The New Yorker: Хан Ган и сложности перевода

Автор: Цзяян Фань (Jiayang Fan)

Насколько буквальным должен быть литературный перевод? Набоков, владевший в совершенстве тремя языками, на двух из которых писал книги, считал, что самый корявый буквальный перевод в тысячу раз полезнее самого красивого пересказа («the clumsiest literal translation is a thousand times more useful than the prettiest paraphrase»; из эссе «Problems of Translation: Onegin in English», 1955 год). В свою очередь, Борхес утверждал, что переводчик должен стремиться к тому, чтобы преобразовать и обогатить текст, а не просто скопировать его. «Перевод — это более продвинутая ступень цивилизации, — считает Борхес, или, в зависимости от перевода, с которым вы столкнулись, «более продвинутая версия письменного произведения». (Эту мысль он записал на французском языке, а владел он несколькими.)

В 2016 году роман Вегетарианка стал первым романом на корейском языке, получившим Международную Букеровскую премию, которая была вручена не только его автору Хан Ган , но и переводчику на английский язык Деборе Смит (Deborah Smith). В англоязычном мире работа Смит, на тот момент 28-летней аспирантки, изучающей корейский язык на протяжении шести лет, была оценена очень высоко. Однако в корейской прессе высказывания о национальной гордости в связи с победой Хан, не говоря уже о двадцатикратном увеличении тиража, довольно скромном по сравнению с успехом, который встретил книгу после первой публикации в 2007 году, скоро сменились обвинениями в неправильном переводе. Несмотря на то, что Хан прочла и одобрила перевод, в газете Хафингтон Пост Корея (Huffington Post Korea) было опубликовано заявление о том, что перевод абсолютно не точен. Смит выступила в свою защиту на Международной книжной ярмарке в Сеуле. Она сказала: «Я могу себе позволить быть неточной только для достижения большей точности».

В сентябре прошлого года возникли споры и среди американских читателей. В это время газета Лос-Анджелес Таймс опубликовала заметку Чарса Юня (Charse Yun), слушателя курсов переводчиков в Сеуле корейско-американского происхождения. (Статья продолжила дискуссию, начатую Юнем в июле в интернет-журнале Korea Exposé.) «Смит приукрашивает строгий тихий стиль, присущий Хан, дополняет наречиями, прилагательными в превосходной степени, выбирает другие слова и выражения, которых нет в оригинале, — пишет Юнь. — Это не одиночные случаи, такие примеры мы видим практически на каждой странице». «Всё равно что Реймонд Карвер вдруг станет писать, как Чарльз Диккенс», — добавляет он. Юнь считает, что дело здесь не столько в точности, сколько в культурном контексте. В Корее существуют богатые и разнообразные литературные традиции, а также недалекое прошлое, которое близко связало их с западными (и особенно американскими) традициями. Но в англоговорящем мире образцы корейской литературы почти не имели успеха. И несмотря на постоянное упоминание Кореи в американской прессе, не так уж много находится желающих посетить эту страну. Что нельзя сказать о её более крупных соседях — Китае и Японии. Хан Ган удалось заполнить эту пустоту. По крайней мере, она положила начало этому процессу. Но если своим успехом она обязана неправильному переводу, много ли она достигла?

«Вегетарианка» по своей структуре похожа на сказку или миф. В центре её — яркий пример саморазрушения человеческого тела. Это тело принадлежит домохозяйке по имени Ёнхе, которую её муж мистер Чон считает совершенно непривлекательной. Мистер Чон, который привык всегда довольствоваться малым, считает это её плюсом.

«Мне не приходило в голову искать хоть какой-то намек на изящество, или изобретательность, или оригинальность, но меня вполне устраивал ее скромный характер». Но была одна деталь, которая не нравилась мистеру Чону в его жене — она не любила носить бюстгальтеры. Она говорила, что они сдавливают ей грудь. Она отказывалась их носить даже когда выходила из дома, даже в присутствии его друзей. При этом, по его словам, «по правде, стиль "no bra" совсем ей не шел». Он считал, что это неприлично.

Однажды утром мистер Чон обнаруживает, что его жена выбросила из холодильника все запасы мяса. Она сообщает ему, что стала вегетарианкой, так как «видела сон». До сих пор он считал свою жену человеком, который может накрыть на стол и содержать дом в порядке.

Иногда я думал, что нет ничего плохого в том, чтобы жить со странноватой женщиной. Жить как с чужим человеком. Или нет, как со старшей сестрой, которая готовит, накрывает на стол, убирает квартиру, или даже как с приходящей домработницей.

Теперь он находится в смятении, чувствует, что его предали. В конечном итоге его возбуждает дерзость жены и он начинает добиваться её силой. Подавленная Ёнхе перестает сопротивляться. Её молчание и отсутствие борьбы напоминают ему о прошлом, когда Корея находилась в оккупации. Как будто она была «женщиной для утех», которую заставили этим заниматься, а он был японским солдатом, требующим от неё развлечений.

Решение Ёнхе отказаться от мяса вызвало огромное осуждение, особенно у её отца, ветерана войны во Вьетнаме, чья тенденция к жестокому поведению предполагает наличие травм, полученных во время военных действий. (В этом военном конфликте вместе с американскими солдатами сражались больше трехсот тысяч корейских.) На семейном обеде, якобы с целью повлиять, он пытается насильно запихнуть в рот своей дочери кусок свинины в кисло-сладком соусе. В ответ на это Ёнхе режет себе запястье на глазах у всей семьи, которая приходит в ужас. В конечном итоге её помещают в психиатрическую больницу.

Ближе к концу книги её сестра Инхе с более традиционными взглядами на жизнь навещает её в больнице. С того памятного семейного обеда прошло 3 года. Инхе начинает понимать, что роль работящей, самоотверженной старшей дочери, которую она играла, была признаком не зрелости, а трусости. Это была игра на выживание. В больнице Ёнхе похудела до 30 килограммов. Она не разговаривает и отказывается от любой еды, большую часть времени она пытается изображать дерево, делая стойку на руках и греясь на солнце. Хан Ган говорит, что образ Ёнхе возник после прочтения стихов корейского поэта-модерниста начала XX века Ли Сана, который подвергался жесткой цензуре во время колонизации Кореи Японией. В его произведениях показывается жестокость империализма. Ли называл уход в состояние ступора признаком угнетения. «Я верю, что людям следует быть растениями», — писал он.

Если Ли был захвачен идеей коллективной травмы как последствием колониального режима, то Хан концентрирует внимание на страдания более интимного, личного характера. Но и её творчество базируется на истории Кореи. И именно это, по мнению Чарса Юня, может потеряться при переводе. Он говорит о том, что одной из причин, по которой многие западные читатели считают современную корейскую литературу неприятной, отталкивающей, является пассивность рассказчиков. Смит же делает акцент на конфликте и напряжении, что больше нравится западным читателям, но меньше походит на точный перевод. Например, когда Ёнхе не отвечает на вопрос мужа, то в буквальном переводе, который сделал Юнь, говорится «как будто она меня не слышала». В переводе Смит муж утверждает, что она «не обращала никакого внимания на мои вопросы».

В то же время отнюдь не ответная агрессия или какая-то более явная борьба заставляет читателя сопереживать Ёнхе. «Вегитарианка» — притча о молчаливом сопротивлении и его последствиях. Это еще и размышление о корейской культуре, в которой вопросы силы и подчинения занимают особенное место. Именно эти вопросы и являются центральными в творчестве Хан.

Хан Ган родилась в 1970 году в Кванджу, провинциальном городе, расположенном ближе к окраине Корейского полуострова. В то время население города приближалось к шестистам тысячам человек. Её отец Хан Сунвонь — известный писатель и обладатель нескольких литературных наград (за последние 10 лет Хан получила немало таких же). Оба брата Хан также являются писателями. Её отец был не только писателем, но и учителем. Семья часто переезжала, когда того требовала работа. В детстве Хан посещала несколько разных начальных школ и искала постоянство в книгах.

Семья переехала из Кванджу в Сеул в 1980 году, когда Хан было 10 лет. Это произошло вскоре после того, как Чон Ду Хван, генерал по прозвищу «мясник», совершил военный переворот и объявил военное положение. Мирные студенческие демонстрации в Кванджу были жестоко подавлены: протестующие и простые прохожие были обстреляны, исколоты штыками и избиты. Гражданская милиция, состоящая из студентов и рабочих, захватила оружие в местном полицейском участке, и ей удалось временно оттеснить армейские подразделения за черту города. События этого восстания, длившегося девять дней, сравнивали с бойней на площади Тяньаньмэнь. Погибло по меньшей мере двести (по некоторым данным две тысячи) человек. Правительство называло цифры в 10 раз меньшие, чем неофициальные источники. Несмотря на то, что никто из семьи Хан лично не пострадал, ее родной город навсегда стал символом того, что бесповоротно испорчено.

Последний её роман, вышедший в переводе той же Смит на английский язык под названием Human Acts (Дела человеческие), рассказывает об этих страшных событиях. Начинается он с того, как пятнадцатилетний мальчик Дун Хо сидит в ожидании ливня и возвращения армии, которая наполнила весь город мертвыми телами и разлучила его с лучшим другом. Дун Хо идет на поиски своего друга, но попадает к демонстрантам, которые занимаются опознанием тел в здании местной администрации. Морг уже переполнен. Там мальчик впервые видит то, как смерть обходится с плотью. Видит, что открытые раны начинают гнить в первую очередь, а пальцы ног самого ужасного оттенка черного цвета раздуваются, как толстые корни имбиря.

В здание периодически проникают звуки государственного гимна Южной Кореи. Его исполняют на церемониях похорон, которые проходят на улице. Когда Дун Хо спрашивает участников церемоний, почему они поют гимн — «как будто не само государство убило сотни людей», — они высказывают удивление. Один говорит, что «генералы являются мятежниками, захватили власть незаконно. Обычные солдаты просто выполняют приказы своих командиров. Как можно называть их государством?» Дун Хо понимает, что вопрос, который его волнует на самом деле, намного шире и более абстрактный. А может, это целая куча вопросов о непоколебимости жестокости и истинном значении свободы. Его прозрение сродни осознанию Инхе в «Вегетарианке» того факта, что ее выживание не является ее победой, а совсем наоборот, так как достигнуто ценой потери собственного достоинства.

В четвертой главе, после того как войска вернули контроль над Кванджу, Дун Хо, который сдается и поднимает руки в воздух, погибает от пули, выпущенной солдатами. Каждая глава романа фокусируется на одном человеке, на которого повлияла короткая жизнь Дун Хо. Один старшеклассник впоследствии становится редактором, которому дают задание подвергнуть цензуре факты жестоко подавленного восстания. Один выпускник становится политическим заключенным и совершает самоубийство. Девушка, работавшая на заводе, становится участницей рабочего движения. Мать Дун Хо по-прежнему целыми днями скорбит о смерти сына. Хан в своей книге очень часто использует повествование от второго лица, играет со словами «вы», «ваше», «вам», таким образом заставляя читателя почувствовать, что он или она – персонаж внутри истории.

Самая шокирующая глава книги — «Друг мальчика. 1980 год». В ней говорится о Цзен Даэ, однокласснике Дун Хо, которого застрелили, когда оба мальчика вышли понаблюдать за толпой. Дун Хо спрятался в тени здания и смотрел, как ноги друга дергаются в попытке убежать, как убивают других людей, как солдаты перетаскивают убитых. История о Цзен Даэ рассказана от имени его души, которая не может окончательно покинуть его тело, лежащее под все увеличивающейся грудой других мертвых тел и истекающее кровью. Душа его словно воздушный шарик, застрявший в ветвях дерева. Дун Хо обучает нас языку мертвых тел, а Цзен Даэ говорит о борьбе души, которая наблюдает за смертью своего тела. Души, которые касаются друг друга, но не могут полностью соединиться, называются «печальными языками пламени, которые касаются гладкой стеклянной стены и молча отплывают, побежденные невидимым барьером».

В отличие от Дун Хо, который борется со своими воспоминаниями, погружаясь в пучину стыда, Цзен Даэ, наоборот, ищет в прошлом убежище, пытаясь спрятаться от вида своего изуродованного тела. В книгах Хан люди, которые дистанцируются от своей истории, своего прошлого, обречены на жалкое существование, хуже которого только смерть. У героев, которые признают свои страхи, по крайней мере, есть надежда на свободу. Разбираться с такими воспоминаниями — процесс болезненный, но постановка диагноза приносит облегчение.

В очерке, посвященном переводу книги «Дела человеческие», опубликованном в интернет-журнале Asymptote, Дебора Смит описывает процесс чтения текстов Хан. Она говорит, что сразу же перед глазами встают очень четкие образы того, что даже не описано в тексте прямо. Она приводит пару примеров своих «очень редких искажений», включая ту самую фразу про «печальные языки пламени, которые касаются гладкой стеклянной стены». Чарс Юнь в своем очерке о «Вегетарианке» выражает восхищение работой Смит, но указывает на то, что это «новое изобретение». Смит настаивает на том, что добавленные фразы описывают образы, возникшие при чтении именно корейского текста. И эти образы настолько сильны, что она иногда возвращается к исходному тексту в поисках этих образов, будучи уверенной, что они там точно есть. Настолько явственно существуют они в её сознании.

Обычно под переводом имеют в виду нечто другое. Кто-то может сравнить процесс перевода с совместной деятельностью писателя и редактора. Хан говорит, что для неё и Смит процесс состоит из частого хождения туда и обратно, как будто они постоянно беседуют. Сразу вспоминаются «Вольные переложения» (Imitations) Роберта Лоуэлла (вольный перевод на английский известных классических и современных европейских поэтов). Юнь упоминает о книге классической китайской поэзии «Cathay» в переводе Эзры Паунда. И в то же время любой писатель был бы счастлив, если бы читатели испытывали при прочтении его книг то, о чем говорит Смит — то самое чувство, когда кажется, что прочитанный текст будто становится частью личного опыта. И это очень сильно перекликается с ожиданиями Хан как писателя. В 2015 году Хан написала о том, как посетила в Англии семинар для переводчиков, на котором Смит и её коллеги по цеху переводили с корейского на английский один из её рассказов. В своей заметке, посвященной этому семинару, Хан описывает свой сон, который ей приснился в то время. «Какие-то люди лежали на белой кровати, а я молча наблюдала за ними», — пишет она. (Заметку также перевела Смит.) Лицо спящего было накрыто белой простынею, но она всё равно слышала, что он говорит. «Мне пора вставать... нет, слишком плоская поверхность». Затем: «Мне действительно пора вставать... нет, здесь слишком мягко». И потом: «Мне нужно встать с этой постели... нет, слишком неловко». Подсознание Хан будто бы говорит, что перевод — живое существо, оно дышит; к нему нужно применять особые условия, которые можно найти под большой белой простыней. Хан вспоминает, что на следующее утро она рассказала на семинаре о своем сне, и он всем понравился. «Я поняла, что чей-то кошмар может сделать многих людей счастливыми».

Последняя глава романа «Дела человеческие» называется «Писатель. 2013 год». В этой главе говорится о Хан. (Книга была опубликована в Южной Корее годом позже.) Из этой главы мы узнаем, что Дун Хо — реальный человек, с которым Хан пересекалась в жизни. Эти встречи были незабываемы. В своем интервью в 2016 году Хан сказала, что писать о Цзен Даэ и Дун Хо было настолько мучительно, что иногда ей удавалось написать всего три или четыре строчки за целый день. В книге она объясняет, что изначально планировала изучить много исторических документов, готовясь к написанию книги, но не смогла продолжать «из-за своих снов». В одном из них она узнает новости о массовой казни, которую не может предотвратить. В другом ей дают машину времени и она пытается перенестись в день 18 мая 1980 года. Может быть, любой писатель мечтает о том, чтобы у него была такая же связь с подсознанием. Но сны Хан пропитаны потом и кровью, это бесконечные вопросы, направленные внутрь себя, при этом она чувствует себя и жертвой, и врагом одновременно. В своем интервью, которое также было переведено Смит, Хан говорит, что герои её снов возникают будто из «самого сердца пламени». Может быть, кошмары у Хан и Ёнхе разные, но они все родом из одного и того же темного места, где царствуют и живут в своей фантасмагории воспоминания о жестокости.

В октябре Хан, находясь в Сеуле, написала редакционную статью в Таймс, в которой она говорила о том, что Северная Корея и США стоят на пороге потенциально разрушительной дипломатической катастрофы. «Время от времени иностранцы говорят о том, что жители Южной Кореи как-то странно относятся к Северной Корее, — пишет она. — В то время как весь остальной мир смотрит на Северную Корею со страхом, в Южной Корее все выглядят необычно спокойными». Но всё это только внешнее впечатление, — настаивает Хан. «В нас за многие десятилетия накопилось огромное количество напряжения и ужаса, но всё это спрятано глубоко внутри и только иногда дает о себе знать короткими вспышками». Для Хан писательство, как и перевод, — что-то вроде раскопок. Она должна откопать похороненные чувства, вернуть уверенность и силу как своим вымышленным героям, так и тем, чья жизнь в них воплотилась.

В «Белой Книге» (The White Book), новом произведении, переведенном Деборой Смит и опубликованном в Великобритании в ноябре 2017 года, Хан размышляет о боли, которую испытала её мать, потеряв дочь в младенческом возрасте, о том, как она скорбит. Белый цвет символизирует смерть, скорбь, рождение и художественное творчество. Кроме того, несколько страниц в книге Хан оставляет пустыми. (Можно предположить, что это связано с ее сном о переводе, где белая простынь скрывает фразы, которые она пытается правильно сформулировать.) Она хотела, чтобы её текст «трансформировался во что-то похожее на мазь, которую нанесли на опухоль, на повязку, наложенную на рану», — объясняет она. Больше всего ей хотелось написать о боли из-за смерти сестры, так как «скрыть это было бы невозможно».

В марте 2017 года президент Южной Кореи Пак Хын Хе (её отец, военный и государственный деятель Пак Чон Хи, был президентом во время войны во Вьетнаме и убит в результате покушения за несколько месяцев до событий государственного переворота 1980 года) была арестована по обвинению в злоупотреблении властью. Скандал потряс страну. В своей редакционной статье в Таймс Хан рассказала о нескольких демонстрациях, в которых она приняла участие зимой 2016 года, до того, как молодая Пак покинула свой пост. Это было крупнейшее объединение граждан в истории Кореи. Протестующие задували свечи в знак наступающей темноты. Хан пишет: «Мы хотели изменить общество мирным и тихим огнем свечи». Возможно, эта идея появилась в голове Хан сама по себе или ей приснилась. Огонь — мимолетный и недолговечный. Он может одновременно служить памяти ушедших и освещать дорогу живущим.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ