Бальзак: Каждый день — новый жилет (и другие откровения о парижской моде)

Автор: Валери Стил
Иллюстрация Гаварни

«Платье — это выражение общества», писал Бальзак в «Трактате об элегантной жизни», который был напечатан роялистским журналом «Ля мод» в 1830 году. Великий романист эпохи Реставрации и Июльской монархии, Бальзак был ещё и плодовитым журналистом — писал очерки вроде «Физиологии туалета» с подзаголовком «О галстуке как таковом и и и в связи с обществом», составлял статьи для энциклопедий, например, «Французы, изображённые французами» (1840-42), где описывались все типы парижан: от гризетки до дамы-комильфо, от старьёвщика до рантье. Его современник, Сюльпис-Гийом Шевалье, больше известный как Гаварни, нарисовал иллюстрации, тем самым дополнив бальзаковский текст визуальным рядом.

Бальзак — важный источник информации о роли моды, будь то в высшем обществе или в обществе в целом. Пусть он преувеличивал значимость элегантной одежды, когда говорил о ней как о способе подняться по социальной лестнице, но он был абсолютно прав, заметив, что парижская элегантность неразрывно связана с переопределением классов и статусов новой эпохи. Бальзак запросто присвоил себе аристократическую приставку «де» для саморекламы. Как замечает Шошана-Роуз Марцел, «даже если Бальзак отличает аристократическое общество от других богатых классов с точки зрения предпочтений в одежде, то это больше плод его личных вложений, нежели знание, которым обладает определенный социальный класс».

Бальзак родился в городе Тур в 1799 году (в этот год Наполеон совершил государственный переворот) и приехал в Париж в возрасте 20 лет. Как и большинство его персонажей, он прибыл в провинциальном наряде, выданном ему матушкой. Несколько лет спустя Бальзак стал заказывать платье у Бюисона, известного портного с улицы Ришелье: один месяц это были редингот цвета грецкого ореха, чёрный жилет, панталоны цвета стали; другой месяц — чёрные кашемировые брюки и два белых стеганых жилета, позже — 31 жилет за один месяц, что было частью плана купить 365 жилетов за год. К концу 1830 года он задолжал своему портному 904 франка, ещё 200 — своему сапожнику, что было вдвое больше суммы, которую Бальзак планировал потратить на жильё и провизию за год. Но он полагал, что хорошая одежда являлась первой необходимостью молодого, амбициозного провинциала, явившегося покорять Париж.

К несчастью, все его современники соглашаются в том, что одевался Бальзак скверно. Согласно баронессе Померей, Бальзак был толст, а плохо пошитый костюм делал его ещё толще. Художнику Делакруа не нравилось бальзаковское чувство цвета. Мадам Ансло заметила, что во время работы над книгой одежда его выглядела неопрятно и даже грязно, а когда он выходил в общество, то начинал вести себя напыщенно и странно, «что крайне удивляло его друзей и что он сам в шутку звал «адвертисманом». Он прославился тем, что любил работать в замызганном халате, а на прогулку по бульварам выходил с вычурной тростью, усыпанной драгоценными камнями.

Капитан Гроноу, биограф Красавчика Браммела, знаменитого денди эпохи Регентства, был крайне разочарован внешностью Бальзака: «В наружности Бальзака не было ничего, что могло соответствовать тонкому ценителю красоты и элегантности во всех их проявлениях, каким наверняка его видел читатель. Он одевался безвкусно, насколько это только возможно, нацеплял сверкающие драгоценные броши на несвежую рубаху и кольца с бриллиантами — на грязные пальцы». Сам Бальзак признавал, что только у элиты, которая ничего не делала, было время на элегантную жизнь, но он также утверждал, что художнику (такому, как он сам), «закон был не писан» и, следовательно, он мог быть «элегантным и неряшливым поочерёдно».

Возможно, в жизни Бальзак был толст, неряшлив и вульгарен, но он знал, как должен выглядеть элегантный мужчина. Он пачками создавал героев-денди, от Шарля Гранде и Анри де Марсе, до Эжена де Растиньяка и Люсьена де Рюбампре. Действительно, Бальзак создал более 2000 персонажей, и наряд каждого из них был описан в мельчайших деталях. Он показывал их тщеславие, смущение, чувство неловкости, рассеянность и невнимание в своей разодетой персоне, но нигде и словом не обмолвился, что им стоило бы сконцентрироваться на более «важных» вещах.

Одежда для Бальзака имела великое значение. Она не только ставит в определённый социальный или временной контекст персонажа или типаж, но и является выражением его или её личности, устремлений, внутренних переживаний и даже судьбы. «Вопрос костюма, — утверждает Бальзак, — чрезвычайно важен для тех, кто желает показать, что у них есть то, чем они на самом деле не располагают, потому что чаще всего это лучший способ заполучить желаемое позже».

Согласно научным теориям начала 19 столетия, общество можно проанализировать, применив биологическую модель: существуют буквально разные «виды» людей, чья внешность соответствует внутреннему характеру, как, например, острые зубы льва указывают на его плотоядность. Персонажи романов Бальзака, как и персонажи из популярной физиологии, соответствовали новым городским типажам, которые процветали в разраставшемся Париже: лев, служащий, рантье (или акционер, живший на дивиденды). Разумеется, такие люди существовали и в какой-то мере действительно отличались манерой одеваться, хотя не обошлось и без сатиричных преувеличений.

Род людской подразделялся на «тысячу видов, созданных социальными устоями», писал Бальзак, а один из его соавторов добавлял, что только одних типов служащих существует «неисчислимое множество». Но оба настаивали, что одного взгляда на плохо пошитый костюм и мешковатые брюки достаточно, чтоб сказать: «Перед нами — служащий». Точно описывалась внешность и ареал обитания каждого вида: «Ростом рантье от пяти до шести футов, движения его по преимуществу медлительны, но природа в заботе о сохранении этих хилых существ снабдила их омнибусами, при помощи которых они передвигаются в пределах парижской атмосферы от одного пункта до другого; вне этой атмосферы они не живут» (приводится перевод Б. Грифцова по изданию 1960 года — прим. пер.). В том же духе описано и его облачение: «Его широкие ступни защищены башмаками с завязками, ноги его снабжены штанами, коричневыми или красноватыми, он носит клетчатые жилеты, из недорогих, дома его увенчивает зонтикообразный картуз, вне дома он носит двенадцатифранковую шляпу. Галстук белый, муслиновый. Почти все особи этой породы вооружены тростью» (перевод Б. Грифцова, там же — прим. пер.).

Разумеется, сам Бальзак тоже был вооружён тростью, хотя рантье, тратившему на шляпу не более 12 франков, была не по карману трость с золотым набалдашником, инкрустированным бирюзой. Рабочие носили кепки, буржуазия — шляпы, но шляпы шляпам были рознь. Согласно Бальзаку, представитель богемы, получивший место в политике во время Июльской монархии, тут же менял низкую широкополую шляпу на новую фасона «золотая середина». Имперские военные в отставке «следили за тем, чтоб их головные уборы были выдержаны в старом военном стиле», писал ещё один писатель, современник Бальзака. В бароне Гекторе Юло даже без шляпы узнавали ветерана Наполеоновской армии по «военной выправке и фигуре, утянутой ремнём», синему кителю с золотыми пуговицами, «застегнутыми до самого горла». Поддавшись эротическому увлечению Валери Марнефф, Юло лишается всякого самоуважения, в том числе — вестиментарного, и заканчивает в каком-то тряпье и древней, видавшей виды шляпе, возможно, одной из тех, что носили и продавали на улице старьевщики.

Очевидно, читательская аудитория узнавала в романах Бальзака изображённых типажей и могла оценить нюансы их манеры одеваться (что нам теперь сделать сложнее). Мы, например, видим, что кузина Бетта одета как классическая «бедная родственница» и «старая дева», в непонятный наряд из ненужных или пожертвованных вещей. Но современный читатель не может по достоинству оценить значимость дорогой желтой шали из кашемира Бетты и её чёрной, бархатной накидки с подкладом из желтого штапеля.

Ну кто сейчас помнит, что традиционно жёлтый ассоциировался с предательством и завистью? Бальзак, несмотря на талант, мог быть чрезвычайно прост в вопросах символизма в одежде. Актриса Корали, любовница Люсьена, открыто заявляет о сексуальной страсти, впервые появившись в красных чулках. И напротив — верная и вечно страдающая супруга Юло обычно носит белые наряды, символизирующие чистоту. Невинная душой проститутка Эстер Гобсек идёт на первую встречу с банкиром Нусингеном в белом, будто подвенечном, платье и украшает прическу белыми камелиями. В жизни люди пользуются столь прозрачным и одноплановым языком одежды с той же частотой, что все злодеи — чёрными шляпами. Куда тоньше бальзаковское описание нарядов княгини де Катиньян — она носит одежду серых оттенков, чтобы (притворно) дать понять Д'Артезу, что она оставила всякую надежду на любовь и счастье.

Бальзак, несомненно, знал, что платье может быть обманчиво. Действительно, особое внимание он уделяет туалетам тех персонажей, которые хотят казаться не тем, кем они являются на самом деле. У Валери Марнефф четверо любовников, но одевается она как уважаемая замужняя дама — просто, но со вкусом. По Бальзаку, именно этих «Макиавелли в юбках» стоит опасаться больше, чем честных дам полусвета. Его злодеи часто прибегают к переодеванию. В «Утраченных иллюзиях» криминальный ум Вотрен переодевается испанским священником: его волосы «были напудрены как у Талейрана, а чёрные шелковые чулки облегали его мускулистые ноги». В «Цезаре Биротто», противный негодяй Клапоран «обычно носил грязный, неплотно запахнутый халат, под которым виднелось исподнее», но в обществе появлялся в элегантном одеянии, надушенный и в новом парике. Как и преступники, полицейские тоже прибегают к переодеванию — в «Блеске и нищете куртизанок» Контенсон «мог одеться со вкусом, когда требовалось», хотя «обычно думал о повседневном платье не больше, чем это делают актёры».

Сами улицы будто превратились в театр. В «Истории и физиологии парижских бульваров» Бальзак утверждает, что «у каждого столичного города есть своя поэма, которая выражает его, передает его сущность и своеобразие» (здесь и далее в этом абзаце приводится перевод Б. Грифцова – прим. пер.). В Париже это бульвары. И если «на Реджент-стрит также встречаешь все того же англичанина, тот же фрак или тот же макинтош», то в Париже «жизнь артистическая, занимательная, полная контрастов». На Парижских бульварах «можно наблюдать комедию костюма. Сколько людей, столько разных костюмов, и сколько костюмов, столько же характеров». Только на одном бульваре Сен-Дени можно увидеть «пеструю картину блуз, рваной одежды, крестьян, рабочих, тележек — словом, перед вами толпа, среди которой платье почище кажется чем-то нелепым и даже предосудительным». И если в некоторых местах вам открывалась картина «плохо одетых провинциальных масс», то на других отрезках бульвара царствовал «золотой сон», драгоценности и богатые ткани, и «все пьянит вас и возбуждает».

550 метров Итальянского бульвара были особенно многолюдны и модны. Согласно Эдмону Таскье, «променад (вдоль Итальянского бульвара) — это спокойная река чёрных костюмов, чуть тронутая шелковыми платьями. Мир хорошеньких женщин и джентльменов, которые, порой, красивы, но чаще — страшны и неотесанны». За львом (в 1830-40 годы львами называли людей, возбуждавших всеобщее любопытство не только внешним видом, но и своими свершениями — прим. пер.) с гривой неприбранных волос шёл хорошо одетый джентльмен, пытавшийся выдать себя за барона. «Денди похваляется своими манерами, лев — своей гривой, леопард — мехом, но от всех них разит дымом амбиций». За «большинство» костюмов «не расплатились». Тем временем, неподалёку, «львы с бульвара де Ган, более благоразумные, чем их собратья из Сахары, живут исключительно сигарами и многозначительными взглядами, политикой и праздностью. Голод толкает их на тротуар — место их театральных подвигов».

Перевод: Scribbling_Squirrel
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ