Еще раз о «Мидлмарче» и его гении

Автор: Джон Муллан

Поклонники «Мидлмарча» часто цитируют Вирджинию Вулф , назвавшую этот роман «одним из немногих, написанных для взрослых людей». Но что именно она имела в виду? Вряд ли она подразумевала только сюжет произведения, даже если пристальное внимание самой Элиот к перипетиям семейной жизни явно подразумевает читателя, искушенного в горестях и радостях человеческих. Вирджиния Вулф также вряд ли имела в виду грандиозный объем и сложность романа, хотя работа Элиот полностью соответствует своему подзаголовку – «Исследование провинциальной жизни» – благодаря тому, что в книге умело переплетены истории целой группы персонажей и их семей. Вулф, несомненно, говорила о самом повествовании: о тонкости и проницательности, с которыми рассказчица обнаруживает логику поступков своих героев. Именно «обнаруживает», так как Элиот, возможно, в большей степени, чем любой другой английский романист, относится к своим персонажам как к реально существующим людям. Она наблюдает за ними, слушает их и делится с нами своими размышлениями о том, почему именно они так поступают.

Такой подзаголовок может подразумевать, что роман написан в духе социологического исследования, да и сама Элиот периодически пользуется этой идеей, в качестве предмета научного интереса рассматривая своих героев, принадлежащих к разным классам в маленьком городке одного из центральных графств. Она применяет ряд аналогий из викторианской экспериментальной науки – батареи, микроскопы, оптические эффекты, – чтобы помочь нам лучше понять взаимодействие между людьми. Однако юмористическая несообразность таких сравнений частично также является причиной их использования. Когда автор рассуждает о том, почему прямая, не склонная к сентиментальности супруга приходского священника миссис Кэдуолледер так заинтересована в том, чтобы свести сэра Джеймса Четтема, недавно обманутого Дротеей Брук, с сестрой Доротеи Селией, Элиот предлагает нам представить, что можно обнаружить, «нацелив микроскоп на каплю воды». Слабые линзы покажут крохотных существ, устремляющихся прямиком в пасть более крупных, но стекло посильнее «обнаружит крохотные волоски, закручивающие водовороты, которые затягивают будущие жертвы». Элиот совершенно верно предлагает направить сильные линзы на кажущееся беспричинным стремление миссис Кэдуолледер свести двух героев вместе. Нам предлагают увидеть силу снобизма, которая косвенно заставила миссис Кэдуолледер стремиться к тому, чтобы свести подходящих друг другу партнеров. Пристальное рассмотрение человеческой натуры всегда дает возможность найти объяснение поступков.

«Мидлмарч» также мог показаться своим первым читателям определенным видом исторического исследования. Роман начал публиковаться частями между 1971 и 1972 гг., а его действие происходит четырьмя десятилетиями ранее, во времена детства Элиот. В нем чувствуется влияние изменений, которые происходили задолго до момента его написания: движение за реформирование коррупционной системы выборов в Британии, эмансипация католиков, первые железные дороги, применение новых научных открытий в медицине. Однако ни один читатель не воспримет этот роман как исторический. Социальные изменения заметны только в трудностях, с которыми сталкиваются герои Элиот. Вместо того, чтобы увидеть разумные причины для проведения конституционной реформы, мы получаем комично описанную политическую кампанию по продвижению мистера Брука. Вместо признания развития знаний в медицине мы получаем историю молодого врача-идеалиста, Лидгейта, и человеческих слабостей, которые мешают его профессиональным амбициям. Расстояние в сорок лет позволяет автору лучше видеть, как персонажи переживают изменения, которые понятны им только частично – как и все мы понимаем текущий исторический момент лишь отчасти.

«Мидлмарч» – роман для взрослых потому, что в нем действительно показана вся сложность мотивов, движущих людскими поступками. К моменту написания этого произведения Элиот было за пятьдесят и она уже была известным автором. При этом в ее карьере наступили определенные затруднения. После длительного обучения литературной журналистике и переводам в двадцати- и тридцатилетнем возрасте Элиот один за другим опубликовала три романа – «Адам Бид» (1859), «Мельница на Флоссе» (1860) и «Сайлес Марнер» (1861). Они были хорошо приняты публикой и имели коммерческий успех. Свободная от необходимости беспокоиться о финансовом обеспечении, Элиот приступила к двум амбициозным художественным произведениям: историческому роману «Ромола» (1863), повествующему о Флоренции 14-го века, и острополитическому труду «Феликс Холт, радикал» (1866). В каждом романе по-своему отразился мощный интеллект автора, хотя ни один из них не повторил успеха ее ранних работ. К моменту создания «Мидлмарча» Элиот старалась вновь раскрыть свой дар описания маленьких трагедий и комических моментов обыденной жизни.

«Мидлмарч» появился из двух отдельных проектов: романа, который изначально был посвящен приезду врача-идеалиста в маленький английский городок, и другого произведения, предварительно названного «Мисс Брук», об ошибках пылкой и духовно незрелой девушки. Элиот вдохновилась идеей объединить их. Роман стал публиковаться в новом формате, позволявшем автору охватить в своем повествовании жизнь целого общества, и параллельно с этим вовлечь читателей в наблюдение за развитием взаимоотношений между большим количеством персонажей. «Мидлмарч» разделен на восемь «книг» с тщательно подобранным названием для каждой. Изначально книги публиковались отдельно с периодичностью в один-два месяца, побуждая первых читателей книги следить, как искусно Элиот сплетает разные истории внутри очередного «выпуска». Книга вторая, например, названная «Старость и юность», рассказывает не только о женитьбе старого Кейсобона (на самом деле ему было около сорока) на молодой Доротее, но и о молодом и уверенном в себе Лидгейте, который конкурирует с городскими врачами со сложившейся медицинской практикой. В книге третьей, озаглавленной «В ожидании смерти», описаны алчные родственники, собравшиеся вокруг умирающего мизантропа Питера Фезерстоуна, а также страхи мистера Кейсобона и его супруги, впервые задумавшихся о его приближающейся смерти.

Помимо прочего, выстроенный таким образом роман позволил Элиот в ходе повествования показывать разные точки зрения, что дает нам возможность постоянно углублять и усложнять наше понимание взаимоотношений между героями. Мы всегда можем посмотреть на вещи под другим углом зрения, увидеть их с позиции другого персонажа. Вот небольшой пример: когда Лидгейт, положительный герой, стремящийся к знаниям, высмеивает невежественных в своем консерватизме практикующих врачей Мидлмарча, наши симпатии оказываются на его стороне. При этом Элиот в какой-то момент выказывает симпатию одному из этих пожилых людей, доктору Спрэгу, которого очень сильно уязвил молодой конкурент.

Со своей стороны, я не могу не посочувствовать доктору Спрэгу: наше самодовольство – это наша собственность, не облагаемая налогом, и очень неприятно вдруг обнаружить, что она обесценилась.

Из всех викторианских авторов только Элиот могла написать подобные слова, расширяющие понятие симпатии, которую, оказывается, можно испытывать и к проявлениям самодовольства, свойственного любому из нас. Она и посмеивается над персонажем, и при этом признает его чувства.

В «Мидлмарче» автор настолько старается не вставать на чью-либо сторону, что иногда даже поправляет сама себя. Глава 29, в которой рассказывается о Кейсобонах, недавно вернувшихся из своего крайне неудачного медового месяца, начинается в этой замечательной манере:

Как-то утром через несколько недель после ее возвращения в Лоуик Доротея… но почему всегда только Доротея? Неужели ее взгляд на этот брак должен быть единственно верным?

Элиот ловит сама себя на слишком явной симпатии к одному персонажу и вместо этого переключает свое и наше внимание на Кейсобона, его «обостренное осознание», алчущее и робкое. Последовавший за этим анализ его характера, всех его черт, которые отталкивают симпатию, сделан также тщательно, как и любая другая психологическая зарисовка в романе – и с такой же эмпатией к персонажу. «Вот и мистер Кейсобон служил центром своего собственного мирка». Сама его эгоцентричность является «чертой, свойственной всем нам» и «заслуживает нашего сострадания». Читатели, привыкшие всегда вставать на чью-либо сторону, будут постоянно спотыкаться в этом тексте. Даже одиозный в своем самодовольстве банкир Булстрод будет показан в качестве субъекта, достойного сострадания, полностью очеловеченным – и как раз в тот момент, когда обнаружится, что он лицемер.

Элиот способна одновременно удивляться людской глупости и проявлять сострадание. Когда Кейсобон обнаруживает, что перспектива надвигающейся женитьбы не так приятна, как он ожидал, он выглядит одновременно забавным и зловещим. «А потому он решил самозабвенно броситься в поток восхищенных чувств и, быть может, с удивлением обнаружил, сколь мелок этот ручеек». Однако потенциальная нехватка любви в браке ужасна для Доротеи. Когда мы видим ее горько оплакивающей собственную судьбу во время ее медового месяца в Риме, и осознаем, что сама она не в состоянии понять свои чувства, мы тем яснее о них догадываемся. Она «даже себе не могла бы точно назвать причину своего горя». Частично это наверняка из-за того, что сексуальный аспект ее брака неудовлетворителен – а возможно его и вовсе не существует. Сама Элиот не была ханжой, но, руководствуясь правилами сдержанности, которых придерживались викторианские авторы, она делает из этого аспекта нечто тонкое и исполненное психологизма. Доротея избегает называть проблему даже в собственных мыслях.

Нет ничего тоньше того, как Элиот смещает угол зрения, чтобы исследовать взаимное непонимание, которое свойственно двум несчастливым бракам в романе – браку Доротеи и Кейсобона, а также Лидгейта и Розамонды. Первый случай выглядит настолько болезненно убедительным потому, что Элиот позволяет нам так же хорошо понимать Кейсобона во всей его горделивой сдержанности, как мы понимаем Доротею. Брак Лидгейтов, в противоположность Кейсобонам, построен на физической привлекательности и своеобразном отзеркаливании самоуважения. Он начинает рушиться из-за нехватки денег. Элиот блистательно показывает, как финансовое бремя болезненно выдавливает симпатию из этого брака. Как с восторгом отмечал Генри Джеймс , это «трагедия, произошедшая из-за неоплаченных счетов в мясницких лавках и настоятельной необходимости экономить на шпильках». Это катастрофа обыденности. В Мидлмарче долги имеют сильнейшее влияние на людей. Процветание удостаивается восхищения или зависти, но оно всегда ненадежно. Элиот уже писала об этой ненадежности в «Мельнице на Флоссе», романе о человеке, который жил в явном достатке и в итоге оказался банкротом. И в «Мидлмарче», как и в предыдущем произведении, финансовые успехи и провалы являются социально значимыми моментами, которые заметны окружающим.

Стремление к богатству является источником глубоко запрятанной интриги романа – настолько глубоко, что долгое время она была практически забыта. Вступление не особо щедро на детали, кроме упоминания того, что фабула тесно связана с описанием «провинциальной жизни», что является целью создания произведения. Она включает в себя (как это часто бывает с фабулами) раскрытие действий, скрытых в прошлом, обнаружение того, что за респектабельностью могут скрываться воровство и заговоры. Это привносит в самодовольный мирок жителей города шантаж и даже кое-что похуже. В этом мире люди знают своих соседей слишком хорошо, чтобы ошибочно судить о них. Доротея, которой пришлось научиться не доверять своим собственным заключениям о людях, говорит сестре: «А ведь невольно задумываешься над тем, как живут другие люди и как они смотрят на мир». Именно на базе такого любопытства Элиот и создает свой опус магнум.

Некоторые великие романисты – например, Джейн Остин – практически отсутствуют в своем повествовании. Джордж Элиот в Мидлмарче присутствует повсеместно, часто обращаясь к нам от своего имени. Читатель оказывается в компании мудрого и ироничного автора. Автор всегда рискует, разъясняя поведение своих персонажей и соотнося это со своими жизненными наблюдениями, но она здесь делает это настолько тонко, что скорее оживляет этим своих героев, а не превращает их в манекены для демонстрации примеров из жизни. Когда сэр Джеймс Четтем настаивает на претворении плана Доротеи по созданию приходов для бедняков несмотря на то, что она обручилась с другим мужчиной, Элиот показывает, что это делается не из одного только самоуважения. «Без сомнения, это был лучший способ сохранить свое достоинство, однако гордость только помогает нам быть великодушными, а не делает нас такими – как тщеславие не делает нас остроумными». Одним словом, мы все как эти персонажи.

У Элиот особая тесная связь с героями, и соответственно, и особая готовность сочувствовать им.

Бедный Лидгейт! Или мне следует сказать: бедная Розамонда! У каждого из них был свой мир, о котором другой не имел ни малейшего представления.

Это было вполне обоснованно сказано о двух людях, которые на тот момент только влюблялись друг в друга. Автор заставляет нас осознать, что мы всего лишь можем бессильно наблюдать за происходящим. Доротея простодушно спрашивает своего супруга, может ли он часть наследства, предназначенного ей, завещать Уиллу Ладиславу, внуку тети Джулии, несправедливо лишенной наследства собственными родственниками. Ее интерес к Уиллу возмущает и заставляет ревновать, и он с горечью отказывает в ее просьбе.

Бедняжку Доротею, укрытую покровом тьмы, обуревали самые разные чувства.

Она сама их не понимает, но мы-то понимаем. И здесь же, когда Кейсобон ведет себя наиболее мстительно, Элиот дважды отмечает «Бедный мистер Кейсобон», слишком хорошо понимая, как «не доверяющий ничьим чувствам по отношению к нему» он обречен на самоистязание.

«Бедный мистер Кейсобон!» Одним из достижений этого романа является то, что «внутренняя драма» человека, боящегося сочувствия, как раз и вызывает в нас это сочувствие. И это только один пример того, насколько «Мидлмарч» блистательно справляется с важнейшей задачей художественных произведений: позволить читателю почувствовать, каково это – быть кем-то еще.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ