«Вот он я»: Филип Рот размышляет о своей полувековой писательской карьере

Десятый, последний том собрания сочинений Филипа Рота , изданный «Library of America» (некоммерческая организация, занимающаяся изданием классической американской литературы — прим. перев.) называется «Зачем писать? Сборник нехудожественных текстов 1960–2013 годов». В нём собраны работы, написанные в течение более чем пятидесяти лет. Они посвящены разнообразным темам: его собственным произведениям, творчеству предшественников и современников (таких как Кафка, Беллоу, Маламуд), тесному взаимодействию с писателями во времена Холодной войны, состоянию американской культуры на протяжении нескольких бурных десятилетий. 



Тридцать семь эссе, лекций и интервью, включённые в «Зачем писать?», демонстрируют размах потрясающей карьеры Филипа Рота. Писатель сказал, что они «позволяют сорвать маски и избавиться от уловок и хитростей, характерных для романов».



С помощью электронной почты Филип Рот поделился с «Library of America» некоторыми своими мыслями.

LOA: «Я всегда хотел, чтобы ты одобрил моё голодание, или Смотря на Кафку» — работа, которую вы выбрали как ту, которой начинается книга «Зачем писать?». Она представляет собой занимательную смесь. Это эссе о Кафке, которое превращается в рискованное и очень забавное повествование, в котором вы воображаете, будто Кафка живёт в свои поздние годы в Нью-Джерси. Это ваша первая попытка написать такую альтернативную историю, к которой вы потом обратились в «Литературном негре» и в «Заговоре против Америки». Побудила ли вас к этому работа о Кафке и как получилось, что вы перешли от эссе к фантастике?

«Зачем писать? Сборник нехудожественных текстов 1960–2013»



Филип Рот: В 60-х и 70-х я не один год преподавал сравнительное литературоведение в Пенсильванском университете. В начале 70-х я начал читать лекции о текстах Кафки: романы, рассказы, письма, в том числе и знаменитое мучительно длинное письмо к отцу. Моя работа «Я всегда хотел, чтобы ты одобрил моё голодание, или Смотря на Кафку» начиналась как биографический очерк о любви Кафки к девятнадцатилетней Доре Димант, которая настигла его в конце жизни, и о том, как его творчество было связано с этим трогательным событием. Вероятно, это было его наиболее полноценное взаимодействие с женщиной. 



Насколько я помню, он писал о нежной грусти тех лет, что совершенно неожиданно породило образ Кафки, каким он мог бы быть, если бы эмигрировал из Европы в США как герой его менее известного романа «Америка», Карл Россман. Когда в военные годы я учился в еврейской школе, то знал двух таких эмигрантов, которые делали невозможное, чтобы познакомить нас с нашим древним языком. Я подумал «А что, если бы Кафка был одним из них?» Так биографический очерк превратился в биографическую фантазию. 



LOA: С 1970 вы тесно связаны с писателями из «другой Европы», в частности из Чехословакии. В «Shop Talk» представлены ваши беседы с Иваном Климой и Миланом Кундерой. Что вас привлекло в восточноевропейских писателях и что вы узнали от них?



Филип Рот: Сначала в писателях из Восточной Европы меня привлекло их вдвойне сложное положение — и как авторов, и как граждан стран с тоталитарными режимами, поддерживаемыми Советским Союзом. Впервые я узнал о тяжелом положении этих людей в 1972 году, когда побывал в Праге в качестве туриста. Как я объясняю в «Зачем писать?», мое чешское просвещение началось тогда и потом продолжалось ещё 17 лет, вплоть до свержения коммунистического строя. Мужество и страдание — это то, что я видел тогда в творцах обоих полов, которых встречал во время моих регулярных поездок в Прагу. Лишения и неповиновение. Наказание и стойкость. Семейные мучения и семейная сплоченность. Жгучая ярость и нечеловеческое самообладание. Что я узнал? Я узнал о масштабе ненависти, которая может подпитываться творчеством, о явном варварстве, которому оно может давать энергию. 



LOA: Многие работы в «Зачем писать?» — это беседы с разными писателями, от Джойс Кэрол Оутс и Эдны О’Брайен до Аарона Аппельфельда и Примо Леви. Какую встречу вы считаете особенно откровенной или неожиданной?



Филип Рот: Вы не упомянули мой разговор с Исааком Башевисом-Зингером о Бруно Шульце. Из всех авторов, имена которых встречаются на страницах «Зачем писать?», Зингер — единственный, с кем я не был знаком до интервью. Поэтому наша небольшая дискуссия в его квартире в тот день стала для меня очаровательным открытием, столкновением с ярким типом еврейской личности. Он сразу поразил умом и завораживающей хитростью. Исаак не мог быть более гостеприимным и озорным. 



Общение с теми писателями, которые уже были моими друзьями, было несколько странным из-за непривычной формализованности встреч. По крайней мере, поначалу. С Примо Леви я встречался лишь однажды, но после четырёх дней, которые мы провели вместе (гуляли по Турину, ели ночью вместе с его женой Люсией, проводили время с его близкими друзьями, бесконечно разговаривали), я было подумал, что у меня появился новый замечательный друг. А через семь месяцев он умер.

«Новеллы и рассказы 1959–1962» (первый том Филипа Рота, изданный LOA)



LOA: Ваши последние слова в «Зачем писать?» о «Случае Портного» такие: «Александр Портной. Покойся с миром». Повлияли ли 50 лет сексуального освобождения на то, как вы смотрите на книгу? Можете ли вы представить, что придумали Портного в 2017 году?



Филип Рот: Ну, в 2001 году, спустя 42 года после публикации «Случая Портного», вышла моя книга «Умирающее животное», в которой показано, к чему могут привести пятьдесят лет сексуального освобождения. Главный герой романа, Дэвид Кипеш — сексуально освобожденное существо, которым мечтал быть Александр Портной. Но он был слишком совестливым, и на него слишком сильно влияла его биография для того, чтобы он мог стать таким. Дэвид Кипеш — Портной как противоположность Портного. Он абсолютно распутный, воплощение революционного рвения 60-х, освобождённый от всех ограничений прошлого. Шестидесятые годы сделали для Кипеша то, что для несчастного Портного не смог бы сделать доктор Шпильфогель как психоаналитик даже если б он хотел ускорить подобную антисоциальную трансформацию. Терапия Кипеша — это история. 



LOA: Вас что-нибудь удивило, когда вы перечитывали тексты во время подготовки последнего тома?



Филип Рот: Меня удивило то, что многие обвиняли меня, в той или иной форме, в антисемитизме. Особенно в начале карьеры. В процессе перечитывания я задавал себе вопрос о том, почему я так активно защищался, почему просто не игнорировал их и не занимался своим делом.

Мне было немногим больше двадцати, у меня не было опыта такого последовательного и публичного нападения на мою личность. Кроме того, меня обвинили в антисемитизме, в том, что сам я презирал. Меня это рассердило и задело, поэтому я ответил с таким рвением, на какое только был способен. Теперь, когда мне уже восемьдесят, то я, читая это, думаю: «Зачем ты переживал?» И ответ заключается в том, что когда это происходило, то мне было не восемьдесят. Я был настолько далёк от восьмидесяти, насколько это вообще возможно.

Президент Барак Обама награждает Филипа Рота Национальной гуманитарной медалью США на церемонии в Белом доме. 2 марта 2011 года.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ