Почему «1984» не запрещен в Китае

Автор: Эми Хокинс

Прошлой зимой после того, как Коммунистическая партия Китая объявила об отмене ограничений президентских сроков, Пекин временно перешел к цензуре отсылок на «Скотный двор» Оруэлла и «1984» в средствах массовой информации. Правительство обеспокоено тем, что активисты будут использовать эти заголовки, желая обвинить Китай в том, что он явно движется в авторитарном направлении. Но цензоры не удосужились запретить продажу этих книг ни в книжных магазинах, ни в Интернете. И «Скотный двор», и «1984» было и остается по-прежнему легко приобрести как в Шэньчжэне или Шанхае, так в Лондоне или Лос-Анджелесе.

Разное отношение к этим книгам и даже их названиям помогает пролить свет на истинное положение цензуры в Китае. Все не так глобально, как сапог, топчущий лицо человека (как выразился бы Оруэлл), но вместе с тем куда причудливее, нежели считают многие на Западе.

Цензоры запретили к распространению книги просто за положительный или даже нейтральный образ Далай-ламы. Правительство запрещает публиковать любые работы Лю Сяобо, решительного критика Коммунистической партии, в 2017 году ставшего первым лауреатом Нобелевской премии мира со времен нацизма, который умер в тюрьме. Опять же, в течение некоторого времени в прошлом году китайские граждане не могли набрать 19, 80 и добавить 4 к этой последовательности, но они все еще могут купить «1984», самый известный роман об авторитаризме из когда-либо написанных. Желаете «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли? Его тоже с легкостью можно приобрести, хотя с прошлой зимы и он в списке запрещенных.

Загвоздка заключается в том, что власти обращают больше внимания на материал, потребляемый средним человеком, нежели на культурный продукт, представляющий интерес для интеллектуальных и образованных групп. (Интернет-форум против старого романа.) В результате за китайскими авторами следят более пристально, нежели за иностранными. (Лю Сяобо против Оруэлла.) Еще одно универсальное правило гласит: больше свободы предоставляется творческим работам, повествующим об авторитаризме, нежели тем, которые реально связаны с его проявлениями в Китае после 1949 года. («1984» против книги о Далай-ламе.)

Когда книги переходят только определенные границы, цензоры обычно берут скальпель, а не кувалду. Это объясняет статус «Возвращения в дивный новый мир» − книги, в которой Хаксли доказывает, что самодержцы в Китае и Советском Союзе сочетают правление посредством отвлечения внимания, упомянутое в «Дивном новом мире», и посредством страха, описанное в «1984». Китайские читатели на материке довольно легко могут найти экземпляры этой высокоинтеллектуальной книги, но цензоры повырезали оттуда все аллюзии на Китай времен Мао.

Такая система наводит на мысль о том, что цензоры весьма тускло оценивают умственные способности своей аудитории – по крайней мере, похоже, они искренне полагают, что китайские граждане не в состоянии установить связь между политической ситуацией, описанной Оруэллом, и характером правительства (пока этого не пожелает толпа пользователей Интернета). Скорее всего, толпу мотивирует либо элитарность, либо классицизм. Похожая ситуация в США – МРАА ставит рейтинг R на фильмы с изображением наготы, но в отношении музеев и обнаженных скульптур нет никаких предупреждений. Суть не в том, что китайцы не могут понять смысл «1984», а в том, что определенная группка людей, которая потрудится его прочитать, не будет представлять большой угрозы.

Для элиты система законов в Китае всегда была мягче. Когда в 1979 году был впервые опубликован перевод «1984» на китайский язык, он хранился в специальном разделе библиотек и книжных магазинов, недоступном для простых людей. Граждане не могли заполучить книгу в руки до 1985 года. Сегодняшние выпускники могут честнее и подробнее обсуждать вопросы о спорных периодах китайской истории, нежели даже студенты вузов.

У этих различий есть три основные причины. Элиты по определению заинтересованы в игре по отношению к правящей партии. Правительство знает, что не способно помешать обладающим хорошими связями, высокообразованным гражданам получить любую информацию, какую те захотят, отчасти потому, что у них есть возможность съездить за границу и узнать многое из внешних источников. Китайские власти отдают себе отчет в том, что толика свободы порой действует куда лучше, нежели удар сапогом по лицу, чтобы держать людей в узде.

Благодаря западным комментаторам часто создается впечатление, что цензура в Китае куда жестче, чем на самом деле. Причина этого кроется в настоящей одержимости властей так называемыми «тремя Т» − Тайванем, Тибетом и Тяньаньмэнем. Например, в статье, опубликованной в 2013 году в The New York Review of Books, говорится о том, что даже сегодня «Тяньаньмэнь – одна из самых болезненных запрещенных – не всегда успешно – тем в китайском Интернете». Любая книга, статья или пост в социальных сетях, где фигурирует это слово, согласно общепринятой мудрости, могут бесследно исчезнуть в любой момент.

Даже когда доходит до правила «трех Т», все несколько проще, чем кажется. Несмотря на утверждение The New York Review of Books, ссылки на Тяньаньмэнь как на туристическую достопримечательность заполняют Интернет в Китае. Что запрещено, так это ссылки на произошедшие там убийства или на резню, состоявшуюся 4 июня 1989 года. И хотя на материке ни один книжный магазин не осмелился бы приобрести произведение китайского автора, в котором фигурирует упоминание о резне, в переводе биографии Дэна Сяопина, выполненном выдающимся американским ученым, этот вопрос затрагивается.

Подход правительства к спорным лицам может быть столь же удивительным, как и подход к спорным текстам. Порой правительство принимает решительные меры. Изгнанный китайский писатель Ма Цзянь, сравнивший Китай Си с системой, описанной в романе «1984», поделился с The New York Times своими наблюдениями: «для китайского читателя я все равно что покойник», ссылаясь на полный запрет публикации его книг на материке. Политический карикатурист Цзян Ефэй в июле прошлого года был приговорен к шести с половиной годам тюремного заключения за «подстрекательство к подрыву государственной власти» и «незаконное пересечение границы».

Но некоторые авторы, такие, как Чан Кунчунг, балансируют на грани. Его самая известная книга, «Толстые годы», запрещена к публикации на материке, поскольку она, хоть и косвенно, но упоминает спонсированную государством всеобщую амнезию, касающуюся события около площади Тяньаньмэнь. Тем не менее, в октябре ему было разрешено провести в Пекине открытое мероприятие ВВС радио. Среди поднятых тем был также долг его романа книгам Оруэлла и Хаксли. Хотя программа велась на английском языке, аудитория была преимущественно китайской. И большинство зрителей смогли прочесть этот запрещенный роман, либо заполучив его копию с Тайваня или Гонконга, либо скачав из Интернета пиратский файл, который лежал там в течение шести месяцев, прежде чем его удалили цензоры.

Недавно во время телефонного разговора из своего дома в Пекине Чан сказал, что «беспокоился» об итогах мероприятия. Однако он надеется, что уклонение от политической деятельности поможет ему защититься: «Единственное, что я делаю – это пишу. Я не вступаю ни в какие партии и не подписываю никаких петиций. Кроме творчества я ничем не занимаюсь. Это единственное, что для меня дорого, потому я должен продолжить творить».

Возможно, самый известный из писателей, живущих в Китае и балансирующих между свободой и угнетением, это Ян Лянкэ, о ком как раз недавно рассказывал колумнист New Yorker Джаинг Фан. Ян живет в Пекине, преподает в престижном университете Жэньминь и считается героем в своей родной деревне в бедной северной провинции Хэнань. Его самые известные работы это «Служить людям», ярко выраженная сатира на культурную революцию, включающая сексуальные сцены, и «Мечта о деревне Динь», в которой автор поднимает запретную тему СПИДа, опустошившего Хэнань в 1990 годах. Обе запрещены на материковой части Китая, однако Фан отмечает, что запрет, скорее, «де-юре, чем де-факто, и менее вызывающие произведения можно, в принципе, найти».

«В принципе» здесь ключевое слово: правительство редко запрещает авторское творчество в целом. У издателей есть некоторая свобода действий, и издатель, например, в Шанхае, может прийти к другому решению, нежели издатель в Сычуани. Эти различия – результат индивидуальных судебных решений, а также взаимоотношений между издателями и органами цензуры.

Когда в 1989 году Берлинская стена пала, первое, что сделали некоторые жители восточной половины Берлина – кинулись в легендарные магазины западного Берлина. Главная причина политического долгожительства Китайской Коммунистической Партии, вопреки ряду пророчеств, сделанных на волне того, что политолог Кен Джовитт окрестил «Ленинским вымиранием», заключается в предоставлении гражданам властями по крайней мере частичного доступа к потребительским товарам, включая культурные, доступные жителям других стран мира. Власти осознают, что если захлопнуть крышку слишком плотно, может вспыхнуть зависть, а это может вылиться в серьезную политическую проблему.

Переводчик: ne-ta-lady
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ