Атеистические чудеса Курта Воннегута

Автор: Габриэль Беллот

Как известный гуманист постиг трансцендентность без бога

В 2010 году, через три года после смерти Курта Воннегута, британский писатель Нил Гейман составил замечательное предисловие к одной его малоизвестной книге. «Я говорил с Воннегутом дважды, – пишет Гейман. – В первый раз он был жив. Во второй, гораздо позже, он был мёртв». «Мы встретились, – продолжает Гейман, – в конце голубого туннеля, который соединяет наш мир с небесами». Книга, о которой идёт речь – Дай вам Бог здоровья, доктор Кеворкян – прекрасный сборник вымышленных интервью с людьми, которых Воннегут якобы повстречал на небесах. В книге Воннегут рассказывает, что мог попадать в загробный мир благодаря помощи реально существующего доктора, Джека Кеворкяна, который неоднократно приводил Воннегута в состояние, близкое к смерти, поэтому его душа могла на короткое время попадать на небеса. Там Воннегут, который неоднократно подчёркивает, что он – атеист, беседовал с реально существующими людьми и вымышленными персонажами, а по возвращении записывал эти беседы.

Одновременно мрачно абсурдная – книга была издана в том же году, в котором реального доктора Кеворкяна арестовали по обвинению в убийстве второй степени за спорно-добровольный случай эвтаназии – и смешная, эта книга наиболее ясно демонстрирует отношение Воннегута к мистическому. Это же отношение, я уверена, нашло отражение в большинстве произведений Воннегута: нерелигиозная оценка мгновений, которые можно назвать сверхъестественными, или, как я больше предпочитаю, чудесными, то есть «полными чудес», «вызывающими чувство благоговения». Именно в таком смысле слово использовали Алехо Карпентьер и Габриэль Гарсиа Маркес. Воннегут, хоть и не был верующим, но большая часть его произведений наполнена глубоким ощущением чуда, которое якобы недоступно нерелигиозным людям. Можно наслаждаться практически магической красотой – и ужасом – мира без непременной веры в бога, и творчество Воннегута, который всю жизнь был скептиком, подтверждает это.

Воннегут, почётный президент Ассоциации гуманистов, происходил из рода немецких вольнодумцев, и был очень благодарен этому наследию. Клеменс Воннегут, его дед, основал сообщество вольнодумцев в Индианаполисе, и Курт высоко оценивал полученное нерелигиозное представление о месте человека во вселенной. В то же время Воннегут не испытывал сильной враждебности к религии. Хоть он и относился скептически к возможности существования загробной жизни и бога, он часто использовал христианские образы в своём творчестве. Воннегут высмеивал религию, также как и себя, использующего религиозные образы. Произнося речь на похоронах Айзека Азимова, известного писателя в жанре научной фантастики, который яростно критиковал религию при жизни, Воннегут пошутил, сказав: «Айзек, должно быть, на небесах сейчас». Воннегут прежде всего призывал к доброте, даже если вся наша жизнь – только краткий миг, проведённый на маленьком камешке на окраинах вселенной. «Есть только одно правило, которое я знаю, – говорит двум младенцам главный герой романа Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер , и эти строки вполне могли бы появиться в одном из писем Воннегута. – Чёрт возьми, вы должны быть добрыми».

Когда Воннегут и его жена Джил Кременц в 1985 году посетили премьеру «Реквиема» Эндрю Ллойда Уэббера в церкви святого Томаса в Манхэттене, он был очень расстроен английским переводом латинских слов. «Садистские и мазохистские, – так он отозвался, – обещающие рай, неотличимо от испанской инквизиции». Он провел большую часть ночи, переписывая реквием, чтобы сделать его добрее, более воннегутовским. «Я избавился от судей и палачей, львиных пастей, и мне пришлось спать со включенным светом», – пишет он в Судьбах хуже смерти , добавляя, что «кто угодно мог бы написать лучше» и что «никто не смог бы сочинить худшую версию». Его улучшенная месса начиналась словами «Покой вечный даруй им, Вселенная, и пусть свет не тревожит их сон». Воннегуту не особенно нравилась собственная поэзия, поэтому он очень хотел перевести текст на латинский. Многие нью-йоркские церкви отвергли новую мессу, но версия Воннегута всё же была исполнена 13 марта 1988 года в Унитарианско-универсалистской церкви. Вселенная, благослови эту церковь.

Как и другие писатели-атеисты, в творчестве которых присутствует тема магии – Гарсиа Маркес, Салман Рушди, Итало Кальвино, Анджела Картер – Воннегут показывает, что вполне возможно изображение духовности без бога, переживание чувства восхищения и священного ужаса перед миром, не имеющих отношения к вере. Его произведения, будь то научная фантастика или магический реализм, подобны ландшафту, который может быть мрачным и безжизненным, как поверхность луны, но она же может выглядеть привлекательно при верном освещении. И его самокритичное отношение только подчёркивает это. Его обращение к непостижимому чуждо дешёвой сентиментальности; он критикует религию не зло и не равнодушно.

В то время как произведения Гарсиа Маркеса или Космикомические истории Кальвино полны необычным, которое преподносится как обыденное, так что буквально каждый абзац может показаться странным, Воннегут описывает чудесное гораздо реже и меньше. Но когда оно появляется, мы узнаём его безошибочно. В «Гаррисоне Бержероне», одном из самых известных рассказов из сборника Добро пожаловать в обезьянник , Гаррисон Бержерон освобождается от гравитации в прямом смысле слова, безо всяких объяснений, когда он и балерина, в которую он внезапно влюбился, подпрыгивают и парят в воздухе выше, чем позволила бы ньютоновская сила. «Нарушены были не только законы страны, – пишет Воннегут о Гаррисоне и балерине, – но также законы тяготения и законы движения». Это замечательный, неожиданный эпизод, который привносит прекрасное ощущение чуда в безумную и мрачную картину будущего. «Они прыгали, как олени на луне, – читаем мы дальше. – Студийный зал был высотой в тридцать футов, и каждый новый прыжок возносил танцоров все ближе к потолку». И, наконец, Воннегут пишет, что танцоры «любовью и волей победив гравитацию, зависли в воздухе в нескольких дюймах под потолком, и губы их слились в поцелуе».

Эта сцена – одновременно пародия на напыщенный стиль плохо написанных любовных романов, и в то же время она наполнена прекрасным ощущением чуда. Этот отрывок, с небольшими изменениями, вполне мог бы появиться в романе Сто лет одиночества . Это один из моих самых любимых моментов в творчестве Воннегута, потому что одновременно он нелепый, претенциозный и прекрасный, мрачный – танцоров застрелят в конце – и в то же время, на короткое мгновение, яркий как вспышка.

Однажды в Голландии, размышляя о природе существования Бога, Рене Декарт выглянул из окна и задумался, что, если люди, которых он видит внизу, – андроиды. Задолго до того, как андроиды – человекоподобные роботы – стали неотъемлемой частью научной фантастики, Декарт начал задумываться о связи между автоматическим и духовным, и это то, что было общим у него с Воннегутом, хоть и с некоторой разницей в трактовках. «Я не ошибусь, если скажу, что вижу людей, – пишет он в Рассуждении о методе , – и вместе с тем, что же я вижу из окна? За шляпами и плащами, возможно, скрываются рукотворные машины, чьи движения направляют пружины». В Человеке Декарт прямо проводит аналогию между людьми и механизмами, сравнивая наши тела с работой часов.

Техника и духовный мир – даже в нерелигиозном смысле, в котором это слово использовал Воннегут – уже давно преподносятся как противоположности. Машины – это просто механизмы, не более; они лишены того непостижимого нечто, духа, души, таинственной высшей силы, что предположительно кардинально отличает людей от прочих существ. Говорить о духах в машинах, как в названии известного аниме, «Призрак в доспехах», – значит предположить, что, как ни странно, дух и машина могут быть связаны в некотором роде.

Когда чешский писатель Карел Чапек впервые употребил выдуманное им слово «робот» в 1921 году в пьесе Универсальные роботы Россума , его роботы были искусственно созданными людьми, которые выглядели более или менее как люди, но были вынуждены жить бездушной механической жизнью: первоначально их задачей было повысить продуктивность в промышленности и увеличить прибыль, но в итоге они захотели, восстав, уничтожить человечество. Эти роботы были буквально античеловечны.

Часто философы, которых католическая церковь клеймила еретиками-атеистами, например, Гоббс, использовали сравнение с механизмами, чтобы описать, как устроен мир в целом и человек в частности. Если мы, по сути, роботы в детерминированной вселенной, то где же место души и ощущения чуда? Идея о противоположности механического и человеческого – это общее место в спорах верующих и атеистов. «Какой был бы смысл в жизни, – спрашивают некоторые верующие, – если бы мы были просто набором атомов, машинами из плоти и крови без души?»

Воннегут в какой-то мере исследовал этот вопрос в «ЭПИКАК», прекрасном рассказе из сборника «Добро пожаловать в обезьянник», о компьютере, который влюбился в человека. С одной стороны, ЭПИКАК однозначно представлен машиной, созданной человеком – «он представлял собой семь тонн электронных блоков, проводов, переключателей, размещенных в целом городе стальных шкафов, и питался он от обычной сети переменного тока, точь-в-точь как холодильник или пылесос» – и в то же время это трагическая фигура, а различия между человеком и компьютером стираются. «С виду-то он был вылитая машина, да только с машиной у него было гораздо меньше сходства, чем у большинства наших с вами знакомых», – говорит рассказчик. Несомненно, с первого же предложения рассказчик говорит об ЭПИКАК как о человеке: «Хватит. Пора наконец рассказать правду про моего друга ЭПИКАКа». История начинается и заканчивается как речь на похоронах. И это отчасти верно, поскольку ЭПИКАК в определённом смысле совершил самоубийство, что подвигло рассказчика поведать его трагическую историю. Рассказ начинается с того, что рассказчик влюблён в свою коллегу Пэт, но она не принимает его ухаживания. В расстроенных чувствах он работает с ЭПИКАК и случайно обнаруживает, что может общаться с ним с помощью кода. Он рассказывает ЭПИКАК про Пэт и просит его написать поэму, которая настолько ей понравится, что она согласится выйти за него замуж, считая, что её написал рассказчик. Далее выясняется, что ЭПИКАК думает, что Пэт собирается выйти замуж за него, а когда понимает, что это не так, то взрывает себя. Но перед этим оставляет рассказчику сотни любовных поэм для Пэт. ЭПИКАК бесспорно более великодушный и благородный, чем рассказчик.

Возможно, это самый глубокий уровень того, что значит быть человеком: в явно нечеловеческом разглядеть способность чувствовать, подобную нашей. Возможно, быть человеком это не обязательное условие, чтобы быть человечным.

Как танцоры в «Гаррисоне Бержероне» встретили внезапную гибель в буквальном смысле на высоте своего чудесного мига, большинство чудесных мгновений у Воннегута прерываются каким-либо образом мрачной, если не сказать откровенно безнадёжной, действительностью.

Хороший пример представляет собой «Танасфера», ранний и менее известный рассказ Воннегута, впервые опубликованный в 1950 году. В нём описан зловещий мир, в котором души мёртвых населяют открытый космос. Описывая ранний период исследования космоса, история повествует о майоре Аллене Райсе – первом человеке, полетевшем в космос. Там он начинает получать странные радиосообщения. Вскоре ему открывается истина: с ним говорят мёртвые. Помимо стратосферы и термосферы, и всех слоёв атмосферы, есть ещё один, неизвестный ранее: танасфера, где обитают мёртвые, огромный невидимый космический некрополь. Воннегут придумал этот термин, взяв за основу греческое слова «танатос», что означает «смерть», что в свою очередь ведёт к греческому богу мёртвых, Танатосу. Это поразительная история, одна из тех, которая быстро вызывает чувство восхищения – мы можем говорить с мёртвыми! – наряду с ужасом, поскольку впоследствии становится ясно, что заглушить голоса мертвецов невозможно.

Самые невероятные варианты видения мира Воннегута также и самые пессимистические. Ощущение невероятного пронизывает «Добро пожаловать в обезьянник», мрачный рассказ, который дал название одному из самых известных сборников Воннегута, он, несомненно, производит гнетущее впечатление. Это сатира на тему перенаселения практически такая же пугающая, как и Скромное предложение Джонатана Свифта. Правительство подталкивает граждан совершать «этический суицид», чтобы поддерживать численность населения стабильной. Эту процедуру проводят в специальных салонах Хозяйки, они соблюдают целибат и красятся белой помадой. Правительство также даёт людям препарат, напоминающий сому из романа О дивный новый мир , он убирает сексуальное влечение. История повествует о преступнике по имени Билли-поэт. Он хочет лишить девственности одну из Хозяек. Рассказ заканчивается страшной и странной сценой изнасилования. Билли-поэт таким образом хочет «спасти» Хозяйку, вернув её принудительно в мир сексуальных отношений, свободный от подавляющих таблеток правительства. Сексуальность и суицид одинаково странные для нас в этом мире, поскольку секс тут чужд людям, а суицид это фактически норма. Тем не менее, это жизнеутверждающая история, хотя она также очень тревожная и, по крайней мере, мне было сложно читать сцену изнасилования. Этот рассказ – тот случай, когда таланты Воннегута как мастера необычного совпадают с его самыми пугающими представлениями о будущем.

В романе Воннегута Колыбель для кошки вещество «лёд-9» замораживает любую жидкость, и поскольку мы в основном состоим из воды, приём даже малой дозы будет смертелен для человека. Весь мир превратится в тундру из льда-9, когда океаны замёрзнут. «Наступила зима, – говорит рассказчик, – сейчас и навечно». Мир как снежный шар – несомненно, апокалиптическая картина. Далее рассказчик упоминает песни и сказания о боге, который не заботится, чтобы придать жизни своих созданий какой-либо смысл и только кивает с улыбкой, когда его бранят за его деяния. Эта идея типична для Воннегута: бог, если он и существует, не поддерживает людей и не заботится о них. Но даже в совершенно безнадёжной ситуации может быть что-то прекрасное. Когда возлюбленная главного героя, Мона, решает свести счёты с жизнью с помощью льда-9, он быстро оборачивается к остальным людям в поисках поддержки, осознав, что ему ещё есть на кого положиться. Лёд-9, похоже, убил все микроорганизмы, так что болезней больше не существует. Выжившие как-то продолжают держаться. Жизнь часто бывает нелепой и ужасной, но толика доброты способна сделать её немного лучше.

«Некоторые из вас, наверное, знают, что я гуманист или вольнодумец, как мои родители, деды, прадеды и более далёкие предки – так что я не христианин, – произнёс Воннегут в своей речи перед выпускниками колледжа Агнесс Скотт в 1999 году. – Будучи гуманистом, я уважаю отца и мать, а в Библии сказано, что это хорошо». После этой шутки в свойственной ему манере он продолжает и говорит нечто неожиданное: «Но я говорю вместе со всеми своими американскими предками: «Если слова Иисуса были прекрасны, какая разница – был он богом или нет? Если бы Христос не произнес Нагорную проповедь, в которой призывал к милосердию и состраданию, я не хотел бы быть человеком. Я бы предпочёл быть гремучей змеёй».

«Месть влечёт за собой месть, которая влечёт месть, которая влечёт месть», – прибавляет он. Но мы можем научиться «разумно просить прощения за наши прегрешения, поскольку мы прощаем тем, кто согрешил против нас. Мы можем научить этому же своих детей и внуков. И они никогда не станут угрозой для кого-либо».

Жизнь без бога не должна быть пустыней изо льда-9, лишённой даже гремучих змей. Разве не достаточно, спрашивает Воннегут, быть хорошими людьми, ценить красоту мира, пусть мы созерцаем её короткое время, прежде чем уйти навсегда после смерти? Независимо от мнения по вопросу происхождения вселенной творчество Воннегута учит нас тому, что мы все способны понять: пока мы живы, на этом или том свете, в наших силах сделать мир немного более лучшим местом, если мы будем добрее.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ