Джефф ВандерМеер: Апокалиптическая жизнь

Автор: Пулома Мукерджи (Puloma Mukherjee)
Джефф ВандерМеер. Фото: Kyle Cassidy

Писатель, получивший прозвище «странный Торо», об экологической фантастике и культе отрицания изменения климата.

На протяжении своей плодотворной тридцатилетней писательской карьеры Джефф ВандерМеер создал радикально креативную форму научной фантастики и фантастических романов, в которых исследуется место человечества во Вселенной и наши отношения с миром природы. ВандерМеер завоевал премии «Небьюла», World Fantasy, British Fantasy, и был окрещен «Странным Торо» («Weird Thoreau») в журнале The New Yorker, он — авангардист расцветающего художественного жанра, затрагивающего климатические изменения, так называемого «cli-fi».

Действие его последнего романа Борн («Borne») происходит в безымянном городе пост-апокалиптического будущего, над которым маячат руины коррумпированной биотехнологической фирмы, которую называют не иначе, как Компания. Повествователь, Рейчел, бежала после туманной, но далеко распространившейся экологической катастрофы, и теперь она вместе со своим напарником Виком рыскает в поисках пропитания и пригодных для использования технологий вместе с другими обитателями города. История фокусируется на отношениях Рейчел с найденным ею разумным продуктом биотехнологий, который сперва кажется ей неким растением (но позже превращается в меняющего цвет кальмара, и не только), и которого она называет Борном. Рейчел начинает относиться к нему, как к своему ребенку, с удовольствием учит его, играет с ним в слова, и защищает его ото всех зол за пределами их компании, в которую также входит огромный летающий медведь по имени Морд, еще один неудавшийся биотехнологический продукт. Такая постановка может показаться идеальной для серии детских комиксов, с говорящим техно-кальмаром и летающим медведем. Но ВандерМеер из странности делает острую и, в конечном счете, обнадеживающую медитацию любви и счастья родительства, которая уважает человеческую сохранность даже перед лицом чудовищного недостатка и разрухи.

Вероятно, ВандерМеер лучше всего известен своей трилогией «Южный предел» («Southern Reach») — романами Аннигиляция , Консолидация и Ассимиляция . Вдохновленная видами и звуками туристических тропинок вокруг его дома в Таллахасси, штат Флорида, трилогия вращается вокруг Зоны Икс, гипнотической, загадочной пустыни, созданной человеком. Несколько команд исследователей и ученых были направлены на изучение Зоны Икс на протяжении десятилетий, но все они возвращались с потерями, если возвращались вовсе. Персонификация дебрей Южного предела у ВандерМеера кажется жуткой и зловещей, но также заставляет нас задуматься о коварной силе, которой обладает над нами природа. Выход киноверсии «Аннигиляции» с участием Натали Портман и режиссера «Из машины» Алекса Гарленда запланирован на 2018 год.

В сотрудничестве с женой, Энн, опытным редактором научной фантастики и фэнтези, ВандерМеер также создал несколько отмеченных наградами антологий, среди которых сборник Большая книга научной фантастики («The Big Book of Science Fiction»), объединяющий великих авторов жанра вместе с менее известными писателями из более чем 25 стран. В дополнение к этому, он написал большое количество документальных работ, включая рабочее руководство под названием «Чудо-книга/Книга чудес» («Wonderbook») и более практический гайд для писателей «Книга жизни» («Booklife»).

ВандерМеер и я недавно встретились за чашечкой кофе, пока тот был с женой в Нью-Йорке ради празднования сольной выставки Аники И «Жизнь — дешевая» («Life is Cheap») в Музее Гуггенхайма; Аника разделяет увлеченность ВандерМеера биотехнологиями, его книги повлияли на ее творчество. Приветливый и теплый, он говорил со страстью и точностью об апокалиптической фантастике, о формах, которые может принимать активизм, касаемый окружающей среды, и почему «сомневаться в объективности ученых — совершенно нормально».

— Пулома Мукерджи для «Герники»

Герника: Давайте начнем с обсуждения вашего нового романа «Борн». Можете ли вы сказать, когда эта история начала формироваться у вас в голове?

Джефф ВандерМеер: На большинство моих рассказов и романов уходит от шести до восьми лет, от идеи до полного завершения. Трилогия «Южный предел», наверное, единственное исключение; ее я написал очень быстро, будучи вдохновленным дикостью Северной Флориды. «Борна» я начал где-то в 2007-м. Началось все с образа огромного медведя в моей голове, с идеи заброшенного продукта биотехнологий, который начал говорить, и женщины, пришедшей с островной нации в неудавшийся город-государство, и относящейся к этому существу, как к своему ребенку. Тогда я написал, может быть, десять тысяч слов, и остановился, умышленно, потому что я не был уверен, что такие отношения персонажей сочетаются с тем стилем и теми техниками, которыми я на тот момент владел.

Герника: А что это были за отношения? И какой техникой, по-вашему, нужно было обладать, чтобы исследовать их?

Джефф ВандерМеер: Отношения между Рейчел и Борном, и, в какой-то степени, между Рейчел и Виком. Изменения в типе диалогов между ними, сдвиг от невинности у Борна к чему-то еще в нем, и с трудом завоеванная правда об отношениях Рейчел с Виком. Была необходимость отдалиться от некоторых вещей в моей жизни, чтобы применить их к роману. Но кроме этого мне нужно было набраться опыта в определенных подходах к ведению диалога и в описании характеристик персонажей. Трилогия «Южный предел» очень мне помогла, хоть она и очень отличается от «Борна». В плане контраста она тоже оказалась полезной. Я понял, что в книгах о «Зоне Икс» живут персонажи, которые не могли нормально взаимодействовать друг с другом, и часто даже не пытались, в «Борне» персонажи вкладывают очень много энергии в свои отношения, несмотря на необходимость каждый день пытаться просто выжить. Эта любовь и доверие — гораздо более важные элементы истории.

Я почувствовал, что могу все испортить, если напишу все это слишком рано. Я очень долго думал о структуре и персонажах, писал по частям и кусочкам. Затем начал писать по-серьезному где-то в начале 2015, к тому времени в моей голове уже кристаллизовалось все, что касалось персонажей.

Герника: Рейчел раскрывается как персонаж, не теряющий надежду, и в то же время она принимает обстоятельства, в которых оказывается, даже оказавшись вынужденной рыться в мусоре разрушенного города, в котором за каждым углом скрывается опасность, в то время как Вик, ее напарник — вспыльчивый, хорошо информированный циник. Что привело к формированию этих персонажей?

Джефф ВандерМеер: О вещах вроде этой мне пришлось думать. Вик, с одной стороны, был частью системы, которая в той или иной мере разрушила город. Он вложился в прошлое этого города так, как не вкладывалась Рейчел, поэтому окружающий пейзаж преследует его гораздо больше, и довольно странным способом. Что касается Рейчел, что я хотел написать о компетентном человеке, который не сдается в трудных ситуациях и продолжает бороться, делая лучшее, на что только способен. С моей точки зрения, это могло возникнуть в ней благодаря условиям, в которых она росла. Это привело меня к родителям Рейчел, которые, даже когда им пришлось стать беженцами в связи с изменениями климата, всегда учили ее, что даже среди всего этого у нее может быть жизнь. Они изо всех сил пытались сделать все необходимое, чтобы она прочно стояла на ногах, даже в такой отчаянной ситуации. Думать о состоянии ума Рейчел тоже было непросто, у нее тоже были свои взлеты и падения — моменты депрессии, отчуждения от себя самой из-за условий, в которых она оказалась. Все это — очень естественные реакции.

Размышления о динамике между Рейчел и Виком тоже оказались для меня важным вызовом. Я хотел, чтобы их отношения были запутанными, насыщенными и реалистичными. Я хотел, чтобы их отношения стали основанием для книги, тем более, что я знал, что внимание читателя будут привлекать отношения Рейчел и Борна, а у них отношения более прямые, как у матери и ребенка. Как и в любой паре, в отношениях Рейчел с Виком гораздо больше тайн, основанных на историях каждого из них.

Герника: Решение оставить город без названия показалось мне мощным, как читателю; оно указывало на эпидемический масштаб экологической катастрофы.

Джефф ВандерМеер: Забавно, как простое отсутствие чего-то все больше и больше помогает мне найти правильную дистанцию, с которой я могу рассказывать историю. В «Аннигиляции» у персонажей не было имени, и это в самом деле помогло мне узнать их лучше. Каждый раз, когда я пытался дать имя персонажу трилогии, я хуже его знал. Кроме того, отсутствие имен означает, что они в какой-то степени включены в пейзаж, или рассматриваются на том же уровне, что и пейзаж, а это имело смысл в трилогии «Южный предел».

Но с «Борном» я хотел вывести отношения между персонажами на передний план. Поэтому, совершенно очевидно, важно было дать им имена. Но по той же причине и компания, и город должны были остаться безымянными. Это помогло мне выделить фигуры персонажей. Кроме того, я хотел создать впечатление вездесущности всего происходящего, так что все эти названия были почти не важны.

Мне интересно то, что чудовищная природа транснациональных корпораций, которые находятся, фактически, над законом, и более могущественны, чем правительства, позволяют писателю-фантасту называть подобные институции «Компанией» и получается не слишком грубо. Эти компании строят заводы в городах, переживших дефицит, в которых правительство слабо, практически высасывают оттуда ресурсы и оставляют местных жителей в бедности, более или менее. Те продукты переходят в другие места, к людям побогаче, к тем, кто может себе позволить заплатить за них. Так что в той же степени, в которой в истории присутствует огромный летающий медведь, в ее основе лежат и мысли о экономике реального мира.

Герника: Безымянный город кажется переполненным разного рода жизнью. Там и одичавшие дети — люди лишь отчасти, и множество других форм растительной и животной жизни. Это навело меня на мысль, что во многих пост-апокалиптических работах скорее описывают полностью уничтоженную жизнь, чем жизнь, возникающую по-новому.

Джефф ВандерМеер: Этот выбор тоже был осознанным, потому что, как вы сказали, всего этого не увидеть в пост-апокалиптической литературе. Мы верим в романтизированную идею, что единственный вид экосистем, имеющий право на жизнь, это относительно неиспорченные экосистемы. Обескураживает, насколько многое в политическом устройстве — и сколь жестоко — оказывается против людей, мест и животных, когда политики и корпорации решают строить что-то на разрушенном, опустошенном участке, чтобы его «оживить». Они это делают, используя людской труд, а экосистемы оказываются полностью разрушены. Иногда я привожу такой пример: они собираются строить солнечные панели в пустыне, и это якобы хорошо для использования солнечной энергии где-то у нас на Западе. Но в основе их действий лежит ложь о том, что эта область, пустыня, совершенно необитаема, а это, разумеется, не так. На самом деле это экосистема, которая, как только вы водрузите на нее солнечные панели протяженностью в двадцать миль, будет моментально уничтожена. Так что я вижу это как политический вопрос использования невидимых пространств, о которых мы просто не желаем ничего знать, но в которых все еще живут люди и животные

Герника: Я читала «Борна» как обнадеживающее, в конечном итоге, произведение, но, полагаю, я просто оптимистка.

Джефф ВандерМеер: Интересна разница между читателями, которые находят «Борна» обнадеживающим и теми, кто так не считает. Меня скорее обнадеживает то, что есть на свете люди, способные жить и как-то обустраивать себе эту жизнь. Многое из того, что приносит нам комфорт и из того, что мы принимаем, как должное (а это, кстати, и есть причина, по которой мы находимся в такой ситуации), не является чем-то устойчивым, особенно при нынешних размерах населения. И это не только вопрос перехода на солнечную энергию. Это вопрос изменения нашей философии. Вопрос умения жить, в более или менее апокалиптической и пост-апокалиптической обстановке, что бы мы ни понимали под словом «апокалиптический».

Герника: Считаете ли вы, что эко-фантастика, как жанр, сейчас переживает возрождение?

Джефф ВандерМеер: Нам следует ощущать безотлагательность ситуации с окружающей средой и последствий, которые влекут за собой действия человека и его бездействие. Я бы не сказал, что это возрождение — я думаю, эта тема всегда была где-то рядом с нами, особенно с 1960-х и 1970-х годов, но верно и то, что сейчас этой теме посвящена почти целая подсекция в книжных магазинах. Лично я затрагиваю эту тему в своих коротких и длинных рассказах с конца 1980-х — практически с самого начала своей карьеры. Возможно, будет упрощением сказать, что количество подобной литературы, публикуемой сейчас, является отражением индивидуальных писателей, которых затронули изменения климата, или которые видят последствия изменений климата по всей планете, но, к сожалению, скорее всего это и есть истинная причина. Хотя, полагаю, писателям положено делать видимым то, что нередко оказывается невидимым. Но почему так долго? Почему на это потребовалось так много времени? И как мы, как писатели, можем исследовать темы экологических и климатических изменений в фантастике, не будучи извращенными рынком, и не уйти под его влиянием в эскапистские рассказы для удовлетворения потребительских нужд читателя? Вопрос о том, может ли эко-фантастика что-то изменить, все еще остается без ответа. Сколько бы писатели, работающие в жанре антиутопии, такие как Дж. Г. Баллард, ни пытались раскрыть эти темы в 1970-х годах, сколько бы они ни были включены в мейнстрим, мы не можем утверждать, что предупреждения, которые они делали, имели большое значение перед лицом корпоративной жадности, например.

Герника: Встречали ли вы книги, подобные вашей, которые служили бы призывом к действию?

Джефф ВандерМеер: Я получаю е-мейлы от читателей, которые писали, что книги их эмоционально затронули, и что теперь они лучше осведомлены в вопросах окружающей среды и чувствуют в себе желание что-то делать. Это вселяет в меня надежду. По крайней мере, это подтверждает то, что я пытаюсь делать — я пытаюсь передать очень интенсивный эмоциональный опыт, для этого я стараюсь приблизиться максимально, с позиции персонажей, чтобы заставить читателя чувствовать его своим телом. Это один из способов передать свою идею — спровоцировать внутренний отклик.

Также благодаря этим книгам я могу много говорить об окружающей среде. К сожалению, я не верю, что фантастика об изменениях климата способна изменить точку зрения тех, кто активно отрицает проблему, потому что большинство отрицающих, которых я встретил, находятся практически в ситуации культа. Это вопрос веры. Это не рациональный вопрос. Нет такого факта, который изменил бы их мнение. Они просто верят в культ отрицания климатических изменений и это каким-то образом подпитывает остальные мифы об истории их собственной жизни. Но я думаю и верю в то, что серьезность и безотлагательность нашей ситуации из моей работы станет очевидной для людей, которые верят, что климат необратимо изменяется, но которые неверно рассчитывают время. Для тех, кто верит, что нас не затронет всерьез в ближайшие сто лет, в то время как ученые говорят о гораздо более коротких сроках, скажем, годах о тридцати.

И я нахожусь в такой странной позиции, в которой все, о чем я пишу и говорю, имеет большое отношение к этой теме, к окружающей среде. Эта позиция кажется немного слишком комфортной, потому что к концу дня я могу рассудить, что внес свою лепту. Я не знаю, так ли это на самом деле, не знаю, стоит ли мне быть более активным, чем я есть. Но к концу дня каждому нужно сделать те вещи, которые он, скорее всего, будет продолжать делать, и при этом не выгорит.

Герника: Для трилогии «Южный предел» вы наняли ученых, чтобы добиться правдоподобности. Сделали ли вы это для «Борна»? Какова была их реакция? Волнует ли вас то, как книга будет принята в среде ученых?

Джефф ВандерМеер: «Борн» больше похож на научную фантастику в этом плане, я не заботился о реализме в обычном смысле. Рейчел, повествователь, находится на самом нижнем уровне переживаний, например, воздействия огромного медведя, который возник как биотехнология, созданная Компанией. Она не ученый, и происхождение медведя волнует ее не так сильно, как угроза с его стороны. И это позволяет мне делать экстраполяцию и сопоставления, не требующие огромного количества объяснений о, скажем, биотехнологиях. И это, честно говоря, отражает то, как биотехнологии начинают проникать в нашу жизнь — сплайсинг генов становится таким простым, что доступен непрофессионалам. Таким образом, биотехнологии станут подобны смартфонам, которыми мы пользуемся, хорошо это или плохо. Мы это делаем, и в какой-то степени это кажется нам чудом, но нам неизвестно их внутреннее устройство — множество этических и моральных вопросов было отброшено по пути, оставлено без ответов, и, как результат, у нас осталось не много обязательств, или не осталось вовсе.

Герника: Вы описываете изменения климата — и в самом деле, Зона Икс, таинственная пустыня, центральный объект в трилогии «Южный предел», предстает как «гиперобъект», что-то, что везде, и нигде. Вы можете это объяснить?

Джефф ВандерМеер: Я думаю, Зона Икс возникла в моей голове благодаря взрыву нефтяной платформы Deepwater Horizon, я не мог выбросить это из головы. Мое подсознательное хотело как-то защитить эту область. Это имеет смысл, потому что взрыв платформы, можно сказать, был гиперобъектом, чем-то с непонятными намерениями, масштабами, непонятно вездесущим. Он влечет за собой самые разные изменения в Мексиканском заливе, и мы не знаем обо всех последствиях этих изменений для будущих поколений. Они все еще там. Это непрерывный процесс, иногда он становится видимым, хотя большей частью он не видим, и он снова указывает на проблему борьбы с изменением климата вообще. Так много вещей остаются невидимыми. Мне не был известен этот термин, пока я работал над трилогией «Южный предел», но я ссылался на книгу Тимоти Мортона «Гиперобъекты: философия и экология после конца света» («Hyperobjects: Philosophy and Ecology After the End of the World») после ее выхода, и тогда я начал думать, что он очень хорошо подходит.

Герника: В своей речи в Центре человеческого воображения Артура Кларка (Arthur C. Clarke Center for Human Imagination) в 2015 году вы сказали: «Важно не обожествлять чрезмерно ученых и научные организации вообще, особенно в тех областях, в которых спекуляций больше, чем в других». Мне это показалось довольно радикальным.

Джефф ВандерМеер: Должно быть в порядке вещей сомневаться в объективности ученых и, как заметила художница Аника И, в силовых структурах в научных учреждениях. Физические законы вселенной объективны, но люди, в каком угодно контексте, нет. Это верно и в отношении науки. Почему до недавних пор так мало было женщин-ученых в столь многих областях науки? Почему так много женщин приводят доказательства неравного обращения? В некоторой степени предполагаемая объективность науки стала дополнительным прикрытием для ряда субъективных и эксцентричных подходов к изучению аспектов самих себя и мира вокруг нас. Это плодородная почва для писателей-фантастов или, по крайней мере, для писателей-фантастов этого конкретного типа. Иррациональность людей, нелогичность принятия решений, которые я лично свидетельствовал в учреждениях, от которых ожидалось принимать решения, основанные на объективной логике. Как только ты понимаешь, что в человеческих институтах логики меньше, чем ты когда-то думал, начинаешь видеть повествовательный потенциал почти во всем, что тебя окружает. Иногда на самом деле кажется, что человеческий мир работает на неэффективности и сумасбродном поведении.

Герника: Вы и ваша жена Энн недавно завоевали премию «Локус» за восхитительную антологию научной фантастики на протяжении веков. Не могли бы вы рассказать немного о вашем сотрудничестве?

Джефф ВандерМеер: Мы оба делаем работу друг за друга, но иногда получается так, что я выхожу в качестве передового разведчика, я собираю все истории вместе, и я забочусь о том, чтобы какие-то вещи обошлись нам дешевле. Энн затем читает более внимательно и мы спорим, потому что ей что-то может сильно не нравиться, а мне это почему-то будет очень дорого. Тогда я перечитываю это, и если мне все еще нравится, то я буду стоять на своем, и мы еще немного обсуждаем этот момент.

В целом, у нас обычно похожая чувствительность. Мы собираемся начать «Большую книгу классической фантастики», и я действительно очарован декадентской эпохой, британскими и французскими писателями, сюрреалистами, и хотел бы привнести в фантастическую традицию удивительные истории чудесных писателей, даже если они порой не слишком известны теми своими работами, в которых содержится фантастический элемент.

У нас были приливы и отливы в вопросах о том, что нас заботит, а что нет. Иногда я занят работой над романом, и она делает большую часть работы. Иногда я несколько недель не занимаюсь ничем, кроме активной работы над антологией. И, должен сказать, это в самом деле изматывает.

Герника: То, что вы — сын ученого, повлияло на тип фантастики, которую вы пишете все эти годы?

Джефф ВандерМеер: Мой отец долгое время работал в лаборатории с огненными муравьями как энтомолог и химик-исследователь, он изучал инвазивные виды. До этого несколько месяцев учился в Коронеле и изучал инвазивных жуков-носорогов на Фиджи. Думаю, у меня сложилась полная картинка того, что из себя представляет жизнь ученого. Мой отец придерживается мнения о том, что если ученым позволить следовать своему чутью, то в конечном итоге это во что-то выльется. Но, увы, так происходит не всегда. Что я из всего этого понял, безо всякого цинизма, так это то, что научный процесс такой же запутанный, как и любой другой. И в этом нет ничего дурного. Просто это так.

В то же время, конечно, у отца была лаборатория, а у матери была студия и ее искусство. И соприкосновение этих двух вещей оказалось важным в формировании меня как человека логичного, методического писателя, а затем и того, кто позволил сюрреализму, чему-то вроде потока сознания и бессознательного завладеть собой. И я видел опасности нахождения только на той или иной стороне этой границы. Моя мать не была нелогична как художница; просто логика художника очень сильно отличается от логики ученого.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ