Библиотека Дорис Лессинг: жизнь в 4000 книг

Автор: Ник Холдсток
Дорис Лессинг дома, 2006 год. Фото: Martin Cleaver/AP

Когда Нику Холдстоку предложили каталогизировать книги, которые остались в доме Дорис Лессинг, он нашел там аннотации, рисунки, посвящения и несколько сюрпризов

В восьмилетнем возрасте Дорис Лессинг отправили в монастырскую школу, где монахини воспрепятствовали её чтению классической литературы. Они думали, что Вальтер Скотт, Роберт Льюис Стивенсон и Редьярд Киплинг неприемлемы для девушки ее возраста. Хотя многие дети были запуганы этим запретом, Лессинг это не остановило. Дорис написала своим родителям, прося сообщить монахиням, что у неё есть их дозволение. Как она позже объяснила в своей автобиографии: «Этот мир книг был мне чем-то родным, моим местом, но мне пришлось бороться за него».

Через четыре месяца после смерти Лессинг в ноябре 2013 года меня попросили прийти к ней домой в Вест-Хэмпстед в Лондоне, поскольку у адвокатов по делам ее имущества были проблемы. В её доме было более 4000 книг, которые нужно было каталогизировать, чтобы вопрос с её имуществом был урегулирован. Я согласился помочь, потому что хотел узнать, каким читателем была Лессинг: загибала ли она углы страниц, выделяла ли отрывки, писала ли на полях или чистых страницах. Я думал, что изучение того, что она читала и как, прольет свет на её работу.

Во время моего первого визита меня сопровождала Анна, которая была физиотерапевтом Лессинг. Почти у каждой стены стоял книжный шкаф, а на полу лежали стопки книг. На третьем этаже Анна открыла дверь. «Это все книги Дорис», – сказала она. Некоторое время мы молчали, глядя на прогибающиеся полки, которые шли по двум стенам и нижней половине третьей, стопки книг на столах и по всему полу. Это было все, что скопилось за 60 лет карьеры.

Помимо каталогизации книг, я должен был определить те, которые в будущем могут быть интересны биографу Лессинг (Патрик Френч был назначен на следующий год). Мне необходимо было проверить их страницы для заметок или места, где Лессинг помечала текст. Вероятно, она бы не одобрила, что я просматриваю ее книги для сбора крупиц биографии. Она ставила под сомнение необходимость того, чтобы романист имел биографа, утверждая, что любой может судить о писателе по роману, не говоря уже о двух или нескольких.

Для справки, Лессинг (урожденная Дорис Мэй Тейлор) родилась в 1919 году в Керманшахе, Персия (ныне Иран). Когда ей было пять лет, её семья переехала в Южную Родезию (ныне Зимбабве). В девятнадцать она вышла замуж за Фрэнка Висдома, у них было двое детей: Джон и Джин. В 1945 году она покинула их и вышла замуж за Готфрида Лессинга, с которым развелась в 1949 году. В том же году она приехала в Англию с рукописью её первого романа Трава поет и своим сыном Питером, единственным ребенком от её второго брака. Публикация Золотой тетради в 1962 году, исследование конфликта поколений, гендерной политики и психических заболеваний принесли ей международную известность. В 2007 году она была удостоена Нобелевской премии по литературе. Она не знала, что выиграла, пока её не осадили репортеры возле дома. «О, Боже», – была её реакция.

Французский писатель Жорж Перек предположил, что «каждая книжная коллекция соответствует двум потребностям, которые также часто являются навязчивыми идеями: необходимости держаться за вещи (книги) и необходимости сохранять их в определенном порядке». Но библиотека Лессинг казалась нетронутой тем, что Уолтер Бенджамин назвал «легкой скукой порядка». Книга Королевского Общества Защиты Птиц «Сад с кормушками для птиц» была рядом с «Исламом в Британии, 1558-1685гг.» и романом «Библия ядовитого леса» Барбары Кингсолвер. Даже на полках возле кухни были не только кулинарные книги. «Сельская домашняя кулинария эпохи королевы Елизаветы» была рядом с «Соммой: история очевидца» и «Вторым приговором: внутри албанского ГУЛАГа».

Но дело было не только в порядке, которого не хватало. В течение первой недели я не нашел много следов Лессинг как читателя. Не было загнутых углов страниц, не было никаких примечаний или выделенных отрывков. Она даже не писала свое имя внутри книг. К концу второй недели я пожалел, что взялся за работу. Суставы моих пальцев опухли от записей биографической информации. Я начал делать перерывы в небольшом дворике за пределами кухни. Оттуда я мог смотреть вниз в обширный сад, который завершался двумя деревьями. На многих ветвях висели кормушки для птиц; коты часто обходили свои территории. Это было спокойное место, где, должно быть, сидела Лессинг, наслаждаясь пением птиц и гулом пчел.

Моя истощенная мотивация была не единственной помехой работе. Дочь Лессинг Джин приехала из Южной Африки и хотела побыть одна в доме. Ей также любопытно было встретиться с абсолютно незнакомым человеком, которому доверили книги её мамы. Мы сидели в гостиной, и она расспрашивала меня, хотя и нелюбезно, о работе, которую я проводил. Мои ответы, кажется, её удовлетворили, и мы перешли к обсуждению её жизни в Кейптауне. Но я чувствовал, что должен издать кучу книг, которые содержали бы в себе неизгладимый след её матери. Мне хотелось бы сказать: «Вот книга, которую она любила».

Прошло еще две недели, прежде чем я нашел их. На верхней полке в гостиной был ряд приземистых книг с твердым переплетом из выцветшей зеленой или оранжевой ткани из серии «Библиотека каждого». Среди них были Софокл, Гомер, Платон, Ибсен и Стендаль, внутри книг были стикеры книжных магазинов Солсбери (сейчас Хараре), Родезия. Позднее, при жизни, Лессинг вспоминала чувства при открытии «свертков с бьющимся сердцем, жаждущим новых берегов литературы». Когда она впервые приехала в Лондон, то привезла с собой некоторые из них «в паре чемоданов… потому что не могла быть разлученной с ними».

На тех же полках были книги, которые подарили ей друзья и семья. В экземпляре Томаса Манна «Живые мысли Шопенгауэра», подаренного ей на Рождество 1952 года, её сын Джон написал «Проповедь уныния на праздник любви». В «Доме на Пуховой опушке» Питер написал синим карандашом: «Маме 40 лет». Но большинство надписей в книгах было от других писателей. Там были посвящения от Раймонда Карвера, Курта Воннегута, Брайана Олдисса, Аллена Гинзберга, Альберто Мангеля, Кристофера Лога, Роберта Антона Уилсона, Пенелопы Мортимер, Наоми Митчисон, Алана Силлитоу, Бетти Фридан, Колина Уилсона и Мюриела Спарка, что свидетельствует о широте литературного влияния Лессинг.

Медленно, полка за полкой, я продвигался вперед. Я нашел 19 копий речи Лессинг для вручения Нобелевской премии в ящике под ванной. В ней она высказывалась о силе импульса повествований и о необходимости наличия книг в сельской местности. «Писатели, писатели, не выходите из дома без книг».

На книжных полках большинства людей есть несколько томов, которые, кажется, им не подходят: триллер Джона Гришэма, запихнутый между Прустом и Диккенсом, книга о нормандских церквях на полке Миллза и Буна. На полках Лессинг отклонениями были «Новые советские духовные открытия», «Кошка в тайнах религии и магии» и «Это твой день? Как биоритм помогает определить ваши жизненные циклы?» Были книги об Атлантиде, НЛО, экстрасенсорном восприятии, скрытых способностях в наших телах. Этот интерес к паранормальному и псевдонаукам говорит о том, что Лессинг искала альтернативные пути объяснения человеческого поведения. В своей автобиографии она признается, что часто озадачена своими побуждениями, особенно своим вовлечением в коммунизм в 20-30-летнем возрасте. Как писал Дж. М. Кутзее в своем обзоре этих книг: «Несмотря на лучшую волю в мире, она не может понять, почему она сделала именно то, что она сделала».

Отчасти, привлекательность идей, подобных экстрасенсорному восприятию и космическим волнам, заключается в том, что они расширяют наше представление о возможном. Подобно художественной литературе, они помогают людям преодолевать физические и умственные ограничения, чтобы стать кем-то другим. Тем не менее, Лессинг часто высказывала взгляд на человеческий характер, который отрицал кажущуюся свободу, предлагаемую такими идеями. Она неоднократно отрицала возможность некого содействия в своей жизни, спрашивая: «Какой смысл всегда говорить: я должен сделать то, я должен сделать это? Дело в том, что все, что может случиться обусловлено моим характером и обстоятельствами».

Только в последней комнате, в верхней части дома, я нашел книги, которые давали ответ на такие вопросы. Этот маленький переделанный чердак был спальней и кабинетом Лессинг. С балкона она могла глядеть на юго-восток, на палаты парламента, тем не менее, здесь было так тихо, что она иногда вспоминала свое африканское детство. Однажды она написала: «У подножия иногда кукарекают петухи, и тогда я с трудом вспоминаю, где я».

Среди хаоса комнаты был маленький белый книжный шкаф, содержащий около 100 книг и брошюр, которые, несомненно, были связаны друг с другом. Это были материалы о суфизме, с которым Лессинг впервые столкнулась в конце 1950-х годов. Она охарактеризовывала его как «главное течение в её жизни», «глубже, чем что-либо иное, моё настоящее увлечение». По словам Дженни Диски, которая жила с Лессинг в подростковом возрасте, суфизм «будто соединил все её прежние увлечения вместе, четко и плотно, как кубик Рубика».

Среди этих книг я, наконец, нашел одну, содержащую отклики Лессинг на текст. В «Учителях Гурджиева» Рафаэля Лефорта было подчеркнуто много мест, зачастую так неровно, что слова были перечеркнуты. Комментарии выражали определенный читательский восторг. Реакцией Лессинг на предложение «Мы не можем тратить время на научные исследования или интеллектуальную оценку полуправды» было выразительное «Да!» В другом месте она написала: «Я ничего не знаю, кроме этого». Лучше всего Лессинг рисовала лица рядом с некоторыми местами. Они носили шляпы и имели особые выражения. Глаза на лице, нарисованном рядом с тавтологичным высказыванием «Это не тайное знание, а бесполезное, если у вас нет возможности им пользоваться», смотрели в сторону текста, пожалуй, с сомнением. Никаких экивоков не было на лице, пририсованном к предложению «Вы начинаете с овладения способностью к обучению». Оно было улыбающимся, его шляпа небрежно торчала на макушке.

После белого книжного шкафа остался лишь короткий ряд книг на рабочем столе Лессинг. Большую часть пространства занимала её потрепанная серая пишущая машинка. Также там была коробка с ручками и записками наподобие дзен-коанов: «Ручки обычно не работают, но некоторые пишут». Книги были в основном для справки. Там находились два словаря, Библия с закладками в книге Иова и Экклезиаста, «Краткий Оксфордский словарь английского языка», атлас, «Хронология пингвинов современного мира» в двух частях, «Словарь неклассической мифологии для каждого», «Биографический словарь Чамберса» 1911 года, который утверждал, что содержит «великих людей всех времен и народов», ветхий экземпляр «Персидско-английского словаря» Штейнгасса и томик «Современного английского языка» Фаулера, который был у нее с 1937 года.

Последним предметом, который я каталогизировал, была брошюра под названием «Мумии», на обложке которой египетский бог Анубис настраивал балансовые весы, наблюдая за мышеподобным созданием. На обложке её сын Питер написал: «Дорис, см. рисунок 2». Когда я нашел рисунок, то увидел портрет, нарисованный на месте головы мумии. Я мог заметить легкое сходство с Лессинг, достаточное, чтобы подумать, что Питер тоже его увидел. Если это не было некой милой оптической шуткой, то отчего эта брошюра находилась на столе Лессинг десятилетиями?

Эта идея была привлекательной, однако, возможно, абсолютно неверной. Питер мог так же легко подумать, что женщина похожа на кого-то, кого знали он и его мать. Во многом отношении проблема была той же, как и во всех других книгах: каждая из них сыграла определенную роль в формировании мнения и работ Лессинг, и поэтому должна была представлять некоторый интерес. Но они не были записью её мыслей. Книги были личными, и они имели значение. Однако они не были её частью.

Лессинг как-то написала: «Каждый роман – это история, но жизнь не такая, она больше похожа на череду неуклюжих случайностей». Но, в то же время, когда большинство жизней (включая жизнь Лессинг), действительно, гораздо беспорядочней, чем художественная литература, некоторые события достаточно изящны, чтобы казаться написанными. Через несколько месяцев после того, как я закончил каталогизацию, была объявлена судьба библиотеки Лессинг. В то время как некоторые книги попадали в специальное собрание Университета Восточной Англии, большинство было отправлено в публичную библиотеку в Хараре. Судя по нобелевской речи, Лессинг бы одобрила решение. Она надеялась, что они могут совершить то, что классическая литература сделала для молодой девушки по имени Дорис, которая просто хотела читать.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ