Джоди Фостер о своей любимой книге

Интервью взял Уилл Швальбе на But That’s Another Story

Уилл Швальбе: Привет. Я Уилл Швальбе, и вы слушаете But That’s Another Story. Существует множество причин для того, чтобы читать, но две мои любимые противоречат друг другу. С одной стороны, я читаю для того, чтобы исследовать новые миры – чтобы видеть и ощущать вещи, которые я бы пропустил, если бы не книги. Я не рос в Нантакете в XIX веке или в Японии времен Реставрации Мэйдзи, но книги могут перенести меня туда или в другие места, которые я не могу посетить. С другой стороны, они дают мне возможность читать о местах, которые мне знакомы, и встречаться с людьми, с которыми у меня уже есть масса общего.

Например, я обнаружил, что работы, на которых подростки росли в 70-х, очень похожи, будь это «Ледяной шторм» Рика Муди или «Исключительные» Мэг Вулицер. Видеть персонажей, чьи переживания отражают и преломляют мои собственные – не просто приятно, это помогает мне лучше осознать, кто я и как я таким стал. Я упомянул, что, возможно, эти типы чтения противоречат друг другу. Но, как известно любому читателю, это не совсем правда. Когда персонажи яркие, себя можно найти практически в любой книге. Вне зависимости от автора, века и эпохи, любая книга может не просто помочь вам в борьбе с одиночеством, но и научить правильно искать «своих» людей. Недавно я как раз начал разговор именно об этом – о том, как здорово найти единомышленника, никогда не зная, где его найдешь – с сегодняшней гостьей.

Джоди Фостер: Ладно, я Джоди Фостер. Я актриса, режиссер, продюсер, и я собираюсь рассказать о своей любимой книге всех времен – «Фрэнни и Зуи».

У.Ш.: Джоди Фостер не нуждается в представлении, но я попробую. Ее карьера овеяна славой, ей было всего три года, когда она дебютировала в качестве модели, в этом же возрасте она научилась читать. Джоди была актрисой с детства и снималась в таких фильмах, как «Чумовая пятница» и «Таксист», и выиграла не одну, а целых две премии Академии за «Лучшую женскую роль». Я познакомился с Джоди в Йеле, когда мы оба были первокурсниками. Джоди очень любила читать тогда и сейчас любит. Её пожизненная любовь к книгам возникла, наверное, еще в Калифорнии в 70-х.

Д.Ф.: Я выросла в Лос-Анджелесе и была младшей из четверых детей. Мама поднимала нас по большей части самостоятельно, а меня совершенно самостоятельно, она была матерью-одиночкой. И не было ничего, от чего бы меня удерживали. Так вот, мы жили совсем рядом с Голливудским бульваром… и всегда замечали проституток. Это были 70-е. Я действительно росла в центре настоящей городской среды. Так что, несмотря на то, что я ходила в частную школу и носила маленький воротничок, как у Питера Пэна, мой разум был двойственен: я была также смышленым уличным ребенком, бойцом, воспитанным матерью-одиночкой. Например, как-то у нас хотели отобрать машину за неуплату. Много всего такого было.

Я росла хорошей девочкой. Не проказничала. У меня были старшие братья и сестры, которые постоянно попадали в неприятности, а мама топала ногами, распекая этих проклятых детей. Она всегда им угрожала: если тебя арестуют, я с тобой никогда не буду разговаривать! Или: если я когда-нибудь найду тебя на Голливудском бульваре, домой можешь не возвращаться! Таким образом, я получила своеобразный посыл, что не надо быть плохой, и просто жила собственной внутренней жизнью.

У.Ш.: Внутренняя жизнь была связана с чтением – хобби, которым Джоди увлеклась, когда ездила по делам с мамой.

Д.Ф.: Она тратила много времени на шопинг, это подразумевало, что я столько же времени находилась с книгой в машине, потому что жаловаться не разрешалось. Она подбирала для меня хорошее место, и я сидела там с книгой. Таковы мои детские воспоминания.

У.Ш.: Книги не были чем-то общим между матерью и дочерью.

Д.Ф.: Думаю, у нас не совпадал словарный запас, я ее раздражала, поскольку говорила аналогиями, а ей казалось, что я слишком много болтаю. Мне кажется, она уважала меня и гордилась мной, но ее устраивало, что я делала свое дело, а она свое. Но знаешь, нам нравились одни и те же фильмы. Кино стало для нас связующим звеном. Сочетанием умственного и сердечного, языка, литературы, физического и духовного начал – это нас объединило.

У.Ш.: Но когда мама стала её менеджером, а кино – семейным бизнесом, стало ясно: именно слова сыграли значимую роль в становлении Джоди как актрисы.

Д.Ф.: Если ты был в детском отделе библиотеки, то видел те серии рассказов, наверное, про Амелию Эрхарт или Мэри Кюри или Альберта Эйнштейна – просто разные истории важных людей. Я ими просто зачитывалась. Я прочитала их все до единой. Все истории известных людей и все их безумные открытия.

Там была книга о Кеннеди. Я взяла её, пошла в ванную и запомнила каждое словечко лишь для того, чтобы произнести перед зеркалом монолог от начала и до конца. Это было похоже на мантру. Я пересказывала и пересказывала эту книгу, думаю, для того, чтобы возникло то чувство, я до сих пор помню его, чтобы я могла ощущать эмоции от слов. Я не могла чувствовать иными способами, как другие актеры. Знаешь, другие актеры могут стоять перед кучей грязи, а потом вдруг им говорят: это могила твоей бабушки, и они начинают выдавать эмоционалку, плакать, я так не умела. Так что мне приходилось читать про себя стихи. Мне надо было найти те слова, которые бы стали эмоциональным триггером, и если те слова, которые я произносила на экране, ничего во мне не оживляли, значит, я должна была найти те, которые бы оживили.

У.Ш.: Труд Джоди принес свои плоды, и как актриса она состоялась. Вскоре съемочные площадки стали для неё домом вдали от дома.

Д.Ф.: Съемочные площадки стали в известном смысле моей первой большой семьей. Когда ты снимаешься в кино или в телешоу семь или восемь месяцев, а там все эти взрослые. В моем случае – все эти парни, поскольку, не забывай, когда я росла, в кинобизнесе не было женщин. Иногда там была помощница режиссёра по сценарию, или кто-нибудь, кто делал мне макияж, но практически всегда вокруг были мужчины. А у меня не было отца, так что там была куча парней, которые научили меня таким вещам, как резьба по дереву, всему, что связано с объективами, фокусными расстояниями, я знала, как зарядить патроны в магазин, а если своевольничала, соответственно, они делали мне выговоры. Они говорили: «Садись на свое место» или: «Перестань ерзать» или: «Ты должна написать благодарственные письма» или: «Ты должна каждый вечер развешивать одежду в своем трейлере». Были все эти правила и, кажется, с любовью, поэтому, когда я была младше, было очень тяжело, когда съемки заканчивались или шоу отменяли. Каждый раз это было просто душераздирающе.

У.Ш.: Но книги отвлекали от этой неопределенности.

Д.Ф.: Каждый раз, когда я пыталась сбежать от чего-либо дискомфортного, сложного для меня, чего-то, что было слишком хаотичным, моим первым убежищем было чтение.

У.Ш.: А как ты столкнулась с «Фрэнни и Зуи»?

Д.Ф.: Жаль, что я не могу рассказать – я не помню. Мне кажется, это было в книжном магазине. Такое чувство, будто он был обычным, старым… вот магазин, а вот книга.

У.Ш.: Тем не менее, оказалось, что для Джоди это нечто большее, чем просто обычная старая книга. Она тут же почувствовала связь с повестью.

Д.Ф.: Я просто… знаешь, это было оно. Просто «моя» истории.

У.Ш.: История, написанная Джеромом Д. Сэлинджером и изданная в 1960 году, «Фрэнни и Зуи» повествует историю семейства Гласс. В рассказах речь идет о брате и сестре Гласс, которые выросли, выступая на детской радио-викторине. Спустя годы, прошедшие с расцвета их популярности, каждый из них мучительно борется с экзистенциальным желанием найти ответы о любви, о Боге и о своем собственном будущем.

Д.Ф.: Это очевидные параллели. Я была… ну, ты понимаешь, в некотором смысле известной. У меня было множество пресс-конференций, мне приходилось часто фотографироваться. И я остро осознавала: на мне лежит ответственность, я в некотором смысле принадлежу этим людям. Думаю, я еще в отрочестве осознавала это. Но я также полагаю, это была и духовная тоска. Как будто должно быть что-то еще, должно быть нечто большее.

У.Ш.: С течением времени для Джоди стало очевидно, чем было это большее.

Д.Ф.: Теперь, когда я вернулась и перечитала её миллион раз, я понимаю, что многое из этого было придумано, была семья людей, говоривших на одном языке. Каждый из них страдал, но каким-то образом они заботились друг о друге, поскольку понимали эти страдания. То есть это было некое товарищество внутри семьи, семьи неудачников, которые как бы объединялись. Это было именно то, чего я хотела. Я чувствовала себя как герои «Фрэнни и Зуи», я хотела семью, состоящую из других людей, которые задавали себе так много важных вопросов и так много чувствовали. Но у меня не было такой семьи. Моя семья была очень ощутимой, они были потрясающими людьми, просто мы говорили на разных языках.

У.Ш.: Когда Джоди Фостер читала «Фрэнни и Зуи» в подростковом возрасте, это вызывало чувство тоски по ответам на духовные вопросы, которые терзали её, и по семье, похожей на ту, которую она нашла на страницах книги Дж. Д. Сэлинджера.

Д.Ф.: Моя семья определенно не такая, как Глассы. У меня три брата и сестры, мы погодки, они все росли вместе, потому без конца кричали друг на друга и делали друг другу гадости. У них действительно были братско-сестринские отношения, но я была маленьким ребенком, и вот этого мне не досталось. Когда мне исполнилось десять лет, они уже жили отдельно. А я должна была заботиться о маме. Значит, такова была моя работа. Моя – заботиться о ней, их – восстать против неё. Думаю, это сильно отличалось от модели отношений семьи Гласс. Возможно, потому мне так и хотелось модель как у Глассов. Может, это была тоска по такой семье. Возможно, мне хотелось не столько настоящей семьи, сколько семьи, состоящей из друзей.

У.Ш.: И вскоре Джоди нашла такую семью. Она отложила свою актерскую карьеру и поступила в Йель, где мы и познакомились на вводном уроке итальянского. Я помню множество разговоров с Джоди и почти не помню итальянского. На протяжении учебы в колледже Джоди обнаружила, что вновь возвращается к своей первой любви – литературе.

Д.Ф.: На литературе мы изучали не английский, это было своего рода литературоведение. Там была и семиология, и философия языка, словом, книги о книгах. И я в большей степени интересовалась афроамериканистикой и африканистикой – африканским фольклором в частности. Этот опыт сильно повлиял на меня. Это было нечто такое, о чем я никогда ничего не знала, и в конце концов я нашла дорогу к Тони Моррисон, и написала свое эссе на последнем курсе по «Песни Соломона».

У.Ш.: Возвратившись к своей любви к литературе, Джоди обнаружила, что строит то сообщество, в котором так хотела жить после первого прочтения «Фрэнни и Зуи».

Д.Ф.: Тема поиска семьи очень важна для меня. Вероятно, дело в присущем мне одиночестве, которое я в некотором роде сама себе навязала. Я представляю себя одиноким человеком, романтизирую это, делаю всё самостоятельно, ни у кого не прося помощи. Но, думаю, я искала семью и нашла её. В киношном бизнесе. И в колледже, конечно же. Мне кажется, что люди, которые ощущают то же, что и я в молодости, признают, что их семьи – настоящие, кровные семьи – не могут дать им такую близость и духовную связь, и находят тех, кто может.

У.Ш.: В Йеле Джоди начала для себя создавать такую семью.

Д.Ф.: Я просто чувствую, что это привилегированное место. Не то, где у унитазов золотые сиденья. Это привилегия, поскольку там масса увлеченных, талантливых, интересных людей, переполненных мыслями, и вы чувствуете электрическое притяжение. Даже когда я возвращаюсь туда теперь – чтобы увидеть своего сына – быть среди всего этого привилегия. Я действительно считаю, что Йель стал хранилищем всего того, что я искала в семье Глассов. Это было нечто, чего, я думала, не существует вовсе. Так что у меня будто мозг взорвался, когда я поступила в Йель.

У.Ш.: Получив образование, Джоди вернулась к актерской карьере, завоевав множество наград и признание за роли в таких фильмах, как «Обвиняемые» и «Молчание ягнят». Но пока она думала о том, чтобы встать за камеру для своего нового проекта, семья Глассов вновь поглотила мысли Джоди.

Д.Ф.: Я знала, что хочу стать режиссером. Всегда знала. Я не знала, возможно ли это, и, что еще важнее, не знала, хватит ли у меня стойкости духа, чтобы начать творить. Я считала, что слишком молода. Мне двадцать четыре, что я могу сотворить такого, чтобы посвятить этому год, два? А потом мне попался сценарий «Маленького человека Тэйта» − он стал моим режиссерским дебютом. Я прочла его в один присест, у меня перехватило дыхание, я вспотела и сказала: «Вот оно, этот тот фильм, который я должна снять, я знаю, что могу это сделать, я могу посвятить ему всю свою оставшуюся жизнь». И, что интересно, это действительно в определенной степени «Фрэнни и Зуи».

У.Ш.: Фильм рассказывает историю гениального мальчика, воспитанного матерью-одиночкой, которая привлекает внимание психолога и бывшего вундеркинда, который верит, что она может помочь ему раскрыть свой потенциал. В конечном счете становится ясно: они оба нужны ему.

Д.Ф.: Я кое-что прочитала, что действительно поразило меня – думая о вундеркиндах, мы воспринимаем их вестниками новой эры. Собственно, так и есть, они действительно не живут в этом периоде, они живут уже в следующем. И в силу этого гении в нашей культуре всегда будут одиноки. Это немного напомнило мне страдания в «Фрэнни и Зуи». Духовный поиск – возможно, это то, что ощущает пятнадцатилетний подросток, когда внезапно просыпается и хочет поговорить о Боге. Возможно, это просто квинтэссенция пятнадцатилетних, но меня она не покинула. Я чувствую, что в каждом моем фильме фигурирует тема духовного кризиса или люди, его переживающие, поскольку лишь благодаря этим переживаниям они развиваются и меняются, чтобы стать лучше, а не хуже.

У.Ш.: Как вы считаете, ваш читательский подход оказал влияние на вас как на актрису и как на режиссера?

Д.Ф.: Определенно моя первая любовь – это книги и слова. Честно говоря, играть я начала, когда мне исполнилось три года. Я не знала, стану ли актрисой. Так что сомневаюсь. Я не того склада человек. Не того, который захочет плясать на столе, ходить на голове, чтобы произвести впечатление – это не мой типаж личности. В конце концов, став старше, я поняла, как мне повезло получить настолько физическую и эмоциональную работу. И я применяю к своим проектам эту интеллектуальную, вербальную чувствительность. Может, именно это сделало мою работу отличной от прочих – я не подходила к актерскому мастерству так, как это делает кто-то другой, решив стать актером в двадцатипятилетнем возрасте. Я подошла к нему так же, как к литературе. Итак, я всегда работаю разумом и сердцем, между ними всегда поддерживается странный баланс. Но первой любовью все равно остаются слова и структура, поэтому мой подход именно таков. Не знаю, улучшило ли это мою работу.

У.Ш.: Кому бы ты рекомендовала почитать «Фрэнни и Зуи»?

Д.Ф.: Это очень хороший вопрос. Ну, когда я просматривала эту книгу сегодня, я осознала, что никогда не давала ее читать своим сыновьям. Я очень хочу отдать ее своему старшему сыну, поскольку он сейчас как раз учится в колледже и задает те же вопросы, которые в свое время задавала я. И испытывала сильное беспокойство – просто потому, что не знала. Даже если ты самый умный на свете человек в свои двадцать два года, нет никакого способа, чтобы заглянуть в будущее и узнать, что у тебя все будет хорошо. А еще я предполагаю, что Фрэнни действительно страдала в книге из-за отсутствия житейской мудрости, сталкиваясь с миром – она боялась, что в конце радуги нет ничего. Я думаю, что в двадцать лет совершенно нормально думать об этом. Я чувствую, что если просто пойти по пути, делая один шаг за другим, смысл появится, не нужно пытаться его вызвать.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ