Какой Вирджиния Вульф была в детстве?

Автор: Эмили Темпл
Переводчик: Виктория Митрофанова

О чем ты думаешь, когда речь заходит о Вирджинии Вульф ? Мастер модернизма, литературный гигант, строгий гений? Писатель, чьи книги ты знаешь, что должен читать, но все еще не читал? Писатель, чьи книги ты любишь? Ты, вероятно, не думал, что это эксцентричный ребенок, поющий в кустах в Кенсингтонском саду, но, как оказалось, это тоже Вульф. Именно поэтому, в ее 137-й день рождения, я решила узнать, какой была моя любимая писательница в детстве.

Вот первое, что меня удивило: Вирджиния Вульф не научилась говорить полными предложениями, пока ей не исполнилось три года (меня удивило, что, как только она заговорила, у нее быстрой развился язык, который был самым «острым» в семье, и она стала писать детские сказки). Но ее медленное развитие речи было не единственным необычным в ней. Как написал Квентин Белл, составляя биографию своей тети:

С самого начала она чувствовала себя неисчислимой, эксцентричной и склонной к несчастным случаям. Она могла говорить то, что заставляло взрослых смеяться вместе с ней; она делала то, что заставляло детей смеяться над ней. Именно этому или более позднему периоду мы можем приписать инцидент в Кенсингтонском саду, когда она потеряла контроль над своими панталонами. Она удалилась в кусты и там, чтобы отвлечь внимание публики, запела во весь голос «Последнюю розу лета». Именно за это и подобные злоключения ее и назвали «Коза», и это прилипло к ней на долгие годы.

(Я вынуждена отметить здесь, что нахожу совершенно уместным и отрадным знать, что даже в детской комнате друзья и семья Вирджинии смогли идентифицировать ее как величайшую из всех времен, даже если они не знали об этом.)

На самом деле, на протяжении всей своей жизни Вульф часто подписывала письма к своей сестре как «Билли» или просто «Б», как в «Билли козле». Но у нее были и другие прозвища. В «Эллинизм и потери в творчестве Вирджинии Вульф» Теодор Кулурис утверждает, что в своих письмах «Вирджиния Стивен была "молчаливой"; персонажи, которые говорили и приглашали к любви и вниманию от ее имени, были воображаемыми личностями, за и внутри которых она скрывала свое "я"… Она была "козой" или "козой эсквайром", "Джотто" или "AVS". А близкая подруга Вайолет Дикинсон называла ее "кенгуру"». Также она иногда называла себя «Джанет».

Во всяком случае, ее детские прихоти могли быть как-то связаны с тем, что она не разделяла обычные правила семьи – крики, побои, сплетни. Белл писал:

Вирджиния использовала свои ногти и в очень раннем возрасте обнаружила, что она могла бы мучить свою сестру, царапая стену – бедной Ванессе это напоминало страшный скрежет зубами; но позже она научилась использовать язык, и это было еще хуже; она назвала Ванессу «святой», это было не совсем справедливо, и даже взрослые улыбались ее сарказму, на который не всегда представлялось возможным реагировать адекватно.

Но не только словами Вирджиния могла выразить свое недовольство. Тогда, как и всегда, она знала, как «создать атмосферу», атмосферу грозового и гнетущего мрака, холодного недовольства. Это было сделано без слов; каким-то образом ее братья и сестры почувствовали, что она подняла над их головами облако, из которого в любой момент мог вырваться небесный огонь, и здесь снова было трудно найти какой-либо ответ.

В своей биографии Гермиона Ли описывает молодую Вульф как «конкурентоспособную и кокетливую… очень понятливую, быструю, вспыльчивую и хитрую». Она также была, даже в шесть лет, хорошим игроком в крикет – ее братья называли ее «котелок демона». Но она не была всемогущей.

С самого начала она была нервным, тревожным и очень отзывчивым ребенком. Ночью она боялась: вспыхнут лампы в детской или потревожит ее мерцание огня на стене… Внешний мир встревожил ее: ее подруга Вайолет Дикинсон вспомнила разговор со Стеллой в 1893 году о том, как Вирджиния «так нервничала при переходе дороги и так украдкой смотрела на нее».

И на самом деле, несмотря на ее силу, когда все дети в 1888 году заболели коклюшем, Вирджинии было труднее всего восстановиться. «Она была отмечена, очень мягко, но все же заметно, той тонкой, угловатой элегантностью, которую она хранила всю свою жизнь, – пишет Квентин Белл. – И это еще не все; в шесть лет она стала совсем другим человеком, более вдумчивым и более умозрительным».

Его мать (и сестра Вульф), Ванесса Белл, сказала так:

Она больше никогда не была пухлым и розовым ребенком, и, я полагаю, на самом деле довольно резко вошла в какой-то новый слой сознания и внезапно осознала всевозможные вопросы и возможности, которые до сих пор были для нее закрыты. Помню, однажды вечером, когда мы с ней прыгали голышом в ванной, она вдруг спросила меня, кто мне больше нравится – отец или мать. Такой вопрос показался мне довольно страшным; конечно, не следовало его задавать… Однако, будучи спрошенной, нужно было ответить, и я поняла, что почти не сомневаюсь в своем ответе. «Мама», – сказала я, и она продолжила объяснять, почему в целом предпочитает нашего отца. Однако я не думаю, что ее предпочтения были такими же уверенными и простыми, как мои. Она рассматривала их критически и более или менее анализировала свои чувства к ним, чего я, во всяком случае, сознательно, никогда не пыталась сделать… Смутно рождалась какая-то свобода мысли и слова, создаваемая ее вопросом.

Конечно, читая ее сейчас, можно легко увидеть и саму Вирджинию – бестолковую чудачку и умозрительную, настороженную интеллектуалку. Я не знаю, что твоя личность, как ребенка, говорит о твоем взрослом «я», но я нахожу, что мне нравится думать о ней так: странно, сильно, иногда страшно, и даже по-детски, приглашая к свободе мысли других.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ