Первые рецензии на каждый из романов Кормака Маккарти

Вам нравится это предложение?

Воистину, мертвые не имеют отношения к смерти. Смерть – это то, что несут с собой живые. Состояние страха, похожее на какое-то зловещее предчувствие горьких воспоминаний. Но мертвым не дано помнить, а небытие не является проклятием. Отнюдь нет.

А как насчет этого?

Они смотрели куда-то в неведомые дали, туда, где тонут звезды, а киты несут свои необъятные утробы в черном и бескрайнем море.

Или такое?

Он вышел на серый свет и остановился, и на мгновение увидел абсолютную истину мира. Холодное безразличное вращение Земли, которая погибла, не оставив завещания. Тьма неумолима. Слепые ложные солнца, поднимающиеся над горизонтом. Сокрушительный черный вакуум Вселенной.

Если вы ответили утвердительно на любой из этих вопросов, вероятно, вы являетесь или должны являться поклонником Кормака Маккарти . Вот уже полвека нелюдимый романист, драматург и сценарист погружается в темное, пустое подсознание американского Запада и внезапно появляется с новой серией мрачных и ужасающих видений. Поскольку в апреле отмечалась очередная годовщина с момента публикации «Кровавого меридиана» , кошмарного magnum opus Маккарти, мы подумали, что было бы неплохо вспомнить, что в свое время писали критики о каждом из десяти его романов.

Хранитель Сада / The Orchard Keeper (1965)

Но теперь все они ушли в мир иной. Спаслись бегством, были изгнаны или высланы в смерть, забыты, погублены.

Леса и поля, горы и хижины, обособленность и своевольная независимость – все это кажется привлекательным с точки зрения литературы, особенно если в детстве писатель получил мимолетное представление о каком-нибудь последнем оплоте сельской Америки. Традиционный фольклор и народная речь, звуки и запахи природы, воинствующее поведение людей, еще не ставших по-настоящему цивилизованными, – все это невероятно привлекательно как материал для художественного произведения.

Некоторые писатели могут блестяще и нетривиально писать о таких привычных вещах... Другим писателям, хотя они тоже весьма одарены, крайне мешает их почтительное и чрезмерное восхищение Уильямом Фолкнером . Кормак Маккарти, автор романа «Хранитель сада», является одним из таких.

В его «Хранителе сада» есть своя собственная история, но он рассказывает ее, используя такое количество литературных приемов и особенностей, свойственных Фолкнеру, что наполовину скрывает свои собственные таланты под потоком подражания.

В этом произведении нет бесконечных предложений, но имеется множество других особенностей, характерных для Фолкнера: блуждающие местоимения без видимых антецедентов, малопонятная лексика и выдуманные слова, компактная проза, наполненная сложными речевыми оборотами, преднамеренная двусмысленность, намеки и скрытая информация, путаница во времени и месте действия, и короткие ретроспективные сцены, возникающие, чтобы пролить немного света на прерывающийся мрак.

Казалось бы, сочетание всех этих элементов обещает сделать книгу «Хранитель сада» трудной для прочтения. Но удивительным является тот факт, что это потрясающая книга, несмотря ни на что.

Маккарти является экспертом в создании эмоционального климата: он предполагает, вместо того чтобы утверждать, создавая длинный ряд коротких, драматических сцен в виде коротких вспышек визуальных образов. Он может пренебрегать мотивацией некоторых своих персонажей. Он может оставлять кое-какие сомнения относительно того, что происходит в данный момент. Но то, как он пишет, подобно проливному дождю.

Орвилл Прескотт (Orville Prescott), The New York Times, 12 мая 1965 года

Тьма снаружи / Outer Dark (1968)

Я встречался с человеческой подлостью до тех пор, пока Бог, не знаю почему, не погасил солнце и не убрался восвояси.

Второй роман Кормака Маккарти «Тьма снаружи» представляет собой прекрасный результат творческого воображения, сочетающего в себе мифические явления и реальность. Он сделал выдуманное настоящим, обычное – загадочным. Это похоже на то, как если объединить «Время человека» (The Time of Man) Элизабет Мэдокс Робертс (Elizabeth Madox Roberts), с его житейскими народными традициями и немногословными персонажами, с одним из готических рассказов Исака Динесена .

В общих чертах история имеет фолкнерские очертания. В лесной хижине юная девушка вот-вот родит ребенка, которого она зачала от своего брата. Девушка рожает в муках без какой-либо помощи, не считая неуклюжего участия юноши. После рождения ребенка молодой человек оставляет его в лесу, обрекая на смерть. Но бродячий ремесленник, который догадывается о том, что произошло в хижине, забирает ребенка. Девушка узнает об этом и отправляется искать своего сына, плод кровосмесительной связи, а юноша, в свою очередь, отправляется на поиски девушки. Смысл истории состоит в этих двойственных поисках.

Однако мистер Маккарти написал не просто готическую сказку. Тени и мрачные закоулки присутствуют там не просто для создания художественной атмосферы. Эту книгу населяет темное, косное общество, которое, как нам казалось, уже давно исчезло. И в нем совершаются стародавние преступления, наказания и жертвоприношения.

Томас Ласк (Thomas Lask), The New York Times, 23 сентября 1968 года

Дитя Божье / Child of God (1973)

Когда-то на Земле росли леса, которые никому не принадлежали.

Кормак Маккарти, пожалуй, самый одаренный из всего нынешнего поколения писателей американского Юга. У него есть поэтическое чувство языка и способность эффектно умещать на одной странице то, на что менее одаренному писателю понадобилась бы целая глава. «Дитя Божье», третий роман Маккарти, является переломным произведением, которое пытается выйти за рамки «Хранителя сада» и «Тьмы снаружи».

Дар Маккарти сродни таланту Эдгара Аллана По : способность вырастать из своих бессознательных страхов, которые, как представляется, являются шагом назад, к началу пути. К сожалению, кажется, он считает, что пишет натуралистический роман, то есть он верит, что навязчивые идеи бедного Балларда являются результатом его наследственности и его окружения. Такое объяснение является упрощенным. В художественной литературе толкование безумия всегда подается в упрощенном виде. И в самом деле, Маккарти настаивает на том, что Баллард не сумасшедший, но нелегко понять, а кем же еще он может быть.

И все же «Дитя Божье» – это чудо. Слог Маккарти более сжат и прекрасен, чем когда-либо. Язык произведения – страница за страницей, предложение за предложением, – это работа мастера. Многие сцены, кажется, могут вызывать галлюцинации, оставляющие неизгладимый след в умах людей. Баллард – настоящий мертвец, но проблема в том, что Маккарти, похоже, думает, что он просто пещерный человек, с которым плохо обошлись.

Уильям Пэррилл (William Parrill), The Tennessean, 27 января 1974 года

Саттри / Suttree (1979)

Но нет предела человеческим страданиям, и все всегда может стать еще хуже.

«Саттри» – это толстая книга, полная суровой, потрясающей мощи и изобилующая разговорами. Большая их часть происходит на реке Теннесси, и Кормак Маккарти воссоздает для нас картину жизни на реке, которая читается как обреченный «Гекельберри Финн» .

Временами картины ада мистера Маккарти становятся чрезмерными, перегруженными массивными, избыточными фразами:

…войска призрачной конницы, сошедшиеся в разгневанных небесах, дряхлые призрачные мертвецы, вооруженные ржавыми инструментами войны, сталкиваются друг с другом в параллактическом движении, как неясные фигуры, восставшие из общей могилы, развороченные и опоясанные, выброшенные в кошмар лязгающей ночи, скользящие вниз по далеким склонам между темнотой и надвигающимся мраком.

Но вычурность языка исчезает так же быстро, как и появляется, и мистер Маккарти создает образы и чувства, сравнимые с ударом обуха по голове.

Книга вливается в нас, как жуткий потоп. Ее язык облизывает, расплющивает, ранит – поэтичный, тревожный поток осколков. Это что-то субъективное и несокрушимое, без той скучной опрятности и стремления к анализу, которые можно встретить в любом хорошо написанном романе. Кормак Маккарти проявляет мало снисхождения и милосердия в отношении своих персонажей или самого себя. Его текст разрознен, прекрасен и местами уродлив. Мистер Маккарти не утешит нас спокойным пением. «Саттри» похож на сильный, долгий крик, отдающийся звоном в ушах.

Джером Черин (Jerome Charyn), The New York Times, 18 февраля 1979 года

Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе / Blood Meridian or the Evening Redness in the West (1985)

Война – это решающая игра, потому что война, в конечном счете, это принуждение к целостности бытия. Война есть Бог.

«Кровавый меридиан» обрушивается на читателя как пощечина, как оскорбление, заставляя нас мириться с нелицеприятной картиной Дикого Запада, полного обугленных человеческих черепов, пропитанных кровью скальпов, дерева, увешанного телами мертвых младенцев. При том, что пятый роман Кормака Маккарти является тяжелым для прочтения, еще труднее не обращать на него внимания. Любая страница этого произведения раскрывает его самобытность, страстная мелодия, передающая в равной мере неприглядность и лиричность.

Эта последняя книга является самым значительным его сочинением, потому что она заставляет переосмыслить фолкнерский язык и необоснованную жестокость, красной нитью проходящие через предыдущие работы писателя, которые часто рассматривались как «упражнения в стиле» или изучение зла. «Кровавый меридиан» четко указывает на то, что все это время мистер Маккарти просил нас быть свидетелями зла не для того, чтобы понять его, а чтобы подтвердить его необъяснимую реальность. Его продуманный язык создает мир, подвешенный между реальностью и абсурдом, выталкивая нас из самоуспокоенности.

Кэрин Джеймс (Caryn James), The New York Times, 28 апреля 1985 года

Маккарти стремится быть Гойей по-американски... (ссылка на собрание писем Франсиско Гойи «Goya. A Life in Letters» – прим. пер.). Стиль Маккарти – это неумелая имитация Фолкнера, а его словарный запас, по-видимому, заимствован из яковианских трагедий и переводов «Беовульфа» ... Такой архаичный язык придает роману эпическую тональность, давая понять, что жестокость вечна и неистребима. Маккарти мог бы остановиться на этом, не лишившись уважения. Но нет, он пытается назвать причину, и тут же растекается мыслью по древу. Может, это война, а может быть, это корысть. Или, может, это Бог. Повествование изобилует напыщенными фразами, такими как Gods years и lies by God lies. Эти тщательно продуманные высказывания через некоторое время становятся утомительно пустыми и претенциозными... Джон Гарднер , должно быть, в гробу переворачивается. «Кровавый меридиан», безусловно, смелый и будоражащий роман, но делает ли это его шедевром?

Аллен Бойер (Allen Boyer), The Detroit Free Press, 24 марта 1985 года

Когда я читал «Кровавый меридиан» в первый раз, я был настолько потрясен, что сдался, прочитав шестьдесят страниц, несмотря на то, что он захватил меня. Думаю, что тогда я все же не очень хорошо себя чувствовал, это были плохие времена для моего здоровья, и это было выше моих сил. Но книга заинтересовала меня, потому что не было никаких сомнений в том, что она написана великолепным языком. Итак, я вернулся к книге во второй раз и прочитал, я не помню... 140, 150 страниц, а потом, я думаю, меня достал Судья. Он начинал являться ко мне в кошмарных снах, так же, как он являлся мальцу. А потом, в третий раз, я прочитал ее за один присест. Я прочел книгу от корки до корки и находился в возбужденном состоянии. Я сказал: «Боже мой! Это напоминает мне Томаса Пинчона в его лучшие времена или Натаниела Уэста ». Это величайшая книга со времен романа «Когда я умирала» Фолкнера, ... и если бы даже Маккарти написал всего одну книгу, но такую сильную и символическую, способную к непрерывной реверберации, какой является «Кровавый меридиан», это бы его более чем оправдало. Я не думаю, что Маккарти напишет еще что-то подобное, и тем не менее... Этой книгой он достиг гениальности... Она более чем успешная. Это не только непревзойденный вестерн, эта книга является потрясающим мрачным драматическим воссозданием насилия.

Гарольд Блум (Harold Bloom), AV Club, 15 июня 2009 года

Кони, кони… / All the Pretty Horses (1992)

Обычно я могу судить, насколько человек умен, по тому, насколько глупым он считает меня.

Внушительная проза Кормака Маккарти многим обязана Ветхому Завету. Его бескрайние пейзажи полыхают пожарами библейского масштаба. Его персонажи – отнюдь не психологически резонансные создания, но они подвластны широте и мощи окружающего их мира. Конечно, в Ветхом Завете окружающий мир принадлежит Богу. Но в романах Маккарти это природа – отвратительная, жестокая и скудная.

В своем шестом и лучшем романе, «Кони, кони…», Маккарти пытается писать о некоторых вещах, о которых раньше не писал, и по большей части, ему это удается... Коул убегает со своим другом, Лейси Роулинсом, в поисках земли, не перегороженной заборами, где он может без помех скакать верхом на лошади, земли, которая приносит доход благодаря тяжелому, честному труду, а не делится на участки. Однако на своем пути Коул встречает те же самые грязные, невероятные ужасы, которые обычно губят персонажей Маккарти – несчастную любовь, нечестных полицейских, кровавые конфликты и людей, ставших опасными после того, как они утратили иллюзии. В отличие от персонажей Фолкнера (писателя, с которым Маккарти чаще всего сравнивают), герои Маккарти чаще мирятся с испытаниями, нежели одерживают победу, и все же Джон Грейди Коул близок к тому, чтобы быть героем.

По большей части «Кони, кони…» воспринимается как некий классический ревизионизм Дикого Запада, который можно встретить в фильмах типа «Непрощенный» Клинта Иствуда или же «Дикая банда» Сэма Пекинпа. Маккарти наиболее успешен как автор произведений о мужчинах и мужской дружбе, поэтому ни любовная история в центре этой книги, ни женский персонаж, Алехандра, не прорисованы должным образом. Но это потрясающая проза, как всегда у Маккарти, а история гораздо более увлекательная, чем любая история из его предыдущих книг. Таким образом, «Кони, кони…» – лучшая книга для тех, кто захочет начать исследовать причудливые и жестокие вымышленные ландшафты Маккарти. В этой книге есть и целостность, и дух, обладающий разумом. И хотя мир, который изображает автор, не всегда может казаться реальным, он всегда оставляет ощущение материального.

Скотт Брэдфилд (Scott Bradfield), The Independent, 16 апреля 1993 года

За чертой / The Crossing (1994)

Глубоко в каждом человеке есть знание о том, что некто знает о его существовании.
Он знает, и от него нельзя ни убежать, ни спрятаться.

«За чертой» – это чудо в прозе, подлинно американское. Эта книга заслуживает того, чтобы соседствовать на одной полке с романами «Возлюбленная» и «Когда я умирала» , «Простофиля Вильсон» и «Маскарад, или Искуситель» , и если она наведет читателей на мысль о Фолкнере , Твене , Мелвилле и Шекспире , то она также напомнит им о таких именах как Эрнест Хемингуэй , Фланнери О'Коннор , Мигель де Сервантес , Сэмюэль Беккет , Джозеф Конрад и, для разнообразия, Джон Форд, Сэм Пекинпа и Серджо Леоне. Но «За чертой» – это до такой степени захватывающая история, и она настолько глубоко погружает читателя в свои жестокие и потрясающе красивые, безутешные пейзажи, что вряд ли у него останется время, чтобы задуматься о ее многочисленных литературных и кинематографических заимствованиях или о том, что господин Маккарти – это писатель, который может опустошить практически любой источник и сделать его своим.

Первая глава книги, действительно, воспринимается как нечто среднее между новеллой «Медведь» Фолкнера и романом «Дон Кихот» . Что касается длины повести, – а она написана с такой силой и динамикой, что к ее окончанию читатель эмоционально полностью опустошен, – то после прочтения одой трети книги может показаться, что мистеру Маккарти уже некуда двигаться.

Маккарти, питая интерес к мифической форме жизнеописания, всегда интересовался молодыми людьми и стариками или, если не стариками, то теми, кто уже совершил какое-то деяние в глубине своей души (часто ужасное, хотя и не всегда), что это исключает всякую мысль о перспективах. «Обреченные начинания, – говорит рассказчик у Маккарти, – навсегда разделяют жизнь на «до» и «после». Так вот, в книге «За чертой» мальчишки, которые так похожи на чистый лист, очень часто встречают на своем пути стариков, каждый из которых считает своим долгом рассказать им свою историю, или сделать предсказание, или дать им совет, как будто чистота является той самой пустотой, которой не терпит природа.

Талант мистера Маккарти заключается в том, что он умеет предупреждать читателей о своих литературных намерениях, не лукавя. Может показаться, что он является постмодернистом в том смысле, что все написанное – это повторение цитат, но он не согласен с такой постмодернистской практикой, полагая, что ничто не является повторением, просто некоторые истории случаются в жизни людей раз за разом. Нравственное отношение писателя к этим историям можно сравнить с отношением ремесленника к своим инструментам, когда не следует на что-то рассчитывать ради удовольствия простого тиражирования, а надо писать, не оглядываясь, предложение за предложением (и тут могут пригодиться некоторые фолкнерские определения), пусть с безысходностью, зная о безнадежности всех человеческих намерений, но с неутомимым упорством, со знанием переданного ему ремесла, которое, в свою очередь, будет передано в другие руки.

Роберт Хасс, The New York Times, 12 июня 1994 года.

Содом и Гоморра / Cities of the Plain (1998)

Наша самая заветная мечта – подстроить весь мир под себя – чревата всевозможными парадоксами и трудностями.

Как и его замечательные предшественники, «Кони, кони…» и «За чертой», роман «Города на равнине» (оригинальное название романа – прим. пер.) рассказывает захватывающую историю, которая проста по форме, но в которой за фасадом внешнего скрывается архетипическое и бесконечное.

Поскольку название подразумевает ссылку на Содом и Гоморру, роман «Города на равнине» предполагает конец всего. Но конец чего? Джон Грейди Коул обладает необыкновенным целомудрием и открытостью сердца (это нечто совершенно иное, чем глупость или наивность), которые, похоже, не вписываются в повседневность современного мира. Но «Города на равнине» – это еще и о конце американского образа жизни. Собравшиеся вокруг Парэма и Коула люди на ранчо – это сборище бродяг и стареющих ковбоев, у каждого из которых есть своя история и которым есть что рассказать. Книга наполнена ожившими картинками повседневной ковбойской жизни, описаниями приключений высоко в горах над городами, раскинувшимися на равнине. Маккарти очень хорошо понимает особый язык ковбоев, связанный с лошадьми и окружающей природой, их манеру речи, которая почти исчезла, и он, похоже, намерен спасти этот язык и все, что он олицетворяет.

Картина мира у Маккарти сурова. Как и в предыдущих романах, его персонажи сталкиваются как с жестокостью, так и с величественностью. Если он дает какую-то реальную надежду, то она заключается в целительной силе языка. Маккарти, пожалуй, лучший американский стилист-прозаик из всех современных писателей. Как написал поэт Роберт Хасс, «Маккарти кажется неспособным написать скучное предложение». В «Городах на равнине» есть пассажи редкой и гипнотической красоты. Этот роман завершает серию, которая, несомненно, станет памятником американской литературы.

Олден Мадж (Alden Mudge), BookPage, июнь 1998 года

Старикам тут не место / No Country For Old Men (2005)

Как человек решает, когда ему уйти из жизни?

Количество мертвых тел в романе «Старикам тут не место» велико, но смерть описывается сдержанно, без деталей и кратко. Мы не встретим здесь столько кровопролития, как в «Кровавом меридиане». Если не считать шерифа Белла, который является скорее голосом совести, чем персонажем, никто из этих людей не может с полным основанием называться главным героем, что, вероятно, является замыслом Маккарти. Не имея единого морального кодекса, человечество скатывается к туманному релятивизму, который может менять местами добро и зло, и может легко оправдать любой поступок. Искупление, честь, достоинство, надежда – Маккарти изображает эти понятия как глупую ностальгию старого и вымирающего поколения. В его представлении, в будущем нас ждет жестокое насилие, господство беззастенчивой силы, мир, в котором сила, а не совесть, является единственным ценным товаром.

Эрик Майлз Уильямсон (Eric Miles Williamson), The Los Angeles Times, 24 июля 2005 года

Читать Кормака Маккарти – это все равно что погружаться в атмосферу разочарования: хороший день загадочным образом сменяется плохим. Маккарти – колоссально одаренный писатель и, безусловно, он является одним из величайших мастеров описания пейзажей. Он также является одним из великих подражателей американской прозы, находя удовольствие в создании театральной риторики, которая блестяще чревовещает голосом Библии короля Иакова, трагедий Шекспира и Яковианских трагедий, голосами Мелвилла, Конрада и Фолкнера. Любопытно, но в новом романе Маккарти почти ничего не осталось от дешевой позолоты, которая так отличала его раннюю прозу. Маккарти сдержан на этот раз, что соответствует духу романа. Все компактно, сжато, просто и очень жестоко. Книга указывает не на какую-то узнаваемую действительность, а всего лишь на повествовательные коды, уже разработанные триллерами и боевиками. История сама по себе хорошо знакома из кинематографа. Проблема романа «Старикам тут не место» заключается в том, что он не может придать насилию никакой глубины, смысла или даже реальности. Искусственные декорации повествования делают насилие обыденным и показным. А отображаемая в романе идея Маккарти о том, что зло ограничено и прозаично, имеет отношение только к физическому насилию. На самом же деле, его миф о вечном насилии утверждает, что сопротивление бесполезно, потому что именно так будет всегда. Вместо страданий – насилие, вместо борьбы – смерть, вместо горького плача – кровь.

Джеймс Вуд (James Wood), The New Yorker, 25 июля 2005 года

В названии книги, отчетливо указывающем на Техас (здесь подразумевается штат Техас – прим. пер.), Маккарти воссоздает зрелище ужасной силы и затухающей славы, похожее на историю, рассказанную одиноким скитальцем, выходящим из пустыни, или на библейский вестерн от уколовшегося об кактус «Старого моряка» . Если судить поверхностно, то этот роман можно рассматривать как нравоучительную историю, происходящую на фоне стремительно развивающейся и убедительной криминальной саги. Повествование пронизано риторическим посылом, который можно сравнить с бунтом Диккенса против нищеты Англии в «Холодном доме» , только здесь Маккарти восстает против торговли наркотиками, которая разрушает пограничье между Техасом и Мексикой. Так же как эти обреченные ковбои, Маккарти не может закрывать глаза на ужасы, которые он видит вокруг себя. Его голос охрип, его видения часто кошмарны. Он рассказывает испепеляющую историю, оставляющую след в памяти читателя, похожий на ожог от ножа, нагретого на костре.

Уильям Дж. Кобб (William J. Cobb), The Houston Chronicle, 17 июля 2005 года

Дорога / The Road (2006)

Поддерживайте небольшой огонь, хотя бы маленький, хотя бы незаметный.

В каждой части и в каждом предложении постапокалиптического повествования, пробуждающего чувства, несмотря на их отрицание, – парадокс воспроизводится будто бы хаотично, образуя при этом единое целое. Присутствуют все элементы научно-фантастического романа о постапокалипсисе или, по крайней мере, указания на него. В намеках на то, что причиной катастрофы стал религиозный экстремизм, есть ирония очень мрачного свойства, и Маккарти безжалостно лишает глупого читателя уверенности в завтрашнем дне. «Дорога» – это не притча и не научная фантастика, но, вместе с тем, она целиком и полностью знаменует не уход, а возвращение Маккарти к его самому гениальному литературному стилю, тому сочетанию, какого мы не видели со времен «Кровавого меридиана»: приключение и готический кошмар.

Майкл Чабон (Michael Chabon), The New York Review of Books, 15 февраля 2007 года

Это изысканно мрачное заклинание – исключительно поэтическая адская смесь. Мистер Маккарти явил миру свои самые жестокие видения, чтобы произвести на него опустошительное воздействие. В своей краткой предостерегающей истории он озвучивает нечто неописуемое, которое слишком убедительно, чтобы ошеломлять, несмотря на потрясающие разрушения, которые в ней описываются. Маккарти вызывает чуть ли не библейский гнев, поскольку он показывает такую неприглядную картину, какую человек никогда не должен был увидеть. Насколько сильно восхищает его владение языком, настолько же сильно отвращают его образы, и это подсказывает нам, что в конце «Дороги» ждет свет, а не кара. Каким-то образом Маккарти удается твердо придерживаться своего пессимизма, при этом позволяя читателю заглянуть за его пределы. Это искусство, которое одновременно и пугает, и вдохновляет.

Джэнет Маслин (Janet Maslin), The New York Times, 25 сентября 2006 года

«Дорога» – это пугающая и глубокомысленная история, которая ведет нас туда, куда мы не хотим идти, заставляет нас задумываться над вопросами, которые мы не хотим задавать. Читателей, которые презрительно насмехаются над мифической и библейской претенциозностью Маккарти, будет коробить от амбиций «Дороги». Сначала я тоже пытался смеяться над книгой, но я просто притворялся, что мне все равно. В конечном итоге, мой цинизм был подавлен внутренней силой прозы Маккарти и красотой любви героя к своему сыну. Кульминация книги – как непорочное зачатие из «Путешествия пилигрима в небесную страну» и «Безумного Макса» – это поразительное допущение, не свойственное Маккарти, как слабый отклик на отчаянную молитву.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ