«Вы ничего не знаете» и другие советы начинающим писателям от Тони Моррисон

Автор: Эмили Темпль

Я не могу вспомнить другого столь любимого писателя, как Тони Моррисон. Ее работа великолепна, ее наследие безупречно, она очаровывает при любой возможности. Моррисон много лет преподавала в Принстоне, и можно с уверенностью предположить: уж она-то знает кое-что о воспитании молодых умов. Итак, используя её день рождения (18.02.2019 Моррисон исполнилось 88 лет) в качестве довольно хрупкого оправдания, я проанализировала интервью и выступления Тони Моррисон, чтобы узнать ее мнение о писательстве. Некоторые из ее премудростей читайте ниже.

Пишите то, что вы хотели бы прочесть

Я написала первую книгу, потому что хотела ее прочитать. Я думала, что книги с такой темой – об уязвимых, мало охарактеризованных, не воспринимаемых всерьез маленьких темнокожих девочках – никогда не существовали в литературе всерьез. Никто никогда не писал о них, кроме как о реквизите. Поскольку я не могла найти книгу такого содержания, я подумала: «Ну, я это напишу, а затем я это прочитаю». Это действительно был импульс, который направил меня по писательской стезе.
– из интервью журналу NEA Arts Magazine, 2014

Узнайте, как, где и когда вы лучше всего работаете

Я говорю своим ученикам, что одна из самых важных вещей, которую им нужно знать – это ответ на вопрос: когда они лучше работают, ощущают творческий порыв. Они должны спросить себя: как выглядит идеальная комната? Есть ли в ней музыка? А может быть там тихо? А что снаружи: хаос или спокойствие? Что мне необходимо, чтобы освободить свое воображение?
– из интервью с Elissa Schappell в The Paris Review, 1993

Используйте мир, что окружает вас

Всё, что я вижу или делаю – погода, вода, здания и т.д., – всё это становится преимуществом, когда я пишу. Это как меню или гигантский ящик для инструментов: я могу выбирать, что хочу. Когда я не пишу, или, что более важно, когда в моей голове отсутствуют интересные идеи для книги, я вижу хаос, путаницу, беспорядок.
– из интервью с Pam Houston в O Magazine, 2009

Пусть персонажи говорят сами за себя

Даже если я пишу второстепенного персонажа, я стараюсь сделать его запоминающимся. Их образы маячат над вашей головой, как призраки или живые люди, когда вы пишете их. Я не стараюсь описать их детально, лишь широкими мазками. Нет необходимости знать, какого они роста, потому что я не хочу заставлять читателя видеть то, что вижу я. Это как слушать радио: слушатель сам должен быть в состоянии представить детали. Они говорят «синий», и мне приходится воображать, какой оттенок синего. Или, если они говорят, что существует только один путь, я должна представить, какой это путь.
– из интервью NEA Arts Magazine, 2014

Будьте открыты

Это значит не корпеть над работой, не закапываться в нее, не строить что-то, а быть открытым ситуации и верить, что то, чего вы пока не можете вообразить, придет к вам. Это больше, чем ваше открытое сознание, ваш разум или даже ваши способности; это где-то там, и вы должны позволить этому прийти.
– из интервью с Pam Houston в O Magazine, 2009

Не читайте свою работу, пока не закончите

Я не доверяю притворству, игре. Я могу получить ответ, мнение, которые заставили бы меня думать, что все хорошо, когда это совсем не так. Для меня трудность в написании – среди всех прочих – это писать языком, который доступен читателю; читателю, который ничего не слышит. Сегодня нужно очень тщательно работать с тем, что находится между строк; с тем, что не сказано. Таким образом, именно то, что вы не опишете, зачастую придает вес, силу написанному.
– из интервью с Elissa Schappell в The Paris Review, 1993

Не жалуйтесь

Я ничего не могу поделать. Я безжалостна в этом. Я просто говорю студентам: вы должны сделать это; я не хочу слышать нытье о том, как это сложно. Я не терплю слабости, потому что большинство людей, которые когда-либо писали, находятся под чудовищным давлением; я сама нахожусь в подобной ситуации. Так что ныть о том, что они не могут этого сделать, просто смешно.

На мой взгляд, некоторым аспектам писательства можно научить. Однозначно невозможно научить видению или таланту. Но с этим можно помочь… То, что я могу делать очень хорошо, это то, что я делаю – редактирую. Я могу проследить ход мыслей, увидеть, куда направлена речь писателя, предложить другие пути. Я могу делать это, и я могу делать это очень хорошо. Мне нравится «прикладывать руку» к рукописи.
– из интервью с Zia Jaffrey в Salon, 1998

Не пишите то, что знаете

Я могу ошибаться, но кажется, что сейчас так много вымысла, особенно у молодежи, и всё о себе. Любовь, смерть и прочее; но везде: моя любовь, моя смерть, мое то, мое это. Всё остальное в произведении – лишь слабые образы.

Когда я преподавала творческое письмо в Принстоне, я всю жизнь говорила [моим ученикам] писать то, что они знают. Я всегда начинала курс со слов: «Не обращайте на это внимание». Во-первых, потому что вы ничего не знаете, а во-вторых, потому что я не хочу слышать о вашей настоящей любви, вашей маме, папе, друзья. Подумайте о ком-то, кого вы не знаете. Как насчет мексиканской официантки в Рио-Гранде, которая едва говорит по-английски? Или как насчет Великой Мадам в Париже? Вещи, находящиеся далеко за пределами их уклада. Вообразите это. Создайте это. Не записывайте и не редактируйте события, которые вы уже пережили. Я всегда поражалась, насколько это эффективно. Когда им давали разрешение представить что-то полностью за пределами их «коробки», они оказывались вне зоны комфорта. Мне казалось это хорошей тренировкой для них. Даже если бы они просто написали автобиографию, по крайней мере, они могли бы относиться к себе как к незнакомцам.
– из интервью NEA Arts Magazine, 2014

Не переутомляйтесь
Те [абзацы], которые нуждаются в доработке, я корректирую до тех пор, пока могу. Я имею в виду, я исправляю шесть, семь, тринадцать раз. Но есть граница между доработкой и работой до полного изнеможения. Важно осознать тот момент, когда вы мучаете и себя, и текст; когда вы «изнашиваете» его, потому что он не подходит, пришло время отложить работу.
– из интервью с Elissa Schappell в The Paris Review, 1993

Принимайте отказы

Неудача для писателя – это просто информация. Это то, что я написала неправильно, неточно или непонятно. Я признаю неудачу – это важно; некоторые люди этого не делают – и исправляют, потому что это данные, это информация, знание о том, что это не подходит. Это переписывание и редактирование.

С физическими проблемами печени, почек, сердца необходимо что-то делать, но это не в наших руках. Но если это в ваших руках, то вы должны обратить на это пристальное внимание, а не впадать в депрессию, нервничать или стыдиться – это бесполезно. Как будто вы находитесь в лаборатории, и вы работаете над экспериментом с химическими препаратами, или с крысами, и у вас что-то не получается, что-то сочетается. Что вы делаете? Вы не опускаете руки и не выбегаете из лаборатории. Вы определяете, что пошло не так, а затем исправляете проблему. Если вы думаете об отказе как об информации, вы можете приблизиться к успеху.
– из интервью NEA Arts Magazine, 2014

Узнайте, как читать и критиковать свою собственную работу

Люди говорят, что я пишу для себя, и это звучит так ужасно и так самовлюбленно. Но с другой стороны, если вы знаете, как читать свои собственные работы (с критической точки зрения), это делает вас лучше как писателя и редактора. Когда я преподавала творческое письмо, я всегда говорила о том, как студенты должны научиться читать свою работу. Я не говорю, что нужно наслаждаться написанным, потому что это написали вы; я имею в виду, что необходимо прочитать текст, как будто вы впервые его видите. Такую критику я имею в виду. Но не вовлекайте всех в ваши захватывающие изречения и все такое…
– из интервью с Elissa Schappell в The Paris Review, 1993

Ищите праведность

То, что я собираюсь сказать, звучит напыщенно, но я думаю, что мастер своего дела, будь то художник или писатель, почти свят. Есть что-то в видении, мудрости. Ты можешь быть никем, но видение пути свято, подобно божественному просветлению. Это выше нормальной жизни и восприятия всех нас. Вы шагаете вверх. И пока вы наверху, даже если вы ужасный человек (особенно если вы ужасный человек), вы видите вещи, которые сходятся вместе и встряхивают вас, двигают, проясняют что-то за пределами вашего творения, что-то, что вы не знали. Это действительно видение свыше или даже за его пределами.
– из интервью Granta, 2017

Делайте все возможное с тем, что имеете

У меня есть идеальный режим письма, которого стабильно у меня никогда не было. Он состоит из девяти непрерывных дней, когда мне не пришлось бы выходить из дома или принимать телефонные звонки. А еще включает место, где у меня есть огромные столы. Я ограничена [она указывает на маленькое квадратное пространство на своем столе], где бы я ни была, и не могу выйти за эти пределы. Мне вспоминается тот крошечный письменный стол, за которым писала Эмили Дикинсон, и я смеюсь, когда думаю: ничего себе, она здесь творила. Но все, что есть у нас, только это небольшое пространство, и неважно, какая у вас систематизация или как часто вы прибираетесь – жизнь, документы, письма, запросы, приглашения, счет-фактуры продолжают возвращаться. Я не могу писать регулярно. У меня никогда не было такой возможности, в основном потому, что у меня всегда была работа с девяти до пяти. Мне приходилось писать либо наскоро между этими часами, либо тратить большую часть выходных…

Я пыталась преодолеть отсутствие упорядоченного пространства; я заменяла страстное желание писать дисциплиной, так что когда нужно было что-то срочно просмотреть, или в голове возникал действительно сильный образ, в таком случае я могла отодвинуть все в сторону и непрерывно писать в течение какого-то времени.
– из интервью с Elissa Schappell в The Paris Review, 1993

Унылый язык – мертвый язык

Регулярное разграбление языка может заставить тех, кто им пользуется, отказаться от его нюансов, сложных, вспомогательных средств выражения. Унылый язык – это насилие; он ограничивает знания. Будь то язык, отвлекающий внимание от родного языка или лже-языка бессмысленных СМИ; будь то величавый, но застоявшийся язык Академии или результат управляемой науки; будь то дурной язык закона или язык, созданный для разобщения меньшинств, скрывающий расизм за своей литературной дерзостью, – он должен быть отвергнут, изменен и разоблачен. Это язык, который пьет кровь, наслаждается уязвимостью, засовывает свои фашистские сапоги под кринолины респектабельности и патриотизма, так как он неуклонно движется к последней черте и достигает разума, духа. Сексистский язык, расистский язык, теистический язык – все это типично для языка власти, языка контролирующего; он не допускает новых знаний, не поощряет взаимный обмен идеями…

Язык не должен стремиться к высокомерию, чтобы быть в состоянии «припереть к стенке» рабство, геноцид, войну; он никогда не сможет сделать это. Его сила, его счастье в его стремлении к тому, что еще не описано.

Будь то язык великий или незначительный, притаившийся, изничтожающий или отказывающийся освящать; будь то громкий смех или крик без букв; будь то выбранное слово или избранное молчание; безграничный язык стремится к знанию, а не к уничтожению. Кто из нас не знает о запрещенной литературе? Запрещенной только потому, что она задает вопросы; она дискредитирована, потому что критична; запятнана, потому что дает выбор. И скольких возмущает мысль о саморазрушении языка?
– из Нобелевской лекции Моррис Nobel lecture, 1993

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ