Первые отзывы американцев о книге «Под стеклянным колпаком»

Автор: Bookmarks

Сегодня исполняется пятьдесят шесть лет с момента первой публикации единственного романа Сильвии Плат. Во многом автобиографический рассказ о молодой женщине, которая страдала от депрессии и психических заболеваний в то время, как стажировалась в известном нью-йоркском журнале. Книга Под стеклянным колпаком была опубликована в Великобритании, первоначально под псевдонимом Виктории Лукас. В 1967 году роман был переиздан под собственным именем писательницы, однако Плат так и не стала свидетелем бури эмоций, которую роман вызвал у читателей. Также она не застала публикацию сборника «Ариэль» (1965), который стал бестселлером. Плат покончила с собой 11 февраля, менее чем через месяц после того, как «Под стеклянным колпаком» впервые попала на книжные полки.

Несмотря на то, что эта книга часто считается менее значимой, чем ее поэтические сборники, после смерти Плат «Под стеклянным колпаком» стала романом-идолом для юных девушек во всем мире. Несмотря на то, что американские издатели первоначально отвергли роман, ссылаясь на отсутствие фабулы и целостности, книга разошлась трехмиллионным тиражом в США и стала одной из основных на уроках английского языка в средней школе по всей стране.

В 1971 году книга «Под стеклянным колпаком» наконец достигла американских читателей. В последующие годы критики не рассматривали роман вне контекста самоубийства Плат и мифов, окружавших ее трагически короткую жизнь, что вызвало повышенный интерес и активное обсуждение.

Ниже представлены четыре самых интригующих отзыва того года.

Беда в том, что я все время была будто неадекватной. Я просто не думала об этом.

«Под стеклянным колпаком» — это роман 20-тилетней Сильвии Плат: о том, как она пыталась умереть, и как ее собирали ее по частям. Это прекрасный роман, столь же горький и безжалостный, как и ее последние стихи. Эту книгу будто бы написала о себе Фрэнни из повести Сэлинджера спустя десять лет, проведенных в аду. Это великолепная история о пятидесятых, написанная в начале шестидесятых и опубликованная в семидесятых, после восьмилетнего забвения в нашей стране.

Ф. Скотт Фицджеральд утверждал, что писал под «властью неудач», и действительно, так и было. Это был источник силы для дальнейшей работы. Но власть неудач — лишь бледная тень власти самоубийства, такой, как в «Ариэль» и в «Под стеклянным колпаком». И это не потому, что Сильвия Плат, покончив с собой, вызвала у своих читателей некий омерзительный интерес, который они не могли бы испытать к большинству стихотворений и романов. А потому, что ей было известно: она — «леди Лазарь». Ее работы не только доходят до нас после ее смерти. Они были написаны после смерти. Между попытками самоубийства. Она лихорадочно писала свой роман и стихи «Ариэль», как человек, «собранный по частям», и понимающий, что вот-вот развалится. Должны ли мы быть благодарными ей? Можем ли мы назначить цену, которую она заплатила за то, что дала нам? Смерть действительно является искусством?

На такие вопросы нет простых ответов, может быть, их и нет вообще. Конечно, все мы умираем, и банкир, и бомж. Мы впустую тратим наше и без того малое количество дней, часов и минут. Но нам не нравится думать об этом. Те мужчины и женщины, которые берут дело в свои руки и завершают время своей жизни досрочно с расточительным пренебрежением, кажутся пугающе отличающимися от нас с вами. Сильвия Плат – одна из них, и для таких, как она, наша благодарность или наше разочарование одинаково неуместны. Когда говорит оракул, мы не обязаны благодарить его, а должны прислушаться к его словам.

…

...отдельная жизнь в книге переплетена с более значительными событиями – особенно казнью Розенбергов, моментальная смерть от электрического удара которых представлена в потрясающем первом абзаце книги. По иронии судьбы, та самая электрическая энергия, которая уничтожает Розенбергов, возвращает Эстер к жизни. Это шоковая терапия, которая, наконец, поднимает стеклянный колпак и позволяет Эстер снова вздохнуть свободно. Проходя через смерть, она возрождается. Этот роман не является в каком-либо узком смысле политическим или историческим, но, глядя на безумие мира и мир безумия, он заставляет нас задуматься над величайшим вопросом всей подлинно реалистичной литературы: что такое реальность и как ей противостоять?

В книге «Под стеклянным колпаком» Сильвия Плат великолепно использовала самый важный технический прием реализма, который русский критик Шкловский назвал «дискредитацией». Истинный реализм дискредитирует наш мир так, что с него слетает слой пыли привычного принятия, и он снова становится видимым. Это совершенно противоположно тому утешительному ложному реализму, который представляет мир в виде клише, которые мы все готовы принять.

…

Повествование Эстер Гринвуд о годе, проведенном «под стеклянным колпаком», ясно и понятно, с некой долей остроумия и тревоги. Этот роман могла бы написать Дороти Паркер, если бы не принадлежала к поколению, зараженному беспрестанным легкомыслием юмористических изданий. Тонкий юмор того поколения превращается в роман «Под стеклянным колпаком», поднимаясь на более высокий уровень, так как становится источником истерии. Почему же тогда эта экстраординарная работа появилась в Соединенных Штатах только через восемь лет после ее появления в Англии?

Я сделала глубокий вдох и прислушалась к вечному бахвальству своего сердца. Я, я, я.

Сам роман – не революционный. Это короткий, очаровательный, иногда забавный и остроумный, моментами душераздирающий, «дебютный» роман, одна из тех умных книг, которую могла бы написать Смит, если бы та не поддалась литературным веяниям. С самого начала наши ожидания чего-то скандального, какого-то ошеломляющего откровения развенчиваются скромностью масштаба, честолюбивым замыслом и веселым темпераментом тона повествования. Голос прямо из 1950-х годов: вежливо разочарованный, здравый, да, здравый, но никоим образом не надоедающий. Он сразу привлекает и приятно смущает всей этой неоспоримой правдой. Если коротко, то это голос того ребенка, который нам всегда нравится, лучшее творение наших лучших школ. Рука Сэлинджера чувствуется в ней.

Но сейчас 1971 год, и мы читаем ее психоаналитика, слишком хитрого, чтобы быть обманутым этой приличной, улыбчивой, чистенькой студенткой, которая так хочет, чтобы ее любили и восхищались. Мы ищем ошибки и ждем, когда этот голос надломится. Мы хотим плохих, наихудших новостей; вот для чего мы здесь – чтобы нас осчастливил ужас, а не девичья болтовня. Наши интересы жадны до страданий и похоти. Тяжелый случай. Но она сбивает нас с толку. Она никогда не повышает голос. Чтобы держать это под контролем, она стоит на краю пропасти в свои двадцать лет. Рассказывает о событиях, прежде чем их вспомнить; больше ошеломленная, чем охваченная ужасом.
…

Она была девушкой из маленького городка, которая впервые поехала в Нью-Йорк и начала жить самостоятельно. Это было уныло, примитивно, плоско – вот именно то, что должно было увлечь читателя. Она начала сомневаться в себе, в своем таланте, в своих перспективах. Таинственным образом, словно из другого произведения, появляются и так же быстро исчезают периоды жизни, отголоски мыслей, образы и воспоминания; цвета и события мы узнаем из поздних стихотворений: тьма и чернота; мир воспринимается как бесформенный и зловещий; ее отец (персонаж ее чудесного стихотворения «Папочка») вспоминается с любовью и яростью, источник ее последнего «чистого» счастья в возрасте девяти лет, после он оставил ее: погиб жестокой смертью; зародыши и кровь, лихорадка и болезнь, одержимость чистотой и гротескным бременем тела, осознание себя. Стихи оказывают невообразимое воздействие: она кричит от боли в последней попытке сдержать ее. Тем не менее, в них все должным образом отмечено, записано последовательно, линейно (так, будто тебе необходимо установить рабочие связи), скрупулезно записано, будто бы в больничной анкете девушкой-натуралкой, которая привыкла тщательно заполнять бланки.

…

Она рассказывала об элементах своей жизни по очереди, но оставляла в поздних стихотворениях пространство для воображения: именно по этой причине мы чувствуем в книге отсутствие тяжести и сложности.

В целом, как бы хороша ни была бы книга «Под стеклянным колпаком», ее следует считать частью «юности» Сильвии Плат, как и большинство стихотворений ее первого тома, несмотря на то, что в романе, как и в нескольких ранних стихах, она пророчит, что это ее последние слова.

Нет лучшего способа с кем-то подружиться, как вместе проблеваться.

По независящим от нас причинам наш подход к роману не особо объективен. «Под стеклянным колпаком» — это вымысел, который не может не считаться частью автобиографии... простое изложение событий в книге «Под стеклянным колпаком» было бы смешным, если бы не было уравновешено истинным отчаянием с одной стороны и четким ощущением черной комедии с другой. Болезнь и огласка — это ключи к роману.

…

Небрежность, с которой Эстер относится к физическим страданиям, говорит о том, что она с самого начала отрекается от инстинкта сострадания — как к себе, так и к другим. Несмотря на то, что она прекрасно осознает воздействие на нее ощущений, ее ощущения остаются лишь воздействием. Она живет близко к нервным импульсам, но нервные импульсы отделяются от общей сети. Тонкий слой стекла отделяет ее от всех, и название романа, само по себе сделанное из стекла, выделяется из общепринятых рамок. Голова каждого психически больного человека находится под стеклянным колпаком. Он задыхается собственным затхлым воздухом... Величайшая заслуга книги «Под стеклянным колпаком» — то, что в ней ощущаются тонкие различия между искаженной точкой зрения и искажением увиденного. Условности могут способствовать безумию Эстер, но она никогда не теряет осознания иррациональности условностей.

…

В книге «Под стеклянным колпаком» нет великолепия последних стихотворений. Что-то девичье стоит во главе манеры изложения писательницы. В конце концов, это то, что выходит за пределы. Это пугающая книга, и несмотря на то, что она заканчивается слишком оптимистично, стоит заметить, что это и вымысел, и реальность одновременно. Но настоящий ужас заключается в другом. Несмотря на то, что мы замечаем все оттенки чувств, которые приводят к попыткам Эстер покончить жизнь самоубийством, в романе нет ни малейшего представления о самом самоубийстве. Возможно, поэтому на нем стоит печать власти. Читая роман, мы сталкиваемся с чистым опытом кошмара, а не с его анализом или пониманием.

Для опустошенного человека, застывшего под стеклянным колпаком, как мертвый ребенок, сам мир — дурной сон.

Не безрассудство делает Сильвию Плат такой отталкивающей, а разрушение по отношению к себе и другим. Ее мать считала, что книга «Под стеклянным колпаком» олицетворяет «самую низменную неблагодарность», и мы можем только удивляться ее наивности, если она ожидала иного исхода событий. Девушка в романе, насколько нам известно, не отдает себе истинного отчета о происходящих событиях. Ее «я» распадается на кусочки, а удушающая самоизоляция достигает такого предела, что только смерть, попытка которой не заканчивается успехом, может принести какое-либо облегчение. В головах людей, которые в этом мире страдают, просто нет места для осознания страданий других. В дальнейшем многим кажется, что избавиться от собственных мучений можно только путем «стирания» себя. Но даже в воспоминаниях — а книга «Под стеклянным колпаком» была написана спустя десятилетие после случившегося — Сильвию Плат цена не волнует.

В ее романе, как и в стихах, есть оттенок паранойи. Беспощадный и угрожающий человек заточен в ее жестоких образах. Она, как многие заметили, не испытывает жалости к себе, и также не склонна к самокритике или самоанализу. Это мрачный мир, с запахом мести. Книга «Под стеклянным колпаком» кажется реалистичным отчетом о ее попытке самоубийства летом, перед окончанием Смита. Но роман также о безумии, что отличает его от стихов. Смерть в поэзии — это действие, возможность, немотивированный и неизученный жест, завершенный сам по себе.

…

Роман не похож на стихи. В нем нет грубых изъянов, стеснения. В книге есть особенно холодный, недружелюбный юмор. Мы сочувствуем героине из-за тяжелого отношения ко всему этому и из-за ее страданий. Страдания описываются более или менее реалистично, как будто это естественная вещь, и жалость просыпается в вас отчасти потому, что она сама живет тяжко и тускло.

Эта автобиографическая работа написана в простом, довольно университетском стиле 1950-х годов, несмотря на то, что отчужденное, плачевно беспечное мировоззрение окрашено глубоким настроением безразличности. Радости и чувства молодежи, такие как желание быть приглашенной на выпускной в Йель, потеря девственности, выглядят довольно нереальными в этом расщепленном и гневном сценарии жизни с извращенной любовью к ужасному. Соблазнение Эстер Гринвуд (так зовут героиню) проходит незабываемо абсурдно и как-то мрачно. Половой акт приводит к опасному, длительному, очень необычному кровотечению. Кровь — одержимость писательницы — течет так обильно, что девушка вынуждена обратиться за медицинской помощью. Она довольно безжалостно преследует молодого человека, требуя, чтобы он оплатил счет врача, как будто в какой-то мере мстит за то, с чем ей пришлось столкнуться.
Ужасные темы, замкнутость в себе, боль, кровь, ярость, страсть к отвратительному — все это в книге «Под стеклянным колпаком». Но, в некотором смысле, это и мягкость, и нерешительность. Стихи «Ариэль» гораздо более жестокие. Например, знаменитое стихотворение «папа» – образ, который каждый сможет найти в литературе.