно, рассердился. Зельда закончила роман всего лишь за несколько месяцев неистовой работы. Он же работал над «Ночь нежна» уже несколько лет, уничтожал черновик за черновиком и читал ей несколько отрывков. Зельда несомненно предвидела недовольство Фицджеральда тем, что она использует тот же самый материал, что и он для своего романа, то есть описание лет, проведенных во Франции и ее собственный нервный срыв.

Книга Зельды породила ожесточеннейшую борьбу. Яблоком раздора стало право на использование их общих автобиографических моментов. Кроме того, Фицджеральд был в бешенстве от того, что Зельда назвала одного из своих персонажей Эмори Блейном, то есть именем главного героя «По эту сторону рая». Он, как кормилец семьи, боялся, что подобные заимствования повлекут за собой насмешки читателей и финансовые потери. В конце концов Зельда убрала из рукописи те отрывки, которые частично повторяли (а по мнению Фицджеральда, прямо имитировали) текст из «Ночь нежна». У моих дедушки с бабушкой была замечательная способность всегда прощать. Фицджеральд потом даже помог Зельде доработать ее роман. Он также договаривался о публикациях ее статей и о постановке пьесы «Скандалабра», которую она написала во время своего амбулаторного лечения в Балтиморе. Когда Зельда серьезно занялась живописью, муж организовал выставку ее работ в нью-йоркской галерее.

Я не думаю, что лучше понимаю дедушку с бабушкой, чем они сами себя понимали. И я не доверяю современным диагнозам, поставленным только на основе писем и творчества. Тем не менее, мне самой много раз доводилось слышать обывательские рассуждения о состоянии Зельды: что у нее было биполярное расстройство, или шизофрения, или просто депрессия. Недавно я участвовала во встрече группы экспертов, и один психотерапевт, взяв слово, начал называть коды заболеваний дедушки и бабушки; его, по-видимому, нисколько не смущало, что он знал их только по биографиям и корреспонденции. Другие, совершенно не знакомые с ними люди, на полном серьезе высказывали мнение, что талантом обладала только Зельда, а Фицджеральд просто воровал ее идеи, такая несправедливость и стала причиной безумия.

У Зельды было множество периодов, когда она находилась в здравом рассудке, и, к тому же, ее официально не признавали душевнобольной. Когда она чувствовала себя хорошо, она писала лирически-нежные, ностальгические и запоминающиеся письма. В моменты кризиса Зельда рассылала друзьям чрезвычайно путанные сообщения о Втором пришествии Христа. Фицджеральд испытывал огромное напряжение. Он пытался быть одновременно и отцом, и матерью дочери, обеспечить жене самое лучшее лечение и финансово удержать семью на плаву. Но как он сам признавался в сборнике «Крушение», его настигло эмоциональное банкротство. Источник идей для книг высох. И пока Фицджеральда не наняли в кинокомпанию Metro-Goldwyn-Mayer в качестве сценариста, он находился в полном отчаянии.

В письмах Фицджеральда явно прослеживается склонность к чрезмерному контролю, а временами даже к откровенному деспотизму. Моя мама считала, что из ее отца получился бы прекрасный директор школы. Летом, перед поступлением в колледж Вассар, она получила письмо с наставлениями от родителя:

Ты уже достигла возраста, когда сможешь заинтересовать взрослого человека, только если он решит, что тебя ждет блестящее будущее. Маленькие дети обладают потрясающей способностью смотреть на вещи свежим взглядом, но лет в двенадцать все меняется. Подросток ничего не может предложить, ничего не может сделать или сказать лучше взрослого...

Таким образом, с тех пор, как тебя признали лучшей пловчихой в лагере, все, что ты делала, чтобы доставить мне удовольствие и вызвать мою гордость, практически несущественно. Сейчас ты даже более невпечатляющая, чем когда-либо. Меня не занимают твои попытки, еще с 1925 года, стать светской девицей. Больше мне об этом не рассказывай – это такая скука, все равно что болтовня за обедом с комедиантами-братьями Риц. Когда я не чувствую, что ты «идешь вперед», твое общество угнетает меня, я просто глупо теряю время на банальности. С другой стороны, когда периодически я вижу в тебе проблески жизни и стремлений, я предпочитаю твою компанию любой другой в мире.

Фицджеральд писал маме в колледж еженедельно. Вместо пятидесяти долларов на карманные расходы раз в месяц он упорно слал чеки на тринадцать долларов восемьдесят пять центов каждую неделю, скорее всего, чтобы сопровождать их посланием. Он советовал дочери, какие предметы изучать и на какие внеклассные занятия стоит тратить время, с кем ходить на свидания, что читать, какую прическу делать, и напоминал о должном отношении к ее матери. Он критиковал поведение, успеваемость и выбор соседей по комнате. Он бесспорно очень любил дочь, но его страсть к чтению нотаций, которую он и не скрывал, теперь нашла выход.

Из Калифорнии дедушка также писал бабушке теплые, правда, иногда поверхностные письма. В течение последних трех лет жизни, работая над сценариями для Голливуда и позже над своим пятым романом, он завязал отношения с колумнисткой раздела светской хроники Шилой Грэм. Она навела порядок в существовании Фицджеральда и подарила домашний уют, но он все равно продолжал любить Зельду. «Ты самая лучшая, нежная и красивая из всех людей, которых я когда-либо знал, – писал ей Фицджеральд после их последней поездки в 1939 году, – но эти слова даже близко не отражают всех твоих достоинств».

Я думаю, так же, как и моя мама, что Фицджеральд и Зельда любили друг друга до самой смерти. Вероятно, в итоге их любовь стала невыносимой и нецелесообразной, всего лишь полуностальгией и полунадеждой. Может быть, они хотели снова объединить все те их лучшие качества, которые раньше ценили, или тосковали по счастливым временам, проведенным вместе, но в любом случае, сама связь между Фицджеральдом и Зельдой не прерывалась никогда. Сборник их писем, наконец-то, позволит им спеть дуэтом, как две прекрасные певчие птицы.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ