3 июня 2018 г., 16:49

2K

Чимаманда Нгози Адичи: «Это могло бы быть началом революции»

39 понравилось 0 пока нет комментариев 7 добавить в избранное

Ее включили в список литературы по школьной программе, и она считает Хилари, Опру и Бейонсе своими фанатами. Писательница говорит о материнстве, движении #MeToo — и о том, что вызывает разногласия.

Автор: Лиза Эллардайс (Lisa Allardice)

На лекции PEN (PEN America — организация на стыке литературы и прав человека, выступающая за свободу выражения в США и по всему миру — прим. пер.) на Манхэттане в прошлые выходные писательница Чимаманда Нгози Адичи отругала Хилари Клинтон за то, как начинается ее профиль в Твиттере: «Жена, мама, бабушка». Профиль ее мужа, что неудивительно, не начинается со слова «муж». «Если посмотреть на это с такой стороны, то я, конечно, поменяю», — пообещала кандидатка в Президенты 2016 года.

Адичи — автор бестселлеров международного уровня и звезда, насколько писатель может считаться звездой (когда мы встречаемся, она между делом рассказывает о недавней встрече с Опрой Уинфри, которая ей поклонилась). Ее первый роман Лиловый цветок гибискуса , опубликованный, когда ей было всего 26, вошел в лонг-лист Букеровской премии 2004 года; она стала обладателем премии Оранж в 2006 году за роман Половина желтого солнца ; она выиграла стипендию Макартура, которую еще иногда называют «грантом для гениев», и ее работа сейчас входит в список произведений школьной программы в США. После ее сенсационного выступления на конференции TED в 2013 году «Мы все должны быть феминистами» (фрагменты речи использованы Бейонсе в песне Flawless, Диор выпустил футболки с таким слоганом, книга распространяется в Швеции среди 16-летних подростков), 40-летняя писательница стала публичной фигурой феминизма: отсюда и возмущение в адрес бывшего государственного секретаря США.

30:16


04:13

Атмосфера на недавнем событии с Рени Эддо-Лодж (автор «Почему я больше не разговариваю с белыми о расе»), часть фестиваля WOW (Women of the World — Женщины мира) в Саут-бэнке, который проходил в Лондоне, больше напоминал вечеринку, а не вечер обсуждения книг. Волнение аудитории, большинство из которой были молодые женщины, было воодушевляющим и удивительным, как и разнообразные прически и наряды («Это нигерийки», — с гордостью говорит Адичи). Две писательницы получили обильные стоячие овации, до того как заняли свои места. Как сказала основательница фестиваля Джуд Келли в своем вдохновенном вступлении: «Мир меняется очень быстро, и мы намерены ускорить этот процесс».

«Я настроена оптимистично, но с осторожностью, — говорит Адичи о движении #MeToo, когда мы встречаемся несколько дней спустя. — Это или начало революции, или просто дань моде. Мы просто не знаем... Я чувствую в женщинах это "Хватит, все... Нет". И это меня обнадеживает».

Адичи живет в Мэриленде и в Лагосе: «Я не могла бы быть счастлива только в Нигерии или только в Америке». Она «стала черной», когда переехала в США студенткой, и жизненный опыт черной, но не американки очень остро отражен в ее полюбившемся последнем романе Американха .

Но сейчас в «Дорогой Иджеавеле: феминистский манифест в пятнадцати предложениях» (только что издан в мягком переплете) она пишет, что сексизм злит ее больше, чем расизм. «Я не думаю, что сексизм хуже расизма, невозможно их сравнивать, — поясняет она. — Просто в борьбе с сексизмом я чувствую себя одинокой, не так, как в борьбе с расизмом. Мои друзья, моя семья, они понимают проблемы расизма. Люди, которые не черные, понимают их. Но с сексизмом постоянно приходится объяснять, обосновывать, убеждать, разжевывать».

Манифест, написанный до рождения ее дочери, первоначально был письмом подруге, которая просила совета, как воспитать дочь феминисткой. «Научи ее любить книги»; «важно уметь постоять за себя»; «пусть папа тоже принимает участие в смене подгузников» — некоторые предложения могут показаться очевидными, а разочарование писательницы по поводу одежды, которая присутствует только в двух цветах — голубом и розовом, и деление стеллажей в магазине игрушек на машинки и куклы кажется лицемерным, но вряд ли вам не понравится эта небольшая брошюрка с огромными стремлениями. Простота и доступность — в этом и есть суть: Адичи не рассказывает о феминизме его приспешникам; она не использует жаргон и считает классическую феминистскую литературу «скучной» («Ты считаешь "Второй пол" интересной книгой?» — спрашивает она в ответ, когда я не отступаю). Хотя письмо обращено к «Иджеавеле», нигерийской матери, живущей в традиционном племени Игбо, Адичи говорит с женщинами по всему миру: «Когда я получаю письма от женщин, которые говорят "вы сделали меня сильнее", это очень много значит для меня, — говорит она. — Это женщина из Дании, из Кореи, из Ганы. Я даже не могу описать, насколько я становлюсь счастливее».

Одной из самых убедительных заповедей в манифестах Адичи является поощрение девочек «отвергать идею того, чтобы считаться привлекательной». «О боже мой, столько потерянного времени», — говорит она, «которое мальчики и мужчины не теряют». Клинтон и все это рассусоливание о том, считать ее привлекательной или нет, — прекрасный пример того, когда ей пришлось убеждать своих друзей, что сексизм существует. «Это все еще меня расстраивает. Мне все равно, насколько общество считает себя прогрессивным, такая критика, которая достается Клинтон от прогрессивных левых, ужасна, по моему мнению. Сейчас люди говорят ей "Заткнись и исчезни", что просто является попыткой заставить женщин замолчать. Мне нравится, что с Клинтон происходит сейчас, как будто она говорит "да пошло оно все", хотя хотелось бы, чтобы она сказала это тогда».

Кому было абсолютно все равно, насколько они считают Клинтон привлекательной, это черным американским женщинам, из которых 90% проголосовали за нее на выборах. «Кампания Трампа была расистской, анти-иммигрантской, направленной против цветных иммигрантов, — говорит она. — Белые женщины пропускали мимо ушей его открытую мизогинию, потому что он взывал к их цвету кожи».

Неудивительно, что язык для Адичи — вопрос феминизма, особенно остро поднимающийся, когда дело касается беременности и родительства. Она ненавидит выражение «животик у беременной», называет его «умаляющим», останавливающим все дискуссии таких серьезных тем, как разница в зарплате в зависимости от пола и отпуск по беременности и родам. «Для очень многих женщин беременность стала тем, что столкнуло их вниз, и мы должны это учитывать. На любой работе должно быть так, что в случае беременности женщине гарантируется рабочее место по возвращении. То, что происходит сейчас, неправильно». Для нее гендер — это социальный конструкт: «Не думаю, что я более склонна к домашней работе или к заботе о детях... Это не запрограммировано влагалищем, правда?»

И хотя она с удовольствием носит «шапку феминистки», она никогда не задумывалась о том, чтобы стать голосом феминизма, а «потом это просто случилось». Она ожидала враждебности: «Феминистка — плохое слово везде, давайте не будем себя обманывать, но особенно там, откуда я родом». Но она не была готова к той негативной реакции, которая обрушилась на нее после интервью на канале 4 в прошлом году. Тогда она спорила, что жизненный опыт трансгендерных женщин отличается от жизненного опыта женщин, которые были рождены женщинами, что было принято как «создание иерархии», «как будто трансгендерные женщины не совсем женщины, а я совсем так не думаю».

Она была искренне удивлена возмущением, «потому что я думала, что говорю очевидные вещи», говорит она и остается непоколебимой в том, как это важно принимать различия (последнее, глубокое послание Дорогой Иджеавеле): «Гнусность, с которой приходится встречаться транс-женщинам, только потому что они трансгендерны, — с этим никогда не встретятся цисгендерные женщины. Если мы будем притворяться, что разницы нет, то как мы будем с этим бороться?» Она сравнивает эти благие намерения с дальтонизмом в отношении цвета кожи: черная кожа и белая кожа разные, сказала она под большие аплодисменты на мероприятии с Эддо-Лодж. «Да, мы все относимся к человеческой расе, но существуют различия, и эти различия влияют на наш жизненный опыт и наши возможности, — говорит она сейчас. — И дальтонизм в отношении цвета кожи я нахожу абсолютно бесчестным».

Ее обвиняли в «убийстве трансгендерных женщин словами» и, она рассказывает, были призывы к сожжению ее книг. Ее очень задела онлайн реакция от некоторых ее бывших студентов по креативному письму в Лагосе, где разрушение табу о правах геев и женщинах было настолько же важным, как и обучение. «Мне сказали: "Вам должно быть стыдно", — она показывает кавычки руками. — Когда вас стыдят, вам должно быть стыдно. Мне не было. Я была расстроена. Я была разочарована». Она чувствует, что ее «племя», те люди, которые верят в равные права для всех, подвели ее: «Я думала, что они знают меня и за что я борюсь».

Оглядываясь назад, она думает, что ее главным грехом было неподчинение ортодоксальным правилам языка. На событии в Саут-Бэнке писательница, которая не пользуется Твиттером, называя его уродливым, выразила сомнения по поводу молодого феминизма, присущего социальным сетям, который ей не подходит. Она настороженно относится к термину «Интерсекциональность», но точно знает, чем она не является. Она вспоминает интервью с белой актрисой, которая, волнуясь признать расистскую историю западного феминизма, заявила, что феминизм — это не о ней, а о черных женщинах, которые были угнетены. «Конечно, феминизм — это о ней, — говорит Адичи с раздражением. — Я бы хотела, чтобы она сказала: "Вот с каким дерьмом мне приходится разбираться, потому что я женщина, но я думаю о всех других женщинах, у которых нет белой привилегии, и я не представляю, каково это". Вот это было бы идеально».

Когда она недовольна тем, что она называет «быстрой негативной реакцией» среди молодежи — «это скучно», свою настоящую злость она оставляет прогрессивным левым, особенно в Америке, которые взращивают беспощадную атмосферу, закрывающую любую возможность диалога («заткнись, ты не прав»). Показывая отсутствие какого-либо сострадания, они идут против ее кредо как писателя, в котором все люди неидеальны: «Мы не можем позволить себе быть праведниками».

Несмотря на весь шум последних лет, художественная литература остается ее религией: «Я действительно верю, что была рождена для этого». В интервью со своим другом, новелистом Дэйвом Эггерсом, в прошлом году она сказала, что больше не считает себя «послушной дочерью литературы». Она развлекается, отбрасывая правила и стирая границы выдумки и воспоминаний.

«Когда мы пишем историю, мы подрываем души. Конечно, ты вкладываешь себя в свою работу, твоя работа — это ты». Все, что ей надо, это одиночество, тишина и место, где писать. «Эта радость изысканна. Только думая об этом, я готова заплакать», — говорит она, стараясь сдержать слезы. Но когда не пишется, «на меня обрушивается ужас, что я никогда не смогу писать. Это самое страшное, что только может случиться».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы

Авторы из этой статьи

39 понравилось 7 добавить в избранное

Комментарии

Комментариев пока нет — ваш может стать первым

Поделитесь мнением с другими читателями!

Читайте также