«Пятый ребёнок» Дорис Лессинг и призрак амбивалентной матери

Автор: Эмили Харнетт

Гарриет, главная героиня романа Дорис Лессинг «Пятый ребенок» (1988), ненавидит своего младшего сына. Даже в утробе движения Бена кажутся ей не трогательными проявлениями жизни, а актами агрессии. «Мускулистый, желтоватый, длинный» с «зеленовато-желтыми глазами» и «скошенным» лбом новорожденный плачет редко, больше «хрюкает, сопит и рычит». У тёти от него мурашки бегут по коже. Гарриет, любящая остальных детей до безумия, боится его ужасающей силы и «мрачной тупости». Бен — подменыш, гоблин, «маленький враждебный тролль». Она родила маленькое чудовище или чудовищного малыша? — спрашивает у себя женщина.

В начале романа читатель оказывается в Англии шестидесятых годов. Гарриет — молодая домохозяйка: приличная, хрупкая, сознательно старомодная. У нее есть работа, но нет стремления к карьере, она уверена, что материнство — ее настоящее призвание. Мужа Гарриет Дэвида привлекает её «бдительная отдаленность», и оба они чувствуют себя очаровательно традиционными. Их отношения начинаются с неуверенных ухаживаний и обменом фантазиями о детях («по крайней мере» шесть). Их брак, союз двух целомудренных одиночек в эпоху свободной любви, предначертан и, как оказывается, чрезвычайно плодовит: Гарриет теряет девственность в день покупки загородного дома, в день зачатия их первого ребёнка.

Восемь лет и четверо детей спустя рождается Бен — тёмное пятно на домашней идиллии семейной пары. Родители испытывают брезгливость к его голове странной формы, сгорбленной спине и к сжатым маленьким кулачкам. Поначалу кажется, что Бен не проклятый, а просто тяжелый ребёнок: в конце концов, Гарриет и Дэвид — молодые родители с пятью маленькими детьми, следовательно, живут в состоянии постоянной бессонницы. Даже мелочь покажется им зловещей. Но Бен становится старше, сильнее, злее. Он чуть ли не откусывает палец Гарриет; во время кормления грудью он кусает ее соски, пока они не почернеют. Безмолвный и загадочный, Бен портит атмосферу в доме, как болезнь: друзья перестают навещать, они прекращают заниматься сексом. «В конце концов, я не хочу убить это маленькое отвратительное животное», — сообщает Гарриет своему врачу, хотя тон её голоса говорит об обратном.

Гарриет пришлась бы к ряду в романах Рэйчел Куск и Дженни Оффилл, так чётко отражающих агонию и амбивалентность матерей. Но ей не понравились бы ни их размышления о материнстве, ни сами авторы. Ей бы наверняка не понравилась и сама бывшая коммунистка Дорис Лессинг, которая всю свою жизнь провела в погоне за политическими и сексуальными свободами. Из-за разительных отличий Гарриет от её создательницы, можно принять «Пятого ребёнка» за сатирический боди-хоррор или пародию на самодовольных буржуазных мамочек, что совершенная правда. Но помимо этого, роман является глубоким исследованием суровых испытаний материнства.

Опасность становится ясна, когда Бен начинает приносить вред домашним животным. Сначала кошка гостя, затем собака соседа. К этому времени он, по-видимому для удовольствия, сильно ранил руку своего брата. «Если он смог убить собаку, то сможет и ребёнка», — размышляет Гарриет. Под влиянием своих родственников женщина соглашается на его госпитализацию. В самом страшном отрывке книги она отправляется навестить Бена в «кошмарной больнице», где оставлены умирать уродливые дети. Она проходит через «ряды сумасшедших», отшатываясь от ребёнка с «огромной головой на крохотном теле». Наконец она находит Бена в комнате-клетке, в смирительной рубашке, «его бледно-желтый язык» свисает изо рта. Она решает немедленно отвезти его домой, что в другой книге было бы героической кульминацией — воссоединение раскаявшейся матери с ребенком, но Лессинг описывает это событие как нечто ужасное. Гарриет осознает, что его возвращение домой спасет её душу и разрушит семью.

Именно в этой мучительной амбивалентности — в решении бросить своего ребенка и в еще более отчаянном желании вернуть его — видна история жизни автора. Лессинг оставила двух детей в Южной Родезии (ныне Зимбабве) в сороковые годы, с целью переехать в Лондон, целиком и полностью посвящая себя писательству и работе в коммунистической партии. Она взяла с собой младшего сына Питера, болезненного и зависящего от матери, который проживет с ней всю жизнь. Как уточняет Лара Фейгель в своей книге «Свободная женщина» (2018), она никогда не переставала тосковать по детям.

Фейгель объясняет подобное отношение к материнству, основываясь на трудах доктора Дональда Винникотта. Когда Лессинг воспитывала своих детей в Южной Родезии, Винникотт приобретал известность благодаря своей работе по психологии материнской амбивалентности: ненависти, чередующейся с сильной, самоотверженной любовью. Такие чувства были нормальными для «достаточно хорошей матери». Этот термин учёный надеялся ввести в обиход в качестве новой парадигмы воспитания детей. Винникотт допускал в материнстве наличие незначительных ошибок: «достаточно хорошая мать» не игнорирует потребности ребёнка, но не удовлетворяет их мгновенно, хотя бы потому, что не может. Поскольку мать всегда неизбежно разочаровывается, она и своих детей готовит к разочарованиям. «Постепенный процесс разочарования, — писал Дональд Винникотт в своей книге 1964 года «Ребенок, семья и внешний мир» , — является частью задачи любого родителя».

Преимущество модели Винникотта в том, что она, с одной стороны, лояльная, чувствительная к сизифовым трудам матерей, с другой стороны, обладающая глубиной. Но роман Лессинг освещает несколько более тревожащие предположения, на которых основывается его теория. «Достаточно хорошая мать» может являться более щадящим стандартом материнства, но также более опасным: существует тонкая грань между гипер- и гипоопекой. Тревожному родителю может показаться, что золотая середина Винникотта больше похожа на двойной переплет.

Главная героиня романа как раз находится в самых дебрях этого переплёта. Матери могут испытывать враждебность по отношению к своим детям, но не все матери рожают детей-гоблинов. Называть тропы ужаса Гарриет простой амбивалентностью кажется абсурдным. Чтобы защитить своего ребенка, она должна предать свою семью; чтобы защитить свою семью, она должна предать своего ребенка. «Либо он, либо мы», — говорит Дэвид. «Достаточно хорошая мать» попытается удовлетворить потребности своих детей, но усилия бесполезны, если эти потребности в корне расходятся. Гарриет кажется невозможным быть и достаточно хорошим человеком, и «достаточно хорошей матерью» для Бена, чьи самые глубокие потребности удовлетворяются только тогда, когда он причиняет боль другим.

«В это время страшно жить, — писала Дорис Лессинг во вступлении к сборнику "Тюрьмы, которые мы выбираем", опубликованному за год до "Пятого ребенка". — Куда ни посмотришь, везде жестокость и глупость: британские футбольные хулиганы, Первая и Вторая мировые войны, южноафриканская расовая изоляция — всё это разрушало "сентиментальную" надежду, что люди более чем сумма животных побуждений». «Насилие может быть прерогативой животных, я не знаю, но в чём я уверена, так это в том, что людям оно далеко не чуждо… и это так вот уже тысячи, возможно, даже миллионы лет». Кажется, что Бен, которого Гарриет считает своим «ребёнком-неандертальцем», воплощение этого «ужасного примитивизма»: не отклонение от человеческого, как подозревает его мать, а первоначальное его выражение.

В самом деле, Бен может выглядеть как «пришелец», но ведёт он себя как настоящий землянин. Чтобы справиться с младшим сыном после его возвращения домой, Гарриет позволяет ему присоединиться к криминальным похождениям их соседа по имени Джон. Только с Джоном и его бандой, приносящей хаос, Бен кажется счастливым. Он бесчестен и жесток, как и мир вокруг него, и именно для этого мира он в конечном итоге предназначен. На последних страницах романа Гарриет смотрит телевизионные передачи о жестокости людей по всему миру, убежденная, что однажды она увидит своего сына среди бурлящих масс.

В конечном счете, «Пятый ребенок» предполагает, что в тяжелые времена невозможно быть «достаточно хорошей матерью»: Гарриет не ровня той глобальной аномии, воплощённой в образе Бена, и это не её вина. Возможно, чтобы воспитать ребенка в современном мире, нужно для начала изменить его, искоренить зло. Оставляя своих детей в Южной Родезии, она сказала, что покидает их ради создания «прекрасного и совершенного мира». Действительно ли она верила в свои слова — не ясно, но жизнь Дорис Лессинг, как показывает и ее творчество, материнство — это череда выборов: между политической борьбой и воспитанием детей, между воспитанием детей и реализацией себя как человека. Нельзя сказать, изменился бы выбор Дорис Лессинг, знай она, как будет складываться её дальнейшая жизнь, или нет, но в свободном мире, к которому стремилась Лессинг, выбирать не пришлось бы вовсе.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ