Библиотеки – вселенная Борхеса, или наоборот?

Нижеследующая беседа состоялась 7 мая 2019 года, в рамках фестиваля PEN «Голоса мира» в Нью-Йорке. Интервьюерами в ходе беседы выступали Инмакулада Лара Бонилья и Клаудиа Салазар-Хименес. Транскрипт беседы редактировался.

Интервьюер: Когда вы начали читать Борхеса , и что изначально привлекло вас к нему?

Родриго Фрезан: Вначале моё восприятие Борхеса не было исключительно литературным. На самом деле, его фигура была для меня чем-то вроде игры. Поскольку мой отец, известный графический дизайнер, создавал книги вместе с Борхесом. Я ясно помню, как вырезал из бумаги маленьких Борхесов для отца, ведь фотошопа или компьютеров ещё не было, поэтому весь процесс походил на создание коллажа, с которым я и помогал.

В мои детские годы Борхес был повсюду. Встретить его идущим по улице было обычным делом, и такое случалось постоянно. Вы даже могли взять его под локоть и пройти с ним три или четыре квартала, разговаривая; он был абсолютно досягаем. И, в то же время, нелюбовь к футболу не слишком способствовала его популярности в Аргентине.

Был забавный случай, практически превратившийся потом в целую национальную традицию: каждый год перед вручением Нобелевской премии репортёры разбивали лагерь под окнами квартиры Борхеса, ожидая, что в этом году он получит премию, но этого никогда не происходило. И каждый год Аргентина коллективно горевала.

Борхеса вполне устраивало такое положение дел, он говорил, что это ещё одна традиция – не давать Нобелевскую премию Борхесу каждый год. И это было крайне забавно, поскольку репортёры восклицали: «Ах, мы, аргентинцы, так расстроены, ведь думали, что получим Нобелевскую премию». На что Борхес отвечал что-то вроде: «Да нет же, премия была для меня, не для Аргентины! Вы что-то перепутали». Таким было моё первое представление о Борхесе.

Мне очень повезло, потому что я впервые прочитал Борхеса, когда мне было 12 или 13 лет, и читал я его так же, как он читал Честертона и Стивенсона, – как автора фантастики. Я никогда не ходил в университет, не получал специализированного образования в области литературы или другого высшего образования, поэтому я читал его произведения как фантастику. И конечно, невозможно писать, как Борхес. Если даже попробуете писать, как он, получится одна ерунда.

Важным уроком Борхеса для всех аргентинских писателей, прежде всего, было отсутствие давления традиции великого аргентинского романа, поскольку он презирал роман как жанр. Так что этой проблемы у нас нет. Но, в то же время, его знаменитое эссе «Аргентинский писатель и традиция» стало для меня чем-то вроде заповедей Моисея. В этом эссе Борхес говорит приблизительно следующее: «Раз уж мы имели несчастье родиться в Аргентине, то утешением нам послужит свобода творчества, вся вселенная перед нами. И мы вольны делать что угодно, лишь бы сбежать отсюда».

Родриго Рей Роса: Не помню, какой из текстов Борхеса я прочел первым. Кажется, это были «Вымышленные истории». Но читателем я был плохо организованным, всё время метался от начала произведения к концу, так и не прочтя его полностью. Думаю, мне тогда было лет 17, и, ознакомившись с Борхесом, я сразу о нём забыл. Тогда я думал, что стану врачом, и приступил к изучению медицины, пока не прочёл его произведения снова и решил: нет, я брошу медицину и попробую писать.

У меня Борхес всегда ассоциировался с литературой, его рассказы о книгах просвещали меня. После шести месяцев, проведённых в медицинском институте, я никуда уже больше не поступал, а Борхес стал моим навигатором в литературе. Я начал читать авторов, о которых он рассказывал. Правда, иногда это были вымышленные авторы, из-за чего мои долгие поиски ничем не заканчивались. Это было настоящей проблемой, ведь Гватемала отличалась, да и отличается по сей день, от любого цивилизованного города. Там не было библиотек, и найти книги не самых популярных авторов или что-то, кроме испаноязычной классики, становилось трудной задачей.

Борхес был настоящим оазисом для читателя, и я относился к нему почти благоговейно. Не мог пойти спать, не прочитав хотя бы один сонет. Так что, для меня Борхес – значимый автор.

Однажды я увидел его здесь, в Нью-Йорке, но было так страшно подойти к нему, что я, можно сказать, сбежал.

И: Мы все знаем, что для Борхеса библиотека была целой вселенной, но, возможно, верно и обратное? И когда мы говорим о библиотеке в произведениях Борхеса, на самом деле мы говорим о природе литературы. Близка ли вам эта тема, в отношении ваших собственных работ?

РФ: Думаю, мне это довольно близко. Во многих рассказах Борхеса персонажем является читатель. Всегда встречаются в них то читатели, то писатели. Помню, что желание вырасти и начать писать пришло ко мне, когда я вполне ощущал себя опытным читателем, ведь так было и с Борхесом – великий автор вырос из читателя.

В каком-то смысле, Борхес сподвигает тебя больше к чтению, чем к писательству. Как я уже сказал, нет смысла пытаться писать, как он. Будешь выглядеть лишь плохой пародией.

И: Истории Борхеса говорят о любви к чтению, а ещё об интересных традициях, которые он исследует, и о генеалогиях писателей. Расскажите нам о своём читательском опыте, а также о литературных традициях и авторах, встречающихся в вашем творчестве. Встречаются ли генеалогии в ваших работах?

РР: Ну, надо сказать, я не думаю о генеалогии. И не думаю о том, что пишу, когда пишу. Это правда. В этом смысле я сильно отличаюсь от Борхеса. Очевидно, он автор крайне подкованный в литературоведении, я же вовсе нет. Я самый необразованный в этом вопросе автор, из известных мне. И воспринимаю писательство как тренировку чувства свободы. Я получаю от этого огромное удовольствие и совершенно не задумываюсь, что именно делаю. Так было с самого начала и вряд ли уже изменится.

Перечитывать свои работы, редактировать и корректировать их – большой труд. Но писательство – это чистой воды удовольствие, полёт и лёгкость.

И: Очень часто кажется, будто Борхес посмеивается над нами, как читателями: над нашей самоуверенностью, литературным творчеством, чтением, над нашей историей и даже генеалогией. Но для Борхеса художественный замысел не имеет происхождения, нет такого понятия, как источник текста. Всё может быть частью вечного двигателя, генерирующего всё больше и больше текстов. Кажется ли вам рабочей эта идея не предъявления прав на первоисточник? И как вы видите себя, как авторов, через призму этой идеи Борхеса?

РФ: Не могу сказать, что задумывался об этом. Возможно, как сказал Родриго, со стороны виднее, что ты делаешь. У меня нет системы, какой-то уловки или правил, которыми бы я руководствовался.

У меня есть одна личная история, связанная с Борхесом. Она абсолютно дурацкая и довольно неловкая. Я рассказал о ней в своей первой книге, тогда я ещё не публиковался, но уже писал тексты.

Однажды на улице Буэнос-Айреса у меня была довольно… жесткая ссора с моей девушкой. Мы кричали друг на друга. Ругались мы всегда нешуточно. Наши отношения тогда проходили стадию «обсуждений», если использовать терминологию Борхеса. И в какой-то момент девушка ударила меня и кинулась бежать, а я побежал вслед за ней. И когда я завернул за угол, то почувствовал, будто прошел через что-то, похожее на мембрану. Я увидел какое-то движение в воздухе, а затем заметил, что в трёх метрах от меня на земле лежал Борхес, держа трость, и повторял: «Что случилось? Что случилось?»

РР: Ты сбил его?

РФ: Да, и удар был довольно сильным. Вообще, он умер спустя около шести месяцев после этого случая. Люди собрались вокруг и восклицали: «Ты убил Борхеса! Ты убил Борхеса!» Первой моей мыслью – и это типичная мысль несчастного человека, пытающегося стать писателем – стала: «Даже если я напишу что-то вроде "В поисках утраченного времени", то всё равно меня запомнят лишь как убийцу Борхеса». Это было ужасно. И что особенно меня волнует и заставляет чувствовать себя ещё хуже – я не помню, помог ли ему подняться. Серьёзно. И вторая ужасная, омерзительная мысль, пришедшая мне тогда в голову, пока кричали все эти люди, а Борхес стонал, лёжа на земле, была: «Это когда-нибудь станет отличной историей. Из этого вполне получится рассказ».

И: Это очень в духе Борхеса.

РФ: Такова моя история, связанная с Борхесом. И после этого случая я расстался со своей девушкой, а через несколько месяцев он умер. Я помню, как читал о его смерти в газете и задавался вопросом, не было ли у него какого-то внутреннего кровотечения… Я очень боялся, что убил его.

И: Что, как вам кажется, Борхес дал вам с точки зрения стиля изложения?

РФ: Ну, он сделал меня счастливым, это точно. Читать Борхеса – большое удовольствие. Хорошо помню, что в 12 лет читал его, как логическое продолжение «Доктора Джекилла и мистера Хайда», «Рассказов об отце Брауне» Честертона и всей европейской традиции фантастики. И в то же время я получал удовольствие от собственного чувства важности, ведь мне было всего 12 лет, а я уже читал Борхеса – он был живым классиком тогда. И это было, разумеется, до того, как я его убил.

Он поборник чтения и сочинительства, мне это очень нравится. Он был своего рода пророком, жрецом. Читая Борхеса, было легко почувствовать, что чтение не только полезно для тебя, но ещё и может доставить немалое удовольствие. А потом само собой приходит желание писать. Если тебе очень нравится читать что-то, то вполне естественным будет желание сымитировать это. Будто говоришь: «Хорошо, я попробую сделать так, и если мне повезёт и сойдутся звёзды, может быть моя работа заставит кого-то ещё хоть немного почувствовать то же, что и я. Я смогу стать частью цепи». Думаю, идея вселенской библиотеки Борхеса работает ещё и как идея взаимодействия книг с другими книгами, с другими читателями, словно цепочка из бумаги и плоти.

РР: Я думаю, с Борхесом ты учишься читать, но не писать тексты, ведь попытка имитации его стиля просто приведёт в никуда.

РФ: Да, он закрытая система. Но он открывает множество дверей для читателя.

РР: Согласен, невозможно подражать его стилю. Можно попробовать сымитировать стиль его поздних текстов, поскольку они довольно просты и, пожалуй, напоминают то, как мы пишем. Но эти насыщенные и такие неочевидные комбинации прилагательных с существительными – их вам не повторить, потому что это Борхес. Так что эту дверь он тоже закрывает. Но и опасно слишком отдаляться от Борхеса, поскольку тогда начнёшь писать на жаргоне, а ведь он классик ещё и в смысле ясности. Борхес обладает опасным влиянием и, полагаю, после этого воздействия возникает другая проблема – избавиться от него и найти свой собственный авторский стиль.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ