Темный блеск Брета Истона Эллиса

Автор: Отесса Мошфег

«TaB» был представлен в 1963 году как первый диетический напиток «Coca-Cola». В нем вместо сахара использовался сахарин с нулевой калорийностью – новшество, которое должно было вдохновить людей на употребление газированной сладости. Наконец, удовольствие можно получить без чувства вины, риска или наказания. Забудьте о воде – там была содовая, которая могла сделать жизнь беззаботной. Выпейте ее, и вы будете освобождены от забот и ответственности. Так предлагали объявления. Более шутливо, рекламные ролики с тощими женщинами, пьющими «ТаВ», продавали потребителям идею, что выпивка сделает вас худыми. В этом смысле «TaB» был меньше нуля.

Я помню, как впервые увидела «TaB» в фильмах в 80-х годах, когда напиток поднялся до пика популярности. И он появляется в «Меньше чем ноль» 21-летнего Брета Истона Эллиса довольно часто. Как и следовало ожидать, на первых страницах мы узнаем, что Мюриэл, второстепенный персонаж, попала в больницу с анорексией. Небытие «ТаБ» кажется центральным в бессмысленной роскоши и бедах молодого поколения 80-х годов: иммунитет и неэффективность – это высшие привилегии молодых, красивых и богатых. «Меньше чем ноль» связывает эту неэффективность с минимализмом, сжимая скуку в страх, а затем в ужас. Таким образом, он преуспевает в создании чего-то из ничего.

Предпосылка романа проста: Клэй, 18-летний первокурсник колледжа, возвращается домой в Лос-Анджелес на зимние каникулы. Его бывшая девушка, Блэр, забирает его из аэропорта и везет домой, где его встречает только новая экономка и разорванный плакат с Элвисом Костелло на стене спальни. Это не Лос-Анджелес в целом, а очень специфическая огороженная земля с многомиллионными домами, мальчиками у бассейна, частными поварами, Ламборджини, безупречной кожей, смогом и бриллиантами, дизайнерской одеждой и нарциссизмом, настолько безудержным, что это считается статус-кво. В течение нескольких недель, проведенных дома, Клэй общается со старыми друзьями, устраивает вечеринки, разъезжает по округе, дурачится с парнем и несколькими девушками, вспоминает, чем-то манипулирует, одалживая деньги другу, которому приходится прибегать к уловкам, чтобы расплатиться с долгом.

Сказать, что молодежь плохо себя ведет, значило бы намекнуть на то, что есть хорошо воспитанные взрослые, преследующие их со своими правилами. Но родители отсутствуют, если не физически, то, конечно, психически, и отношения матери и отца Клэя, которые распались, не слишком далеки от их детей – отчужденные, испорченные и разобщенные. Все сплетничают, спят друг с другом, ездят пьяные. Это не дети 90-х в подростковой драме «Беверли-Хиллз, 90210» пытаются управлять общественной жизнью и радовать своих родителей хорошими оценками. Это более высокий слой, один из расстройств, вызванных богатством, заработанным в культуре, где нет ничего святого. Развлечение и его эксплуататорская индустрия всегда толкают сознание в пустоту безразличия. Только алхимические меры человеческого опыта, кажется, связаны: секс и наркотики. Так происходит и в «Меньше чем ноль», где мама или папа каждого – кинорежиссер или кинозвезда, а их дети предоставлены сами себе, имеют дорогие автомобили и кредитные карты в своем распоряжении.

Эмоциональная валентность речи Клэя резка, голос плывет вместе со смогом и сигаретным дымом. Как читатель, я присоединяюсь к нему, но Эллис все равно заставляет меня задуматься, находится ли Клэй внутри или снаружи небытия. Клэй не является прагматичной душой, но был заглушен угнетением отсутствия любви в своем воспитании и культуре, в которой развилась его личность. Балансируя между двумя мирами – Нью-Гэмпширом, где он учится, и Лос-Анджелесом, – он, кажется, увидел свет. Суждение не может существовать в вакууме. На протяжении большей части романа Клэй обуздывает тихое терпение человека, которому негде быть лучше, у которого нет будущего и нет надежды. Но скорость его рассказа – бег на высокой скорости с молчаливым беспокойством, бег по шоссе со скоростью 100 миль в час на депрессантах – дает краткую пустоту повествования своей движущей силы. Как Эллис сумел придать голосу Клэя напряжение и странность, которые делают эту книгу неудержимой, выше моего понимания как писателя. Это спокойствие, которое чувствуешь за несколько секунд до автокатастрофы, когда видишь приближающийся грузовик и уже поздно менять полосу движения. Безупречное время, особенно в сценах диалога, отражает банальности жизни Клэя таким образом, что это вызывает у меня отвращение и разбивает мое сердце.

Возможно, это против правил книги, консервативной и сентиментальной, указывать на полное отсутствие любви в ней, такова клетка вокруг ее сердца. Выделенные курсивом разделы романа повествуют о более эмоциональных временах в Палм-Спрингс до смерти бабушки Клэя, и даже тогда мир плоский, лишенный нежности. Прошлое – это дым в пустыне. Это может преследовать вас, но не имеет никакого отношения к бесцельности вашего нынешнего существования. У Клэя есть две сестры, но они тоже часть системы нудной работы и тщеславия. Отец Клэя водит его на обеды и обращается с ним скорее как с подчиненным или легкомысленным служащим, чем с любимым сыном. Его мать почти невидима в своей блондинистости. Кажется, они с Клэем понимают, что поверхностное общение позволяет избежать болезненных территорий отчуждения и страданий. Когда он превращает потомство холодной голливудской элиты в горячих потребителей и позеров в пантомимной версии их жадных, отчужденных родителей – пьющих кока-колу, обедающих, получающих напитки в Polo Lounge в отеле «Беверли-Хиллз» – «Меньше чем ноль» сатиризирует мир, который чувствует себя символом болезней 1985 года. Объективизм героя близок к объективизму автора.

Возможно, это моя проекция как читателя, которую я делаю, чтобы объяснить, как голос, столь безучастный в его произнесении, может заставить мое сердце разбиться: я так сильно хочу, чтобы этот мир был привязан к чему-то реальному, был царапинами на тюремных стенах, и чтобы эти метки были богаты смыслом. Экспертная сатира функционирует таким образом; несмотря на прямое чтение, мы все еще идентифицируем и понимаем. Это не просто критика мира, а полное его переживание. Немного покопавшись, я узнала, что родители Эллиса расстались в 1982 году. Интересно, насколько автобиографичен роман на самом деле. Не то чтобы это изменило бы его влияние, но интимное знание такой нишевой сферы жизни поднимает вопрос.

Я могу только представить отчуждение, которое испытывал этот литературный гений в мире, который превращал искусство в развлечение, предназначенное сделать нас рабами моды и взглядов, упорно работать, чтобы купить правильные автомобили, встречаться с правильными людьми, пить непитательные безалкогольные напитки, сидеть перед телевизором. Только яркий молодой человек может смотреть на современный мир и видеть, куда он движется, сбитый с толку статикой прошлого. Одно из политических прочтений – сказать, что книга функционирует как осуждение зла СМИ. Лос-Анджелес – фабрика иллюзий. Он создает иллюзии и создает конкретную иллюзию вокруг этого создания. Голливуд, который издалека выглядит как мерцающая магия, представляет собой сложную систему эгоистичных руководителей, ответственных за питание масс-нарративных СМИ, тех кассовых хитов, которые мы празднуем как выражение нашей культурной идентичности. Выросший в Шерман-Оукс, в долине Сан-Фернандо в Лос-Анджелесе, Эллис, возможно, испытал эту культуру на себе.

«Меньше чем ноль» был опубликован в 1985 году, в том же году рейс 847 TWA был угнан «Хезболлой», вышла американская версия развлекательной системы Nintendo, и Унабомбер убил свою первую жертву. Страховые компании начали скрининг на ВИЧ. Был представлен компакт-диск. Рональд Рейган, бывший актер, глубоко укоренившийся в коррумпированной голливудской политике, был президентом США. Экономический крах среднего класса был романтизирован в Голливуде ради большой прибыли, продавая атрибуты страдания людям, живущим по-настоящему, без стратегии выхода, но с собственными глазами и ушами, приклеенными к экранам и радио. Подумать только, это были гораздо более невинные времена! Десятилетия спустя, с Трампом в должности, кажется, что, когда в Белом доме есть артист, наша культура опускается в непристойность – мы теряем след того, что мы подразумеваем под «человечностью».

Эта концепция возникает только в контексте боли и смерти. Между тем, разделение между искусством и развлечениями становится удивительно ясным. Развлечения – это корм для масс, что-то, чтобы они были заняты и делали покупки, пока мир умирает. Голливуд извлекает выгоду из нищеты, консервируя культуру и скармливая ее нам ложку за ложкой. Искусство, напротив, критикует систему промывания мозгов, дегуманизации, потребительства и жадности. Разница между искренностью и сатирой в глазах смотрящего. Кто-то с критическим мышлением может обнаружить сатиру. Тот, кто привык глотать вслепую все, что ему подают, никогда не поймет тонкости. Я думаю, именно поэтому «Меньше чем ноль» был так противоречив. Конец книги – результат такого безразличия. В переулке лежит мертвый ребенок, которого друзья Клэя превращают в зрелище, двенадцатилетняя секс-рабыня накачана наркотиками и привязана к кровати. К концу романа Клэй, поначалу работавший на парах своих привычных школьных шаблонов, начинает видеть выход из тумана. Это шок от вида мертвого ребенка или двенадцатилетней секс-рабыни, или его отвращение к себе как к участнику пассивности. Двусмысленность именно такова.

Тонкость необходима для сатиры, но не ценится в США. Мы ценим самоуверенность, апломб, прямые атаки и торжества. Мы предпочитаем прямые стрелы инсинуациям. Это слабость. Сатира – самый трудный режим в литературе, потому что она функционирует с тонким, невидимым слоем самосознания, которого часто не хватает читателям. Бесчувственный читатель «Меньше чем ноль» может подумать: «Ну, это было тревожно», и указать на моменты яркой эксплуатации как «неуместные» и «неправильные». Такой читатель не ценит невероятное время, сдержанность и синхронность в написании, а также тот факт, что эти «неуместные» сцены на самом деле являются прямым отражением реальности. Мы часто отказываемся признавать уродство в себе и в нашем мире из-за стыда или тщеславия.

Генеративный опыт чтения этой книги состоит в том, чтобы смотреть на портрет человеческого мира – ЛА – это его костюм – достаточно долго, чтобы видеть сквозь фасад. Под брюхом всегда темно, но эта темнота – не самое интересное. Это то, что скрывает тьма, – пустое место, не испорченное романтикой и сентиментальностью, суровая правда. Она невидима, потому что она истинна. Нужно отделиться от мирской деятельности жизни, чтобы увидеть эту пустоту, эту свободу. Это красота «Меньше чем ноль». Спокойная прозрачность экзистенциального ужаса – вот что поразило меня. Я не в ужасе от двенадцатилетней девочки, одурманенной наркотиками и привязанной к кровати во время группового изнасилования. Я в ужасе от тишины вокруг этого. Если эта книга является экзистенциальной сатирой, то ее предпосылкой является то, что мир – это ад, замаскированный под рай.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ