Одними из лучших героев в книгах Габриэля Маркеса были мертвецы

Автор: Габриэль Беллот

О любви, смерти и жизни в творчестве мастера

Вскоре после окончания Второй мировой войны молодой человек из деревни Аракатака вышел на сцену в Cипакире и выступил с импровизированной речью. Его звали Габриэль Гарсиа Маркеc, и одна из его фраз надолго запомнилась слушателям – это была первая толика славы, которую он получил за свои слова.

«Франклин Делано Рузвельт, — сказал он, упоминая американского президента, который умер в том же году – как и Эль Сид, — знают, как выиграть битву после смерти». Людям понравилось, как Габриэль Маркес сказал это, и простая, но запоминающаяся фраза стала появляться на уличных плакатах и даже на портретах Рузвельта в витринах магазинов. «Так что мой первый публичный успех был не в качестве поэта или писателя, — написал Маркес с иронией в автобиографии «Жить, чтобы рассказывать о жизни» спустя несколько десятилетий, — а как оратора, и, что еще хуже, как политического оратора». В каком-то смысле знаменательно, что Габриэль Маркес, который умер в 2014 году, в своем первом высказывании, принесшем ему толику славы, сочетал смерть и жизнь. Этот великий колумбийский писатель был одержим идеей смерти, и смерть поразительно оживляет его произведения, объединяя его с модернистской литературой, и, в то же время, отдаляя от нее. Его произведения были торжеством жизни, наполненные смертью. Они были необъятным кладбищем, наполненным цветущими розами.

Произведения Маркеса действительно нераздельно связаны со смертью, которая позволяет вдохнуть в них жизнь. Она в гибнущих городах, призраках, мрачной дымке болезней, окутывающей его героев, в истощении реки в Барранкилье, которое частично вдохновило автора на написание книги «Любовь во время чумы» . Как и в названии данной книги, Габриэль Маркес часто сочетает смерть с утонченными, грустными образами любви. Он приводит такие образы в своей автобиографии, когда говорит с другом-психиатром о том, как сложно бросить курить. Он спросил об этом своего друга и его ответ помог ему бросить: «Для тебя бросить курить это как убить любимое существо». Данная фраза появляется в осеннем рассказе «За любовью неизбежность смерти», который начинается с предзнаменования смерти и заканчивается потерянной любовью.

Сочетание жизни и смерти — отличительная черта романа «Педро Парамо» Хуана Рульфо, который, по словам самого Маркеса, он мог «процитировать полностью… от начала до конца». Действия этого судьбоносного романа происходят в городе призраков, большая часть которого заселена живыми мертвецами. Но поиски Маркеса в переплетении жизни и смерти – по стопам Европейской и Американской готики – пошли дальше Рульфо. Частично это было связано с другой навязчивой мыслью Маркеса, которая ставила его в тупик как молодого автора: как изображать время. Для колумбийского писателя смерть и время были неразрывно связаны. В конце концов, смерть – это когда для кого-то останавливается время. Смерть происходит во времени, но также она вневременна, а вневременность часто приравнивается Маркесом к отсутствию движения (застыванию во времени), а оно, в свою очередь, к смерти. Наверное, это более всего заметно в раннем рассказе «Море исчезающих времен» , где двое нырнули ко дну моря, в которое жители деревни бросали трупы – «море мертвых» — и обнаружили в нем застывшие фрагменты прошлого, а также тела и розы. Это прекрасное и в то же время странное место, потерянного времени, где процветает смерть.

Габриэлю Маркесу очень нравились модернистские эксперименты со временем и структурой, например, мрачная и негармоничная музыка Бела Бартока и романы Джойса и Фолкнера, но именно Вирджиния Вулф в большей степени направила его по эстетическому пути. Он с восхищением называл писательницу из группы Блумсбери «великой Вирджинией» и «несокрушимой старой дамой». То, как Маркес обходится со смертью и временем, берет свои корни от места из «Миссис Дэллоуэй» , которую он прочитал в 20 лет и мог процитировать на испанском десятилетия спустя. Этот отрывок, по его словам, «полностью изменил» его взгляд на время. Примечательно, что цитата из В. Вулф показывает, как жизнь незаметно ускользает, переходя в смерть:

«Но определенно — сама слава восседала в автомобиле, и слава за шторками следовала по Бонд-стрит, совсем рядышком с простыми людьми, которым в первый и последний раз в жизни привелось быть бок о бок с величием Англии, символом государства, который смогут опознать любопытные археологи, роясь в наших развалинах и находя только кости, да обручальные кольца вперемешку с прахом, да золотые коронки на несчетных прогнивших зубах, там, где Лондон сейчас, и утро, среда, и толпится народ на Бонд-стрит».

В этом отрывке Лондон, дышащий жизнью в настоящем, за одно предложение приходит к уничтожению, в результате которого город и его жители одинаково гибнут. Вулф обладает способностью переноситься сквозь века всего лишь за несколько предложений. Когда время становится таким эластичным, становится легче переплести смерть и жизнь, поскольку они находятся в простой линейной концепции времени, как необратимая стрелка часов, в конце которых находится смерть. Для Вулф и Маркеса время было пластично, как перспектива в кубизме. Отрывок, который он процитировал, может показаться обычным для внимательных читателей Вирджинии Вулф, но для молодого колумбийца он стал зачатком в создании книги «Сто лет одиночества» . (Гарсиа Маркес настолько влюбился в роман «Миссис Дэллоуэй», что в начале 1950-х написал колонку для газеты «El Heraldo» под псевдонимом Септимус. Тем самым желая оживить контуженого солдата из романа.)

В книгах Маркеса грань между живыми и мертвыми размыта. Его самые выдающиеся герои часто отживали свой век или были живыми мертвецами. В его произведениях много фантастических трупов, наполненных жизнью, или живых героев, которые больше напоминают мертвецов. И действительно, в рассказе «Самый красивый утопленник в мире» огромный труп утопленника, который вынесло на берег недалеко от деревни, является самым живым героем в рассказе. Жители деревни назвали его Эстебан. И, несмотря на то, что он мертв, Эстебан затмил всех мужчин в деревне своей красотой, а его тело сохранилось, как у святого. Как менее страшная версия Мэдилейн Ашер из рассказа Эдгара По «Падение дома Ашеров» , Эстебан, как это ни странно, умирает дважды: в конце рассказа его хоронят второй раз, потому что жители деревни хотят, чтобы он «вернулся» в деревню еще раз. Симон Боливар, главный герой романа «Генерал в своём лабиринте» , в начале книги лежит в своей ванне так неподвижно, что его слуга подумал, будто тот утонул, даже несмотря на то, что это была «лечебная» ванна, продлевающая жизнь.

В прологе к своему незаурядному драматическому роману «О любви и прочих бесах» Гарсиа Маркес вновь наделяет труп жизнью, как он сделал с Эстебаном, когда раскрывает происхождение данной книги. В 1949 году он отправился выполнять задание в качестве журналиста: исследовать пустые склепы. В одном из них Маркес нашел тело женщины, волосы которой продолжали расти после смерти и достигли длины волос Рапунцели (больше 21 метра). «Невозмутимый мастер объяснил, что человеческие волосы продолжают расти на сантиметр в месяц после смерти, — пишет Маркес, — и 22 метра довольно неплохая длина для 200 лет». Женщина, которую звали Мария де Тодос Лос-Анджелес, трансформировалась в его сознании в девушку, которая станет главной героиней романа. Найденное им тело является чудесным готическим воплощением человека, умершего несколько веков назад и по-прежнему наполненного магической живучестью, о которой говорит рост волос. «Когда я увидел, что мать умерла, она стала живой и реальной», — сказал он о матери Фермины в романе «Любовь во время чумы», объясняя то, как герой стал более реальным, осознав, что ее смерть была причиной, по которой он не мог ее себе представить во время написания книги.

Чем больше вы читаете фантастические произведения Гарсиа Маркеса, тем чаще вы встречаете эти мрачные, но в то же время привлекательные образы. В повести «Очень старый человек с огромными крыльями» старый мужчина живет, но он так сильно болен, что врач, слушающий его сердце, приходит в изумление. «Врач, лечивший ребенка, не устоял перед соблазном осмотреть ангела и обнаружил, что у него совсем плохое сердце, да и почки никуда не годятся — удивительно, как он еще был жив», — пишет Маркес. (Эта сцена повторится позже в автобиографии Маркеса, когда он будет рассказывать о посещении терапевта, который сказал ему в ужасе, что из-за постоянного курения через два или три года он не сможет дышать.) Весь рассказ «Последнее путешествие корабля-призрака» написан одним лихорадочным фолкнеровским предложением, изображая плавание утонувшего корабля-призрака (под названием Халал-Чиллаг, что в переводе с венгерского означает «мертвая звезда»), который периодически появляется в воде, застывший в момент, когда он утонул. В конце главный герой, держа фонарь, как луч маяка, ведет его к берегу, чтобы доказать всем, что он реален. Корабль разбивается о прибрежную деревню, поскольку он стал реальным, и перестал быть призраком, даже когда «древние воды морей смерти еще стекали лениво с его бортов».

В рассказе «Свет — всё равно что вода» , мальчишеской истории из сборника «Двенадцать рассказов-странников» , жизнь и смерть снова переплетены. В этой истории рассказывается о двух братьях, которые узнали, что когда разбиваешь лампочку, свет бьет струей, как живая жидкость. Это позволило им плавать в свете и даже плыть по квартире на лодке, пока их ни о чем не подозревающие родители ушли в кинотеатр. Свет и жизнь часто идут рука об руку, но слишком много вещей приводят к смерти, и в конце истории дети разбивают так много лампочек, что, «стекая по балконам, разливаясь во всю ширину фасада и устремившись вниз по проспекту, золотой поток света озарил весь город до самой Гвадаррамы». Результат этого смертельного светового потопа стоит того, чтобы процитировать его целиком:

«Срочно вызванные пожарные взломали дверь на пятом этаже и обнаружили, что вся квартира до самого потолка затоплена светом. Диван и кресла с обивкой из леопардовой шкуры заодно с роялем плавали в гостиной на разных уровнях меж бутылок из бара, а манильская шаль колыхалась на воде, точно золотая медуза. Домашняя утварь в поэтическом азарте парила на собственных крыльях в кухне под потолком. Духовые инструменты военного оркестра, под которые дети любили танцевать, дрейфовали рядом с разноцветными рыбками, выпущенными из маминого аквариума, единственными живыми и счастливыми в этом просторном светящемся болоте. В ванной плавали зубные щетки всего семейства, папины презервативы, мамины баночки с кремом и запасная искусственная челюсть, а телевизор выплыл из большой спальни на боку, так и не погасив последней сцены из ночного фильма, который детям смотреть не разрешается.

В глубине коридора, между двух вод, плавал Тото: в маске для подводного плавания он восседал на корме, сжимая в руках весла, и высматривал маяк далекого порта, пока еще был воздух в баллоне, а Хоэл на носу при помощи секстанта все еще искал в вышине Полярную звезду, и по всей квартире плавали все тридцать семь их одноклассников, захваченные вечностью в тот момент, когда им приспичило пописать в горшки с геранями, горланить школьный гимн, заменив слова хулиганскими стишками про директора, или потихоньку хлопнуть стакан бренди из папиной бутылки. Лилось столько света, что он заполнил весь дом и выливался наружу, и весь четвертый класс начальной школы Святого Хулиана Странноприимника затонул на пятом этаже дома номер 47 по проспекту Кастельяна. Дело было в Мадриде, в Испании, в городе, не знающем раскаленного лета и студеных ветров, где нет ни моря, ни реки и сухопутные жители которого никогда не были мастерами в искусстве судовождения по яркому свету».

Не только свет наполнен смертью, но все затоплено ею. Как только дети исчезли, неодушевленные объекты, кажется, обрели жизнь, плавая в свете, как морские обитатели. Жизнь и ее прекращение, еще раз, сосуществуют вместе одновременно весело и отвратительно, великолепно и ужасно, напоминая то, как Гарсиа Маркес пишет в рассказе «Море исчезающих времен» о герое, который утонул в аромате роз.

За всем этим скрывается глубокая правда: убийство проникло в мир Гарсиа Маркеса. Он начал свою карьеру писателя во время кровавой резни в ходе Ла Виоленсия. Много лет спустя он сравнил Колумбию с «библейским холокостом» (слово ‘holocaust’ заимствовано из латинской Библии, в которой оно, в свою очередь, происходит из греческих форм, означающих «жертва всесожжения» – прим. пер.). В книге «По ту сторону добра и зла» Фридрих Ницше пишет: «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Из-за колоритности произведений Гарсиа Маркеса легко не заметить, насколько они кровавые, пропахшие склепом и непостижимые, но это само по себе имеет свою мрачную красоту. Это его мрачное искусство, его ночная музыка. Для Маркеса смерть присутствовала постоянно, цветущая и пылающая. В более широком смысле, мы всегда находимся в процессе умирания, трансформации, ведь смерть это, прежде всего, перемена, хоть и самая последняя. Возможно, это то единственное, чему мы должны научиться, глядя в бездну его творчества.

Несмотря на то, что в книгах Маркеса такое большое количество смерти, они являются неоспоримым торжеством жизни. Смерть настолько устает быть живой в его произведениях, что невозможно не находиться в тени её синей розы. И действительно, его первый большой кусок творчества, документальное описание погибшего в кораблекрушении моряка, это волнующий рассказ о выживании, а в повести «Невероятная и печальная история о простодушной Эрендире и её бессердечной бабушке» бабушка Эрендиры полна фантастической живучести, что помогает ей пережить многократные попытки покушения на ее жизнь. В интервью 1988 года общество побережья Карибского моря Гарсиа Маркес назвал «важным героем, у которого нет имени».

Это дает представление не только о выживании, но и о жизни в полную силу, и достигает пика в его любовных историях. Однако сложно игнорировать в некоторых из них нездоровый лейтмотив, набоковское культоподобное обожание мужскими персонажами тел юных девочек, наиболее очевидное в романе «О любви и прочих бесах» и в повести «Вспоминая моих грустных шлюх» , которые, как «Лолита» у Набокова, добавляют неловкий, тревожащий подтекст к некоторой части его творчества. Если смерть сродни неподвижности, то тот факт, что повесть «Вспоминая моих грустных шлюх» вторит повести «Дом спящих красавиц» Ясунари Кавабаты, которую Маркес упомянул в ранней новелле «Самолет спящей красавицы» , рассказывающей о старом главном герое, упивающемся телом накачанной наркотиками 14-летней девственницы, делает ситуацию только еще более неприятной. (Несколько лет спустя я преподавала «О любви и прочих бесах» классу первокурсников. Один студент раздраженно заявил, что ему было противно то, что такая юная девочка вызывала сексуальный интерес у старого священника. Художественные произведения Габо (так звали Маркеса в детстве) в самом хорошем смысле красивы и напоминают цветы, но, как и некоторые красивые растения, они имеют шипы.)

Посыл почитания жизни в его произведениях, возможно, достиг своего пика в год, когда он получил Нобелевскую премию. Отрицательно по отношению к «подавлению, грабежу и одиночеству» он высказался в своей нобелевской речи 1982: «Но нашим ответом на подавление, грабеж и одиночество будет вера в жизнь. Ни потоп, ни чума, ни голод, ни стихийные бедствия и даже длящиеся веками войны не сумели отнять у жизни ее преимущество перед смертью». Затем великий писатель-романист из Аракатаки процитировал нобелевскую речь Фолкнера, с которой тот выступал за 32 года до него: «Однажды мой учитель Уильям Фолкнер сказал на этом самом месте: “Я не могу согласиться с концом человека”». Он закончил речь, упомянув свою мечту создать «новую и всепобеждающую утопию жизни, где никто не решает за других, что и как им делать, где любовь будет искренней, а счастье — настоящим, и где людям, осужденным на сто лет одиночества, представится еще один шанс в земной жизни».

Его творчество было цветастым кладбищем жертв кораблекрушений и людей, которые никогда не увидят море, так же как и странные, но в то же время привычные распустившиеся цветы над своими могилами. Творчество Маркеса, может быть, и наполнено смертью, но только потому, что она так пышет жизнью.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ
Перевод: Kaori_Ksenia