Может ли Шерлок Холмс преподать вам урок писательского мастерства? Всё дело в уликах…

Автор статьи: Мелоди Винавер (Melodie Winawer)

Как создаются отличные улики? Уроки писательства от мастеров тайн

Мне ещё не было и 10 лет, а я уже «проглотила» «Собрание сочинений о Шерлоке Холмсе». Иногда я читала про себя, но чаще всего мы читали вслух с отцом. Он любил истории Артура Конан Дойля и цитировал отрывки по памяти, словно блестящий драматический актёр. Нашим с ним любимым произведением был рассказ Пёстрая лента . Отец умер четыре года назад, так что я уже не позвоню ему, чтобы обсудить этот рассказ или что-то ещё. Но я всё ещё помню его рокочущий голос, когда он цитировал серьёзные размышления Холмса или когда визжал, подражая испуганной умирающей леди: «О боже мой! Это лента! Пёстрая лента!»

У меня до сих пор мурашки по коже, даже спустя годы.

Рассказ «Пёстрая лента» был написан в 1892 году, но до сих пор воздействует на читателей. Одна из прелестей книги заключается в ключах к разгадке: тревожная, сперва не совсем ясная, но впоследствии страшно очевидная комбинация фактов складывается в картину надвигающейся опасности и смертельного намерения. Первая и самая верная подсказка уже содержится в заголовке. Она срабатывает, потому что вызывает сильный образ, но пока ещё не цельный. Эта подсказка двусмысленна и даже вводит в заблуждение вплоть до конца истории. Появляются новые улики: недавно подремонтированная комната, современное вентиляционное отверстие, необычайно длинный шнурок звонка и, наконец, привинченная к полу кровать.

«Зачем, — я вспоминаю голос читающего отца, его зловещий шёпот, — зачем кровать привинчена к полу?» В самом деле, зачем? Каждое происшествие, предмет или факт сами по себе могут быть безобидными, но все вместе они наводят ужас, даже если их значение не до конца ясно. В финале комбинация этих фактов указывает на пугающую, смертоносную разгадку — но будет ли тайна разгадана вовремя? В этом магия отличных улик — они создают атмосферу беспокойства и повышенной бдительности, нервируют читателя, ищущего разгадку, а также неразрывно связаны с сюжетом.

Недавно я перечитала «Пёструю ленту», чтобы проверить, помню ли я рассказ. Действительно, что-то помнила. Отблеск моих детских воспоминаний: когда я прочитала рассказ моему девятилетнему сыну, он так испугался, что ещё час не мог уснуть, страшась ночных кошмаров и умоляя меня посидеть с ним, пока он не уснёт. Спустя годы после моего знакомства с рассказом и столетие после того, как он был написан, сюжет и улики всё ещё делают свою работу.

Как можно написать статью о ключах к разгадке и не проспойлерить все тайны? К счастью, выяснилось, что об этом можно много чего сказать, не выдавая всего. Отчасти поэтому подсказки так хороши. Лучшие подсказки проливают свет на тайну, но этого недостаточно, чтобы прийти к быстрой разгадке. Они дают только частичное представление, заставляя читателя думать и переживать. Они связывают читателя и писателя, читатель задаётся вопросом, что всё это значит, а писатель создаёт атмосферу ожидания чуда, либо что-то более негативное: тревогу, подозрение или явный страх.

Иногда улики, вместо того, чтобы всё ближе подводить к страшной разгадке, ещё больше запутывают из-за своей избыточности. Дэвид Мэмет в своём фильме «Испанский узник» (1997) намеренно вводит как можно больше улик, чтобы создать атмосферу повышенной тревожности. Камера с трудом и долго фокусируется на слишком многих объектах – рентген-аппарат в Карибском аэропорту, круглосуточные камеры наблюдения, ключ сейфа, подержанная книга про теннис, одноразовая камера, гидроплан, пакет конфет из «Sunshine Bakery», нож бойскаута с гравировкой «Будь готов». Пока смотришь фильм, это множество потенциально важных предметов всё растёт и растёт, и невозможно отвлечься, потому что боишься пропустить что-то важное. И не только зорко следишь, но ещё и ухо держишь востро, вслушиваясь в слова, которые распутают клубок истории, пока в голове всё звучит, как эхо, фраза Мэмета: «Никогда не знаешь, кем является некто, это может быть кто угодно».

Никогда не знаешь наверняка – и пока смотришь, всё, что ты узнал, переворачивается с ног на голову, задом наперёд так часто, что сомневаешься, что наконец узнаешь что-либо или станешь кому-то доверять. Мне посчастливилось быть матерью девятилетних близняшек (сына я уже запугала «Пёстрой лентой», настал черёд его сестры), и я решила показать им фильм. Я купила DVD, и ребята уселись рядом со мной на диване перед экраном. Я вовсе не думала, что это кино для детей, но оказалось, что дети тоже попались на подсказках, и они оба были в восторге. Посмотрев полчаса фильма, моя дочь заявила: «Фильм заставил меня подозревать всех и вся. В нём столько маленьких деталей, сбивающих с толку, и, может быть, в это же самое время ты пропускаешь что-то действительно важное. А может и нет ничего важного, как и нет ответа». Бинго! Она всё поняла (между тем, наша двенадцатилетняя дочь сидела у себя в комнате с айфоном. Я подумала, что если бы я не смотрела его с двойняшками, то фильм бы ей тоже понравился).

Иногда улика заводит в тупик, так как она получена из недостоверного источника, и неполная картина происходящего является результатом неверного представления. Ален Роб-Грийе, французский писатель-экспериментатор XX века, озаглавил одну из своих книг Ревность (La Jalousie), что во французском означает как ревность, так и жалюзи. Этот каламбур отражает двойное значение слова ревность: мир ревнивого повествователя, подглядывающего за объектом ревности, словно мир, увиденный сквозь щель в жалюзи, и от этого ему доступна неполная картина мира. Неполнота картины неизбежно ведёт к субъективности и недопониманию, как и ревность заставляет видеть мир в искажённом, ломаном свете. Улики в «Ревности» — это неточные подсказки на неполной картине.

Автор может намеренно обронить улику, чтобы ввести читателя в заблуждение, в то время как другие улики ведут по правильному пути. Это те «хорошие» и «плохие» улики вперемешку, и от этого загадка ещё больше захватывает. И «хорошие», и «плохие» улики бывают отличными. Читатель никогда не догадается, где какие... пока не дочитает до конца.

Работа писателя над созданием отличной улики простирается далеко за грань детективного жанра. Джули Мосоу (Julie Mosow), замечательный редактор, с которым мне довелось работать, сказала мне то, что я никогда не забуду: «В романе всё должно выполнять две, а то и три функции». Она имела в виду, что каждый эпизод, каждый факт, каждое описание места действия и каждое слово в диалоге должны снова появиться, желательно не один раз, и, возможно, будут крайне важны позже, даже если читатель пока об этом не догадывается.

В любом романе, не только в детективе, подсказка — это повторение со смыслом. Зёрна расторгнутого брака таятся в первых трёх опрометчивых месяцах любви. Детское воспоминание, повлиявшее на восприятие мира, годы спустя может стать навязчивой идеей, а может и озарить всю жизнь. Повторяясь, вещи приобретают смысл: причудливое родимое пятно в Облачном атласе Дэвида Митчелла; единственная повторяющаяся фраза в 2 A.M. at The Cat’s Pajamas Мари-Хелен Бертино: «…Во время полёта ты поймёшь даже с закрытыми глазами, что самолёт делает вираж». Неотъемлемым элементом писательского мастерства является аккуратное использование какой-либо детали в начале истории, которая «выстрелит» под конец. Этот писательский приём зачастую не используется или используется не в полной мере, до тех пор, пока книга не завершена. И в этом тоже и задача, и удовольствие для читателя — неважно, детективная история или нет — чтобы найти эти ранние всходы и позволить им прорасти, обвиваясь и перекручиваясь в вашем сознании.

Что бы сейчас сказал мой отец? Хотела бы я знать. Но сегодня у меня есть отличные собеседники — мои дети, у моей младшей дочери возникли подозрения, мой сын отлично напуган, как и я в его возрасте, задаваясь вопросом, почему кровать в комнате, где неизвестно от чего погибла женщина, привинчена к полу. Когда сын спросил меня, что означают эти улики, я сказала ему (что он, возможно, однажды скажет и своим детям): «Чтобы выяснить это, тебе нужно дочитать до конца».

Мелоди Винавер — учёный, доктор, доцент кафедры неврологии в Колумбийском университете. Окончила Йельский университет, университет Пенсильвании и Колумбийский университет со степенями по биопсихологии, медицине и эпидемиологии, опубликовала более 50 научных статей и глав монографий. Свободно владеет испанским и французским языками, владеет латинской грамотой, достаточно хорошо знает итальянский. Доктор Винавер живёт с мужем и тремя детьми в Бруклине (Нью-Йорк). Её дебютный роман — The Scribe of Siena .

Перевод: Felosial
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ