О трепете, который испытываешь, читая дневники писателей

Автор: Дункан Ханна

Я начал вести дневник в 16 лет. Сначала я делал это, чтобы создавать списки своих подростковых вкусов – любимые художники, книги, пластинки, фильмы, наркотики, секс и концерты. Год спустя я начал записывать впечатления и истории из жизни. С этого и началась моя книга «Мальчик двадцатого века», которая была закончена 11 лет спустя.

Меня не вдохновляли чужие дневники, потому что я ни одного и не читал. Я был вдохновлен разговорным стилем Генри Миллера и Джека Керуака . По мере того, как я развивался, я обнаружил, что использую дневник как способ сопоставить мифологию моей банды неудачников с предыдущими поколениями, с которыми я чувствовал родство, чтобы увидеть, вписываемся ли мы в Бит-поколение, потерянное поколение и все прочие слои la vie bohème.

Когда я учился в колледже Бард, те из моих знакомых, кто вел дневники, обычно писали в них, когда злились или расстраивались. Я был полон решимости никогда так не делать, и вместо этого писал чаще от ликования и опьянения. Началась учеба, и я чувствовал бы себя виноватым, если бы не записал недавние примечательные события. Мне не нравилось, что время ускользало так быстро, и казалось, что это способ его замедлить. Фицджеральд произвел на меня впечатление своей линией «Молодежь понапрасну растрачивает свою молодость», поэтому я попытался спасти то, что мог, будто бы увеличивая свою юность. Когда я переехал в Нью-Йорк в 1973-м, ощущение того, что кто-то может посвятить свою жизнь искусству просто витало в воздухе, благодаря «Фабрике» Энди Уорхола с его эксцентричными поп-звездами, такими как Дэвид Боуи и Брайан Ферри, которые жили сюрреалистичными, гламурными и полувымышленными жизнями.

С тех пор я с удовольствием читал другие дневники, в том числе дневники Сесила Битона , Энтони Пауэлла, Джеймса Лис-Милна, Вирджинии Вулф , Самюэля Пипса , Аллена Гинзберга , Делакруа, Эдмунда Уилсона , Алана Беннетта и многих других. Дневник предлагает то, чего не могут предложить мемуары, – это, конечно же, непосредственность реального времени. Писатель не знает, во что все это разовьется. Нельзя вернуться и подправить факты задним числом, нет первоисточника, который не был бы незамутнен последующими событиями. Существует возможность откровенности, которая всегда приветствуется. Как писал Нед Рорем, «дневник оказывает влияние только через накопление неограниченных наблюдений».

В связи с этим я привожу здесь пять опубликованных дневников, которые меня заинтересовали.

Гарри Кросби «Тени Солнца: Дневники Гарри Кросби»
(Издательство «Black Sparrow Press», 1977)

Годом раньше вышла биография обреченного поэта Гарри Кросби «Черное солнце», написанная Джеффри Вольфом, и представила нам увлекательный портрет блестящего, гедонистического, элегантного, богатого, импульсивного, романтичного и одержимого смертью юноши, чья жизнь закончилась двойным самоубийством в 1929 году. В дневниках, которые Вольф в основном пропустил, обнаружились чувство юмора и детская игривость Гарри. Вот несколько случайных строк:

«Сейчас завтра или вчера? Так я себя чувствую»
«Мое сердце – ипподром»
«Духи и жемчуг и продление удовольствия»
«Ее уши – это две маленьких тапочки для ног моего голоса»

Эта книга (когда она вышла, то произвела эффект панк-рока, ворвавшегося в Лондон и Нью-Йорк) очень повлияла на меня. Поучительно и безумно.

Нед Рорем «Дневники из Парижа и Нью-Йорка»
(Издательство «Avon Books», 1970)

В своей вызывающей зависть саге Рорем объединяет старую Европу Коллет, Бальтюса, Кокто и других исторических светил Парижа начала 1950-х и модернистов Нью-Йорка конца 1950-х (Оден, Риверс, Керуак, Копланд и многие другие). Все это время он циничный, возбужденный, пьяный, сочиняет свои горько-сладкие классические сочинения, прорабатывает свои мысли, наблюдения, неосторожные поступки, мнения, разочарования и желания в своем дневнике. Все, что написано в его дневнике, говорит: вспыльчивый нарциссист, вечно оплакивающий потерю своей красоты, несмотря на то, что он все еще красив. «Репутацию красивого человека сложнее поддерживать, чем репутацию великолепного художника». Он – творческий алкоголик, уходящий в недельные кутежи, за которыми следует постоянная борьба с раскаянием и вдохновением. «Ликер – это черная магия, а я смертный, у которого нет таланта бороться с колдовством». У Рорема огромное эго, но также талант и интеллект, чтобы его поддерживать. «Я не могу просто "жить", но должен осознавать, что осознаю».

Джеймс Шайлер, под редакцией Натана Кернана «Дневник Джеймса Шайлера»
(Издательство «Black Sparrow Press», 1997)

«Знаете, о чем мои дневники: в основном они о том, как я смотрю в окно», – скромно сказал Шайлер в 1989 году. Эти дневники нерегулярно охватывают годы с 1968 по 1990, с перерывом с 1971 по 1981 год из-за проблем с психическим здоровьем. Дневники подробные, практичные и трогательные, а также забавные в своем невозмутимом, бестолковом, пошловато-манерном стиле, полные сводок погоды, заметок о природе, цитат, списков чтения и живописных исследований окружающего мира. Его антенны были так хорошо настроены, что по сравнению с ним чувствуешь себя бездарностью. У Шайлера всегда был способ сделать знакомое свежим. Он был знатоком идиоматической речи. Эта книга как ничто иное не отражает неповторимое качество нью-йоркской школы поэтов и художников. Дневники стали богаче и подробнее благодаря обширным и подробным сноскам (всего их 430), которые были сделаны Кернаном, вплоть до малейших штрихов, например, краткой биографии английской актрисы Новы Пилбим. Также в дневнике очень интересная хронология и приложение с именами.

Кит Воган, «Дневники» (1939-1977)
(Издательство Джона Мюррея, 1983)

Воган был отличным английским художником и учителем в школе изящных искусств Феликса Слейда, который сочетал в себе форму и абстракцию, а его дневники — это рентгеновские снимки мышления и рабочих привычек сложного современного художника. Воган использовал алкоголь, наркотики и случайные гомосексуальные контакты для борьбы со своей депрессивной натурой. Он подробно рассказывает об элементарной электрической машине для мастурбации, которую он сконструировал и использовал. После того, как ему диагностировали рак, он покончил жизнь самоубийством, и, как известно, писал в своем дневнике вплоть до последних секунд своей смерти.

Джон Чивер, под редакцией Роберта Готтлиба «Дневники Джона Чивера»
(Издательство «Alfred A. Knopf», 1991)

Эта хроника охватывает временной промежуток с конца сороковых годов до смерти Чивера в 1982 году. Я был настолько поражен его поэтическими силами и его способностью оторваться от повседневных происшествий и познать саму тайну жизни, что я не мог писать в своем собственном дневнике в течение нескольких месяцев. В его языке есть удивительно красивая глубина и измерение, которое я нашел вдохновляющим и пугающим. Моя копия дневника изобилует подчеркиваниями.

«Это острые ощущения нашей смертности, связь между влажными от дождя камнями и волосами, которые растут на наших телах»
«И так почти стемнело, и у кого-то ничего нет, вообще ничего, и у кого-то есть все»
«У меня мимолетно, сегодня утром, было ощущение мира, своей жизни, своих друзей и своих возлюбленных. Здесь все это — понятно, мило, что-то вроде рая. Трудно помнить, что это будет забрано так же быстро, как было дано»