4 сентября 2017 г., 14:15
1K
Я лучше почитаю: Автобиография книжного червя
Автор: Гвиневра де ла Мер (Guinevere de la Mare)
Отрывок из книги Гвиневры де ла Мер “I’d rather be reading” («Я лучше почитаю»), которую она назвала любовным посланием книгам и читателям.
Прочтите любую статью или очерк, посвященные любви к чтению, и их автор наверняка поведает вам о том, что его одержимость книгами возникла в раннем детстве. Моя же история началась с поворота. Перспектива научиться читать не вызвала у меня интереса. Когда пришла пора приступить к расшифровке загадочных дифтонгов и начать бродить по минному полю орфографических правил (перед e пишется i, но только не после c), я сказала: «Нет, спасибо».
Мой подготовительный класс (в Америке нулевой класс начальной школы, куда отправляются дети с 5 лет – прим. перев.) был разделён на маленькие группки по 4-5 человек, и в своей группе я стала зачинщиком мятежа, убедив остальных ее членов в том, что есть занятия куда интереснее, чем тратить зря время на выполнение докучливых заданий на разлинованных страничках. Ведь можно же строить башни из кубиков или конструктора! Или наряжаться в кого захочешь! Чтение – для недотёп.
Моя учительница, миссис Шмидт, была дамой умной. Она слегка приподняла бровь и мудро позволила мне продолжать свой бунт без помех. «Как хотите», – сказала она нам. Но никаких привилегий в виде разрешения построить что-нибудь из кубиков или допуска в уголок, где хранились наряды, мы не получили. Мы могли тихо сидеть, пока весь остальной класс учился читать. Что ж, достаточно честно. Тогда я слишком упивалась своей новообретённой властью, чтобы задуматься о последствиях.
Сначала другие дети из нашего класса – те, кто не осмелился бросить вызов вступлению в мир Большой Грамотности, – завидовали нашей свободе и возможности бездельничать за партами во время занятий чтением. Но через несколько дней все стало меняться. Нас начала одолевать скука. А остальные дети оказались способны делать что-то такое, чего мы не умели. Они смотрели на буквы, а видели слова. У них вдруг появилась суперспособность, которой у нас не было. Дням моего академического протеста настал конец.
Эта история превратилась в семейное предание. Я слышала ее несметное количество раз в пересказе моей мамы, и, говоря по правде, у меня не сохранилось воспоминаний о том времени, когда я не умела читать. Оглядываясь назад, я отдаю должное миссис Шмидт: благодарить за это нужно именно ее. Моя бабушка была директором той школы – и ее непосредственным начальником. Могу лишь представить себе разговор на еженедельном совещании в ту неделю, когда все это произошло. «Ну что ж, Дорис, – докладывает (в моем воображении) моя учительница. – Ваша внучка уведомила нас, что она не будет учиться читать». Уверена, они от души посмеялись.
Моя бабушка родилась в Канзасе, на ферме, где выращивали кур, и окончила Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. В 1949 году она, в то время молодая мать двоих детей, переехала в Гонолулу. Мой дедушка получил работу капеллана в школе Панэхоу, и на Гавайях они вместе растили пятерых детей. Когда самый младший из них пошел в подготовительную школу, бабушка начала преподавать. Дедушка умер в 1974-ом, за два года до моего рождения. К этому времени бабуля уже стала директором Сентрал Юнион Прескул (дошкольное учреждение в Гонолулу, Гавайи – прим. перев.), где проработала до выхода на пенсию.
Именно бабушке я обязана своей любовью к чтению. Ее подготовительная школа была продолжением ее самой, и я выросла в окружении книг. В моем первом детском воспоминании она несет меня, трехлетнюю, из своего кабинета в мою классную комнату. Все мои братья и сестры, родные и двоюродные, как и я, ходили в ее школу, и мы проводили бесчисленное множество часов в ее доме, уютно устроившись с книгой на pūne’e (гавайский диванчик в форме корзины). Пятеро из моих кузенов и кузин выросли на материке, но чтение было настолько важным для Грэмси* (как мы ее называли), что она записывала для каждого из них магнитофонную кассету, на которой читала вслух те книги, что посылала им в подарок на каждый день рождения.
В нашей семье книги были желанным подарком и очень ценились, и мы дарили их друг другу на все праздники. У меня и сейчас есть целая полка книжек из «Золотой серии» (Golden Books – очень популярная серия книг для детей младшего возраста, издается с 1942 года – прим. пер.): все они подписаны, и на каждой – дата и повод, по которому ее подарили: Рождество 1977 года, от мамы; День Святого Валентина, 1978, от папы; Пасха 1982, от сестры. В пять лет я, наверное, не смогла бы представить себе мир, в котором поблизости не было бы кого-то, всегда готового мне почитать. Тогда к чему себя мучить и учиться читать в одиночестве? Какое же в этом веселье?
Грэмси умерла несколько лет назад, вскоре после того, как родился мой сын. Ей довелось увидеть его всего один раз, и у меня есть драгоценная фотография, на которой она счастливо улыбается, глядя в лицо своего трехмесячного правнука. Мне до сих пор ее не хватает, но, когда мне становится грустно, я точно знаю, где всегда смогу ее найти: моя первая книжка «Баю-баюшки, Луна» потрёпана, по корешку спускается прозрачная клейкая лента, не давая книжке рассыпаться, но внутри таится магия. Под обложкой меня ждет бабушкин почерк. И это ее голос я слышу, когда перечитываю любимые книги своего детства.
К десяти годам я поглощала книги запоями. Лучше всего были серии, в которых следующая книга подхватывала рассказ там, где заканчивала его предыдущая. От , Любопытного Джорджа и «Медведей Беренштейна» (The Berenstain Bears) — к , , … К тому времени, как я прочла всю серию про «Маленький домик в больших лесах» (Little House Books, серия детских приключенческих книг Лоры Инглз-Уайлдер о жизни американских первопоселенцев — прим. пер.), я была готова к Ане из Зелёных мезонинов . оставляет свою героиню, Энн Ширли, когда той исполняется 75 лет, и все равно, когда серия о ней закончилась, мое сердце было разбито. Затем последовали «Клуб нянек» (the Baby-Sitters Club) и «Школа в Ласковой долине» (Sweet Valley High). Они были как дешевое вино в больших коробках для тайного алкоголика: ты можешь снова и снова наполнять стакан, и никто не увидит гору пустых бутылок. Чтение ведь полезно, и не важно, что писанина паршивая. Еще только главу. Я смогу остановиться в любой момент.
Если одна бабушка подцепила меня на крючок, пробудив во мне интерес к чтению, то вторая создала все условия для моего читательского становления. Бабушка Харрисон родилась и выросла в нью-йоркском Верхнем Ист-Сайде. Её мама была театральной актрисой, выступавшей до замужества в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. А отец был известным адвокатом и работал на железнодорожную компанию Southern Pacific. Поскольку она была единственным ребенком в семье, где у обоих родителей также не было ни братьев, ни сестер, у нее было роскошное, но одинокое детство. В мемуарах (к сожалению, неоконченных), которые она писала в конце своей жизни, бабушка ярко описывает свое воспоминание о том школьном дне, когда она научилась читать:
По утрам всегда бывал момент, когда детей подводили к книжному шкафу, позволяя выбрать любую книжку с картинками, какая нам понравится. Я выбрала большую плоскую книгу под названием «The Sunbonnet Twins» («Близняшки в чепчиках»). Я видела ее и раньше, но когда я ее открыла, вдруг оказалось, что я могу прочесть каждое слово на каждой странице. Это очень взволновало и обрадовало меня. Я подошла к учительнице. Она тоже обрадовалась. «Я умею читать», – объявила я мисс Мил, когда она приехала забрать меня из школы. Когда мы пришли домой, я направилась к своему шкафчику с книгами, вытащила одну, под названием «Bunny Bright Eyes» («Кролик – блестящие глазки») и прочла ее от корки до корки.
С этого дня моя жизнь изменилась. Я превратилась в книжного червя, что иногда вызывало раздражение моей мамы. Бывало, она приходила в детскую поиграть со мной и находила меня уткнувшейся носом в книгу, с которой я ни за что не хотела расстаться. Для единственного ребенка в семье любовь к чтению была чудесным подарком судьбы.
Поколение моей бабушки переодевалось к ужину, а ровно в шесть часов наступал час коктейлей. Мой дедушка смешивал хайболы, пока взрослые вступали в увлекательную беседу о политике, актуальных событиях или о чем-либо еще, о чем бабушке, царившей в гостиной, было угодно завести в этот день разговор. В детстве мы с сестрой сидели на ковре, поедая крекеры и мучительно скучали от всех этих взрослых разговоров. Так что однажды я плюхнулась в кресло в дальнем углу комнаты и спряталась за книжкой. Я не помню, что конкретно говорила мне бабушка в тот день, но вот ее тон – о, его мне не забыть! Такое поведение неприемлемо в воспитанном обществе. Совсем уж дикой я не была: мне хватало ума не читать за обеденным столом. Но к большому моему огорчению как интроверта, выяснилось, что прятаться за книгой от светской беседы нельзя. Для чтения есть время и место. Умеренность во всем.
В течение длинных летних каникул и снежных рождественских дней на ферме моих бабушки и деда в Вермонте я могла свободно бродить между многочисленными книжными полками. В двенадцать лет я отправилась в самостоятельное путешествие с дедушкой и бабушкой: это был обряд посвящения для внуков. Моя старшая сестра ездила с ними в Берлин перед самым падением стены; мое же путешествие было не столь эпическим. Мне хорошо запомнились всего две вещи: то, как я испытала первую в жизни мигрень на представлении бродячего цирка, наблюдая прыжок с высоты в воду в невыносимо жаркий летний день, – и две книги, которые я утащила с бабушкиной книжной полки: Марджори Морнингстар Германа Воука и Ребекку Дафны дю Морье.
Это были мои первые по-настоящему взрослые книги. Несколько лет до этого я читала то, что относительно (весьма относительно, но все же) соответствовало возрасту. С тех пор, как мне попалась «Я знаю, что вы сделали прошлым летом» Лоис Дункан, для меня открылось золотое дно подростковых ужастиков – и . Но то был жанр янг-эдалт, и литературные приемы, сюжетные ходы и характеры персонажей в этих книжках своей глубиной и сложностью напоминали бассейн для малышей. Именно Ребекка отправила меня в настоящее плавание. Мне открылась готическая литература – Джейн Эйр , Франкенштейн Мери Шелли, Грозовой перевал – чем трагичнее, тем лучше.
Тот, кто не верит исследованиям, которые утверждают, что чтение художественной литературы развивает способность к сопереживанию, точно не увлекался чтением в детстве. Задолго до того, как я столкнулась со смертью кого-либо из близких, и до того, как я узнала, что мальчики способны разбить мне сердце, трагедии из книг были самыми страшными бедами, что случались в моей жизни. Я проливала настоящие слезы над Маленькой принцессой , Паутиной Шарлотты , Старым Брехуном и Плюшевым зайцем , «Цветком красного папоротника» (Where the Red Fern Grows) и Мостом в Терабитию . Бог мой, да я и сейчас, наверное, не смогла бы прочесть «Мост в Терабитию» и сохранить глаза сухими. Мне необыкновенно повезло. Вокруг меня, с кем-то из знакомых мне людей ужасные вещи случались на самом деле: мою одноклассницу во втором классе застрелил ее дядя, у друзей нашей семьи похитили и убили дочь, мальчик, учившийся в классе моей сестры, погиб в автомобильной аварии. Но ни со мной, ни с членами моей семьи ничего по-настоящему страшного не происходило. Нам очень повезло в жизни, и, благодаря книгам, я смогла это осознать.
Когда мне было тринадцать лет, мои родители развелись, и я попрощалась с детством. Моей старшей сестре было 16; она сразу обнаружила преимущества вольной жизни без всякого контроля со стороны взрослых, какую можно было вести, деля квартиру с папой – теперь беззаботным холостяком, – и вполне наслаждалась такой жизнью. Моим младшим брату и сестре было пять лет и год – совсем малыши, а мама, подавленная и ошеломленная своим одиноким материнством, была в плохом состоянии. Она начала выпивать и вскоре превратилась в алкоголика. Выбирая, что бы почитать, я не раз находила на книжных полках забытые кружки с остатками шардоне. Кому-то в нашем доме надо было быть взрослым, и я, по молодости лет не зная, что делать этого не стоит, взяла эту роль на себя. И раз уж я любила читать, я постоянно сравнивала свою жизнь с судьбами тех, о ком читала. Литература дала мне возможность шире смотреть на мир. В жизни бывают вещи гораздо, гораздо хуже. Вы только взгляните на Эллен Фостер! (Девочка из одноименной книги. Ее отец-алкоголик жестоко избивал мать, пока она не покончила с собой, не выдержав издевательств. Спасаясь от жестокости отца, Эллен уходит из дома и живет у разных людей, у большинства из которых не находит ни тепла, ни сострадания – прим. пер.). Все-таки моя жизнь не похожа на «Лето с моим немецким солдатом» ( Summer of My German Soldier ). И я не Анна Франк.
Я хорошо училась – тот случай в детском саду, когда я отлынивала от учебы, был единственным. Где-то в средних классах наша учительница литературы задала нам Графа Монте-Кристо . Это была моя первая толстая книга, и я прочла ее с большим удовольствием. Я до сих пор помню ее солидный вес и чувство гордости и достижения, которое испытала, окончив пятисотстраничный том. Со знакомства с Александром Дюма началась моя история любви с романтиками: , , . Когда сейчас я думаю об этом, мне вполне очевидно, что эскапистская литература стала для меня защитным механизмом. Слишком повседневные проблемы героев и в тот период жизни не особенно меня интересовали: мне были нужны стремительные сюжеты, решительность, борьба и приключения. Несчастная любовь. Трагические финалы. Подростковые королевы драмы из «Школы в Ласковой долине» прямой дорогой привели меня к мадам Бовари и леди Чаттерли.
За всю историю моей дружбы с книгами первый разрыв случился в выпускном классе. До этого момента судьбой было предназначено, чтобы моим профилем в колледже стал английский язык. Я получала награды за лучшее сочинение и за успехи в изучении английского языка, а в 10 классе ходила на факультативный семинар по Шекспиру с ребятами на класс старше – ну, знаете, просто для интереса. Все изменилось во время спецкурса по английскому. (Речь идет об AP – это предоставляемая колледжами программа курсов повышенной сложности для школьников. Дает некоторые преимущества при поступлении в колледж – прим. перев.). Список литературы впечатлял своей сложностью: На маяк Вирджинии Вульф, Портрет художника в юности Дж. Джойса, Желтые обои Шарлотты Перкинс Гилман. Наш преподаватель, доктор Линч, учил нас искусству внимательного чтения или глубокому анализу текста. Урок за уроком мы трактовали значение символов, спорили о замысле автора, формулировали и переформулировали тезисы для эссе. Я ненавидела каждую минуту этих занятий. Критический анализ убил во мне любовь к чтению.
У меня наступил кризис уверенности в себе. Я не была прирожденным критиком. Я не доверяла собственным мнениям, как, впрочем, и тому, что была вправе иметь какое-то мнение. Куда делся добровольный отказ читателя от недоверия? Зачем настойчиво разрушать ту магию, что позволяет книге захватить и унести тебя? Как мы можем судить о том, что «хотел сказать автор», каковы были его замыслы? Эти обсуждения на уроках сводили меня с ума. Каждый раз, когда прыщеватый подросток брался доказывать какую-нибудь плохо пропеченную теорию о том, что думала Вульф, мне хотелось кричать. Всю свою жизнь я читала для удовольствия – и я не верила в то, что чтение должно быть похоже на тяжелую обязанность. Оказавшись в университете в Беркли, Калифорния, я записалась на один-единственный класс английского языка – необходимый минимум для выбранной мной специализации в области либерального искусства. Когда профессор похвалил мои эссе и порекомендовал мне стать сотрудником издаваемой студентами газеты Дэйли Калифорниан, я проигнорировала его совет. Я обожатель и ценитель, а не писатель.
Когда я стала взрослой, мои книжные полки рассказывали обо мне. До появления Goodreads и Google вам приходилось судить о ваших знакомых, потенциальных друзьях и приятелях по их поступкам, характерам – и по их вещам. Я была невысокого мнения о тех, кто не наполнял свое жилище книгами. Книжные полки мужчин, приглашавших меня на свидание, помогали мне решить, принимать приглашение или нет. Когда мы с моим будущим мужем переезжали через всю страну в Провиденс, Род-Айленд, где он должен был учиться в аспирантуре, а через два с половиной года возвращались в Сан-Франциско, мы заплатили грузовой компании, перевозившей наши вещи, немалую пеню за груз сверх лимита. После свадьбы, объединив свои личные библиотеки, мы оказались владельцами тысяч книг – и книжных полок в каждой комнате.
Самым длительным промежутком времени, когда я не читала, стали первые два года жизни моего сына. После того, как он родился, я потеряла саму себя. Недосыпание и появление айфона совместными усилиями отлучили меня от книг. Я работала в издательстве, и целый день находилась в окружении книг, но, когда ночью я, обессиленная, падала в кровать, все, на что мне хватало энергии, – это бездумно листать Facebook. В тот период я читала не для удовольствия. Я перекапывала стопки книжек для малышей в безнадежных поисках средства от бессонных ночей, длившихся девятнадцать месяцев подряд. (Чума на все ваши жилища, эксперты по проблемам сна!) Примерно раз в полтора месяца я делала попытку осилить очередную книгу, намеченную к обсуждению в нашем книжном клубе. При этом чувствовала себя так, словно выполняю домашнее задание. Впервые в жизни я не находила в чтении ни убежища, ни утешения.
К счастью, старое родительское присловье о том, что «дни длинны, но годы коротки», – это истинная правда. Я – это снова я, читатель по самой своей сути. Теперь, когда мой сын настолько подрос, чтобы с удовольствием слушать перед сном книжки с довольно продолжительными главами, я испытываю истинную радость, вместе с ним заново перечитывая когда-то любимые книги или открывая новые. С каким удовольствием я убедилась, что Волшебная будка (The Phantom Tollbooth) все так же хороша (или даже лучше?), как в моих детских воспоминаниях! Когда мы читали Чарли и Шоколадную фабрику , я не понимала, как получилось, что я не читала ее прежде? И Гарри Поттер. О, Гарри Поттер!
На шестой день рождения я подарила сыну красочное издание книги Гарри Поттер и философский камень с чудесными полноцветными иллюстрациями Джима Кея (Jim Kay). Когда книга вышла впервые, я еще училась в колледже, в Италии, и была слишком занята изучением «кьянти» и «просекко» (итальянские вина – прим. пер.), чтобы всерьез увлечься волшебниками. Теперь я прониклась. Перечитывая первые две книги вместе с сыном и взглянув на них глазами шестилетнего мальчика, я смогла в полной мере оценить гений . Дочитав первый том, мы немедленно вернулись к его началу и уже на следующий вечер перечитывали книжку во второй раз (хотя, по просьбе слушателя, опустили «магловскую» часть и перешли сразу к Хогвартсу). Когда книга снова была окончена, мы на следующий же день пошли и купили второй том. Думаю, ему еще рановато читать о Пожирателях смерти, поэтому я сказала, что продолжения ему придется немного подождать. А до тех пор он коротает время, наряжаясь в свою хогвартскую (прежде джедайскую) мантию и творя воображаемые заклинания по всему дому. В апреле он объявил, что на Хэллоуин будет Гарри Поттером.
Перед концом учебного года учителя подготовительного класса, в котором учится мой сын, устроили для родителей презентацию, чтобы показать, чему дети научились за год. Некоторые родители беспокоились, что их дети до сих пор не читают. Это прогрессивная школа с программой изучения итальянского методом погружения. В шесть лет мой ребенок говорит по-итальянски, но может прочесть лишь самые простые слова. Я чуть не засмеялась вслух, когда кто-то из учителей сказал, защищаясь: «Мы не сомневаемся, что, если бы мы заставляли детей учиться читать, каждый ученик в классе уже читал бы. Но мы предпочитаем этого не делать».
Миссис Шмидт могла бы гордиться. Грэмси, услышав это, порадовалась бы. Конечно, эти дети научатся читать. Может быть, даже этим летом, если все мы слегка поумерим свое стремление всячески их занимать и развлекать – чуть меньше летних лагерей, спорта, экранов – и позволим, чтобы время от времени им становилось скучно. Книги – лучшее лекарство от скуки, но это такое лекарство, которое каждый должен открыть для себя сам. Совсем как это сделали мы с моими друзьями в подготовительной школе в Гонолулу.
У меня нет сомнений в том, что мой сын станет читателем. Пусть не таким одержимым, как я, и это нормально, но любовь к чтению у него в крови. У него читающие родители. У него читающие дедушки и бабушки. Каждый дом, куда он ходит в гости на семейные торжества и где гостит на каникулах, полон книг. Моя любимая часть дня – когда я, свернувшись калачиком рядом с сыном, читаю ему вслух перед сном. Я смогла пережить те два года бессонных ночей; я знаю, что время быстротечно, и эта дверь скоро закроется. Скоро он будет читать себе сам, а я буду звать его ужинать, отрывая от книги.
Любовь к чтению, переданная мне поколениями моей семьи – это величайший дар из всех, что я могу себе представить, и величайшее наследство, какое я могу оставить своему ребенку. Мне несказанно повезло, что меня воспитывали как читателя. Эссеист Ребекка Солнит однажды написала: «Книга – это сердце, которое бьется только в груди другого». Когда мы вместе читаем, наши сердца бьются как одно. По крайней мере, так меня научили мои бабушки.
____________________
* Gramsie – сокращение от grandmother – бабуля, вариант обычного Granny.
Перевод: youdonnowme
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ
Прекрасный рассказ о любви к чтению. Спасибо!