Джордж Сондерс о лучшем совете писателю, который он получил

Как вы боретесь с творческим кризисом?

Мне нравится определение Дэвида Фостера Уоллеса , что творческий кризис всегда появляется у писателей, ставящих перед собой высокую планку. Например, вы пишете предложение, которое не дотягивает до вашего представления об «идеале», и вы со стыдом удаляете его, затем пишете еще одно — удаляете. И вот прошло уже несколько часов, а вы сидите перед чистым экраном и чувствуете себя неудачником. Для меня своего рода лекарством является согласие с собственным процессом ревизии и взгляд на эти плохие первые предложения как на стартовую позицию. Если вы знаете путь, который вам предстоит пройти от плохого к хорошему, а затем к лучшему, то вы не будете встревожены изначальным хаосом. Существует вечное противостояние между двумя точками зрения: 1) умение талантливо писать — это дар, который приходит по мановению руки; 2) умение талантливо писать не появляется само собой, но развивается в процессе пересмотра и постепенного, многократного исследования. Я предпочитаю и поддерживаю вторую точку зрения, а также нахожу достаточно захватывающим, что мы узнаем, о чем мы хотим сказать, пытаясь (вначале неумело) написать об этом. И это случается при помощи постоянного применения нашего вкуса в тысячах микро-решений.

Без какого нелитературного произведения (фильма, ТВ-шоу, картины, песни) вы не можете представить вою жизнь?

«Монти Пайтон и Священный Грааль». Этот фильм своими корнями уходит в очень интересное место, где политика встречает веселье, самоиронию и глупость. Большим прорывом для меня стал момент, когда я смог в своей первой книге уравновесить мою любовь к этому фильму и желание «быть литератором». Так получилось, что я увидел, что та грань, которую я провел между понятиями «развлечение» и «литература» — бессмысленна даже на самых простых уровнях, так как наша настоящая цель — показать всю важность общения. Одна из лучших сцен в фильме, по-моему, это сцена, где король проезжает мимо двух крестьян.

«С чего ты взял, что он король?» — спрашивает один.
«Он не заляпан дерьмом», — отвечает второй.

Идеально.

Какой лучший литературный совет вы получали?

Однажды, когда я еще был студентом, на одной вечеринке я припер к стенке своего наставника и героя Тобиаса Вулфа и уверил его, что зарекся писать юмористическую научную фантастику и теперь пишу «настоящую литературу». Я уверен, что он учуял, что, во-первых, это не тот настрой, с которым я могу выложиться по полной, а, во-вторых, ничто не поколеблет мое решение (кроме времени). И поэтому он ответил мне: «Отлично. Только не растеряй всю магию».

Что я потом и делал на протяжении следующих четырех лет. И однажды я вспомнил этот совет, когда я сделал прорыв, который привел меня к моей первой книге, и в тот момент магия наконец-то вернулась ко мне. Писать что-то новое было весело и, возможно, интересно — книга пришла из мира эмоций (радости и злобы), а не из мира контроля или педантизма. И внезапное воспоминание о его совете послужило мне своего рода разгоном и напоминанием, что для меня «магия» — это владение словом, умение направить прозу куда-то и сделать то, что вы не могли себе представить.

Этот принцип работы не головой (идеи, концепты, планы), а сердцем (продвигаться вперед строка за строкой, доверяя себе, пытаясь общаться и развлечь воображаемого читателя, не расстраиваться, когда теряешься, а воспринимать это как индикатор того, что история хочет быть чем-то большим, чем она казалась) остался со мной и привел меня к мысли, что когда собственное «я» отступает, что-то иное врывается на его место, и это что-то — умнее, добрее и просто надежнее, чем «я», которое мы создаем через контроль и самоанализ.

Назовите первую книгу, которая вам понравилась.

Это был «Джонни Тремейн» Эстер Форбс . Моя учительница в третьем классе, сестра Линетт, дала мне ее тайком, сказав, что взяла ее для меня в библиотеке, потому что заметила, что книги, которые мы читаем в классе, скучные для меня, но (и это было решающим доводом) другие монахини пытались отговорить ее, потому что эта книга «слишком сложная» для меня. Вздор! Книга, что я читал, была первой, у которой был стиль — я мог почувствовать, как Форбс уделяла внимание каждой строчке, и я ощутил всю прелесть этого подхода — события книги ощущались реальными, я никогда такого не чувствовал прежде. Я мог видеть комнату, ощущать запах еды и вещи, которые не были описаны, спонтанно возникали у меня в голове: легкий бриз, героиня убирает выбившуюся прядь волос, лезущую в глаза, пока она говорит. Это был первый раз, когда я смутно почувствовал, что внимание писателя к предложению напрямую влияет на способность читателя погружаться в вымышленный мир. То есть, предложение создает мир, а не просто описывает его. Прочитав книгу, я также стал думать в стиле Форбс, и мир в ответ изменился — я не только видел его другим, он стал другим. Я замечал другие вещи, пытаясь сымитировать ее манеру повествования («монахини пересекали бетон, мелькали ноги, тучи сгущались»). Так я начал понимать, что стиль повествования — это не просто красивая упаковка, а мысль, которая способна создать мир.

Также я наткнулся на автобиографию Эрни Бэнкса «Мистер Медвежонок» («Mr. Cub»), написанную в соавторстве с Джимом Энрайтом, и, читая ее, понимал, насколько она влияет на мое развитие как человека, с Бэнксом как образцом для подражания. Это был щедрый и позитивный человек, ответственный не только на поле, но и за его пределами, и всегда пытающийся видеть в людях только хорошее.

Есть ли такая книга, автором которой хотели бы быть вы?

Я хотел бы написать «Шинель» Николая Гоголя. Чувственность этой истории идеальна. Гоголь каким-то образом сумел заставить нас симпатизировать главному герою, далеко не святому. Он одновременно выставляет его дураком и заставляет любить его. Он мерзкий тип, тот, рядом с кем не хочется находиться, и все же в конце повести мы уже жалеем его. Как мне кажется, в прозе Гоголь моделирует некую форму христианской любви — учит нас, каково на самом деле верить, что мы все братья и сестры. Он заставляет нас полюбить действительно «низшего среди нас»: несимпатичного, скучного, педантичного, стремящегося стать незаметным, и, как нам кажется, даже не особо доброго к тем, кто ниже рангом, и, возможно, если бы он смог собрать силы, чтобы иметь собственную политическую позицию, то мог бы стать реакционером. Так что это настоящий подвиг. Повествование не ощущается нравоучительным, но скорее спонтанным и смешным, а также очень экспериментальным по форме: кажется, что история завершается, но потом она вновь оживает.

Также интригует сама личность Гоголя, с его разносторонностью. В последние годы своей жизни он был консервативным ворчуном, отвергающим свои ранние, дикие, гениальные работы. Поэтому мне близка мысль о том, что мы не фиксированные, жесткие личности и меняемся в течение жизни, и что наши лучшие работы возникают не по нашему желанию и не обязательно созданы согласно Поставленным Целям, а спонтанными всплесками, появляющимися неизвестно откуда, о которых мы потом будем жалеть.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ