Нотр-Дам никогда не погибнет

Автор: Элис Мартин

Любой французский романтик знает: нет любви более глубокой и священной, нежели между человеком и зданием. Это доказал Виктор Гюго , чей роман «Собор Парижской Богоматери» (на английский его часто переводят как «Горбун из Нотр-Дама») привил любовь к собору Нотр-Дам де Пари и своим современникам, и следующим поколениям.

Вчерашний пожар заставил меня обратиться к роману в поисках души Нотр-Дама. Мне казалось, что его физическая оболочка вот-вот исчезнет у меня на глазах. Автоматически я перешла к своему любимому моменту – долгому размышлению Гюго о том, как печатный станок заменил архитектуру на арене передачи смысла.

«Ceci tuera cela, − писал Гюго. − Le livre tuera l’édifice».

Странно было переводить это в мозгу: «Вот это убьет то. Книга убьет здание».

Не думаю, что великий писатель мог предсказать, что однажды мы все будем наблюдать разрушение собора в прямом эфире в Twitter или что, увидев падение шпиля в красную дымящуюся пропасть, я ринусь искать его роман, чтобы напомнить себе о прежнем существовании собора.

Собор Парижской Богоматери занимает огромное место не только в моей мысленной карте Парижа, но и, думаю, в воображении любого видевшего его вживую туриста. Разве он может взять и исчезнуть с лица Земли? Он несет груз исторических поколений и художественной литературы, его образ увековечен на открытках, чайных полотенцах и брелоках. Он входит в список рекомендуемых остановок любого тура, это памятник, узнать о котором нечто новое хочет каждый друг и член семьи, когда турист приезжает домой. Для историков, архитекторов, художников, католиков Собор Парижской Богоматери казался непоколебимым источником красоты и чудес. Это было ценное культурное достояние. В разговоре каждый мог коснуться старого камня, добытого много веков назад, и понять, о чем говорит собеседник. Однако мысленно никто – я, по крайней мере, точно – никогда не осознавала, что моя рука лежит, буквально или фигурально, на соборном камне.

Я всегда чувствую руки, которые придавали камню форму, множество рук, которые рисовали или перекрашивали его. Руки проходивших мимо с благоговением, любопытством или от скуки все последующие столетия. Интересно, коснулась ли я того места, где бродил Гюго? Он сказал, что наткнулся на темный угол, где на камне вырезано слово «Ананке». Готическая каллиграфия убедила его в том, что надпись была сделана в Средние века, и фаталистический, меланхолический смысл этого слова глубоко поразил писателя. «Ананке» − греческое олицетворение неизбежности. Кому пришло в голову написать такое? Когда Гюго вернулся в собор, слово «Ананке» исчезло. Кто-то закрасил его или соскреб.

Собор Парижской Богоматери был зданием-палимпсестом – тем, что использовалось вновь и перестраивалось, но следы прошлого виднелись под слоем истории каждого нового века. Каждое поколение видоизменяло собор в соответствии со своими потребностями. Пространство для католического богослужения перестраивалось в соответствии с новыми тенденциями и вкусами, хранилище во времена Французской революции (с некоторыми статуями королей, обезглавленными, согласно господствующим идеям), архитектурное чудо романтической интерпретации готики.

Основываясь на этом хрупком воспоминании об исчезнувшем слове, Гюго удалось написать, возможно, самую популярную историю о соборе. Ведь именно благодаря популярности романа собор удалось восстановить в 1844 году. После публикации романа Гюго Собор Парижской Богоматери стал достоянием не только Франции, но и всего мира.

Удивительно, насколько он популярен в других странах. Роман переведен почти на каждый язык, его упоминают в разговорах или хотя бы мысленно люди со всех концов света. Собор, представленный через роман, живет в тысячах других контекстов, далеко от своего «дома» на острове Ситэ, неся груз значений, которого не могли предвидеть создававшие его архитекторы.

Глядя на роман, я каждый раз вижу не только сочиненную Гюго историю, но и все истории, которые я привязала к нему и додумала сверх. Я не решаюсь одолжить кому-либо свою книгу, с большим количеством подчеркиваний, с нацарапанным на полях переводом, боясь, что люди увидят все, что я привнесла в текст. На страницах этой книги я могу проследить свое развитие не только в понимании французского, но и как мыслитель, как писатель. Это был первый роман Гюго, который я прочитала, роман, заставивший меня критически осмысливать экранизации, роман, который пробуждал все то, что я ощущала, когда я приходила в собор каждое воскресенье, пока училась за границей.

В тот год от религии я начала отдаляться, но все еще находила нечто священное в соборе. Возможно, истории в витражах в реальности не совсем правдивы, но Гюго заставил в них поверить. Меня тянуло к собору в разное время дня, я прислушивалась к различиям между французскими католическими службами, наблюдая за игрой света от окон на стенах и полах собора. Моя вера в историю росла вместе с восхищением перед памятником человеческой истории. Собор стал очагом моих эмоций, здесь божественное соприкасалось с мирским. Когда я познакомилась в Париже с человеком, который впоследствии стал моим мужем, я сказала ему, что быть с ним для меня подобно купанию в свете, струящемся сквозь витражные окна.

Роман заменил мне собор, когда год за границей подошел к концу. Но сегодня, вновь открыв книгу, я подумала: «Возможно, это все, что останется».

Даже понимая, что поддаюсь романтическому порыву, обычно столь меня раздражающему, я ощущаю почти сентиментальное опустошение из-за перемен, из-за неизбежного и неумолимого, происходящего с физической оболочкой. Гюго и его современники, объединенные огнем энтузиазма, сильнее, чем кто бы то ни было, стремились увековечить любимый собор в янтаре своих фантазий. И в предисловии Гюго как раз пишет о том, что «увечья» приходят в готические соборы отовсюду. Священник рисует, архитектор восстанавливает, а люди идут и разрушают. Ведь это не первый и не самый известный случай, когда собор остро нуждался в реставрации.

Теряя Собор Парижской Богоматери, мы будто теряем все, что сами вырезали в его камнях: все связанные с ним воспоминания, все ассоциации, все сделанные в нем или благодаря ему открытия, все любимые истории, которые впускают свет в его высокие своды. Фундамент многих внутренних миров треснул. Я не могу утверждать, что мои взаимоотношения с собором уникальны, могу лишь вообразить, как опустошены те, для кого он был центром духовной жизни.

В предисловии Гюго читается смесь отчаяния и надежды на то, что человек, написавший слово «Ананке», исчез вместе с самим словом – возможно, однажды то же самое случится и с собором. Но именно на этом слове, пишет Гюго, он написал свой роман. Это отголосок каламбура, к которому Гюго возвращается в других произведениях – Петр (Пьер, также французское слово pierre – «камень») был скалой, на которой была построена церковь. Роман, написанный на этом забытом слове, вдохнул в собор новую жизнь, с каждый новым изданием, постановкой или экранизацией появлялись новые культурные резонансы. И вот я здесь, предлагаю камень для восстановления собора, пусть в воспоминаниях, если не в реальности. Я предлагаю все, что я привнесла в Собор Парижской Богоматери и его литературное воплощение, в благодарность за все, что он дал мне.

Переводчик: ne-ta-lady
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ