Что означает «прочитать» книгу?

Автор: Jonathan Russell Clark
Перевод: Сладкова Алина
Фото: spatuletail/Shutterstock.com

Вы когда-нибудь лгали и говорили, что прочитали книгу, хотя на самом деле нет? И вот почему.

В своей книге Where I'm Reading From: The Changing World of Books , название которой можно перевести как «Источники чтения: Изменение книжного мира» Тим Паркс задаётся важным для читателей вопросом: «Нужно ли читать книги до конца?» Повод для подобного вопроса чрезвычайно существенный и состоит в том, что большинство людей, готов поспорить, на самом деле не дочитывают все книги, о которых говорят, что прочитали — и если это так, то мы все должны понимать, что имеем в виду, когда говорим, что «прочитали» книгу.

Паркс мудро обходит проблему «плохих книг», в случае с которыми, остановиться до их окончания — наилучший выбор, хотя бы потому, что, отмечает он — «чем больше плохих книг ты дочитаешь до конца, тем меньше у тебя будет времени, чтобы начать читать хорошие». Никто не поддержал бы человека в его упорстве, когда он читает роман, который не доставляет удовольствия — за исключением, конечно же, случая, когда это необходимо для учёбы или является повторением пройденного материала — тогда всё же допустимо выразить скуку. Закрыть плохую книгу означает ценить своё время, понимать, что ты хочешь от книги и что данная конкретная книга даёт (либо не даёт) тебе.

Но, продолжает Паркс, что же cказать о хороших книгах? Паркс спорит сам с собой и говорит, что не нужно дочитывать хорошую книгу до конца для того, чтобы возникло понимание того, что замышлял автор, более того, в культурном плане развита «тирания рабов конца». Развязка истории, утверждает он, как бы то ни было, — не та его часть, которую он обычно любит больше всего. Однако, для меня этот вопрос разделяется на два: 1) Должны ли мы дочитать книгу до конца, чтобы понять, что намеревался сказать автор? И 2) Должны ли мы дочитывать книгу для того, чтобы просто заявить другим о том, что мы действительно её прочитали?

Паркс забывает упомянуть важную деталь чтения: люди всё время лгут о том, что дочитывают книги. И причина этого в том, что общество молчаливо расходится во мнении с выводом Паркса. Ты прочитал всё до конца, или вовсе не читал. (Или, по крайней мере, должен признать, что начал читать, но остановился.) Так или иначе, когда вы бросаете чтение книги — это плохая услуга автору, и это, более или менее, личное дело, тогда как второй вопрос относится к нашей общественной жизни и взаимодействию с другими людьми. Более того, что предлагает такая трактовка чтения? Только то, что кто-то, поработав мозгами, может обоснованно обсудить прочитанное? (Имеется в виду, что у любого человека, прочитавшего ту или иную книгу, складывается определённое мнение о ней, вопрос в том, справедливо ли это мнение — прим. перев.) Что насчёт книг, которые вы прочитали много лет назад и абсолютно не помните? Сколько раз все мы получали ответ на вопрос «Вы это читали?» — «Да, но это было очень давно». Допустим, что эти люди говорят правду (хотя подобный ответ очень часто является прикрытием, когда люди не прочитали книгу, но чувствуют себя от этого виноватыми или менее умными), и много времени прошло с тех, пор как они взаимодействовали с книгой, что делать в подобной ситуации? Им пришлось бы прочитать книгу заново, чтобы высказать своё мнение?

Рассмотрим, для сравнения, каким образом мы говорим о современных телевизионных шоу, которые в последние два десятилетия всё больше и больше основываются на качествах романа. Если вы спросите кого-то, смотрели ли они, скажем, «Клан Сопрано» , и они отвечают — «Да», считаем ли мы, что они видели все шесть сезонов? А что тогда насчёт тех передач, которые до сих пор в эфире, как, например, телесериал «Игра Престолов», окончание которого не видел никто? Нужно ли смотреть каждый доступный эпизод для того, чтобы поучаствовать в обсуждении или написать эссе? Или, если не каждый, то сколько? Один сезон? Два? Кажется, мы относимся к телевидению так, как следует относиться к художественной литературе: мы осознаём, что определённое количество воздействия, пусть даже не в полной мере, является достаточным, чтобы вынести об этом суждение.

В своём эссе Паркс отмечает важный момент, а конкретно — cюжет художественного произведения, ведь даже в первоначально сюжетно-ориентированных историях (как, к примеру, в детективах) их анализ с разложением на составные части редко доставляет удовольствие. «Что имеет значение, — пишет он, — так это загадка сюжета, вложенные в его создание силы и напряжение между ними». Я сразу вспоминаю множество прочитанных мной детективов, в которых присутствует несоответствие эпизодов, разнообразные решения многочисленных загадок пробуждают чувства, однако их финал не только не согласован, но и полностью разрушает их.

Возьмём, к примеру, триллер Гилберта Кита Честертона Человек, который был Четвергом (1908), который начинается с захватывающей головоломки, в дальнейшем она развивается: поэт приводит агента тайной сыскной полиции (Скотланд-Ярда) в подпольное убежище группировки анархистов — динамитчиков, надеясь, что за него проголосуют и выберут одним из 7 членов тайного совета. После того, как поэт и агент дают тайную клятву, последний раскрывает свою личность, узурпирует голосование и становится Четвергом, а каждый из членов Совета берёт себе прозвище в соответствии с днём недели. С каждой последующей главой агент обнаруживает, что каждый участник группы тоже является таковым, только Воскресенье остаётся загадочным. Подобного рода завязка — о тайном обществе анархистов, целиком состоящим из шпионов, пытающихся уничтожить такие организации, имеет потрясающий потенциал — блестящие комментарии о политике, правительстве и образно выражаясь, о природе личности. Однако Честертон более заинтересован в создании христианских аллегорий, нежели в захватывающей сюжетной нити, и как только загадочное Воскресенье разоблачён (что само по себе весьма разочаровывает), он, на самом пике развития романа, по-писательски мудро раскрывает, что вся история была сном! Это напоминает концовку видеоигры «Супербратья Марио». Это очень досадно, поскольку Честертон в данном случае сводит анархизм к простому пессимизму для того, чтобы показать контраст между «хорошими» детективами. Не дочитай я книгу «Человек, который был Четвергом» до конца — т.е. до того самого момента, когда выясняется, что это сон, — возможно, я бы был о ней гораздо лучшего мнения.

Кроме того, существуют произведения, с концовкой которых я морально не согласен, как, например, с финалом Анны Карениной Льва Толстого . Толстой погружен в навязчивую интерпретацию христианства, как и Левин, увлекательный и сложный герой произведения, чьи отношения с Вронским создали эмоциональную суматоху в душе Анны и она бросилась под поезд. Для Толстого это закономерный (и неизбежный) результат безнравственного жизненного выбора, но для меня это тот случай, когда этика берёт верх над человеческими качествами. Анна, по моему мнению, не заслужила самоубийства, ни потому, что она способна на подобный поступок, ни потому, что, если уж на то пошло, разве герои, убивая себя, делают это исключительно для восстановления морального равновесия? Использование суицида в качестве сюжетного двигателя, особенно, с целью порицания — это не только лениво, а ещё и довольно неприятно. Представьте себе для сравнения: у «плохого» персонажа развивается тяжёлое биполярное расстройство в качестве наказания за его поведение.
Очевидно, что с точки зрения современных понятий о психическом здоровье, подобную концовку можно счесть смехотворной, в то время как cуицид (о чём говорит всё большее количество психологических исследований), является смесью воздействия безмерного количества биопсихосоциальных факторов, и по какой-то причине до сих пор считается приемлемым, даже если используется с точки зрения дидактики, в виде простой причинно-следственной связи. В какой-то мере мне не хотелось бы дочитывать «Анну Каренину», поскольку я хотел бы верить, что она жива, упорно борется со своим выбором, однако, как бы там ни было, я не могу выкинуть из головы версию Толстого.

И всё же, если говорить о моих личных предпочтениях в культурном контексте, они совсем не имеют значения. Если бы я обсуждал Анну Каренину, не прочитав книгу, и таким образом, не зная о том, что она мертва, с кем-то, кто дочитал книгу до конца, то обстоятельство, что милый образ Анны продолжал бы существовать в моём сознании, вообще не имело бы значения. Поскольку в данной ситуации человека, прочитавшего наибольшую часть книги, воспринимают более серьёзно. Так что, даже если мы понимаем, что нет необходимости добираться до последней страницы книги для того, чтобы понять по отрывку её смысл в целом, однако, не несём это убеждение в социальную сферу. Но это вовсе не потому, что мы искренне и обоснованно воспринимаем человека, прочитавшего «Анну Каренину», как более серьёзного, чем того, кто этого не сделал, — причина в том, что у всех нас существует неправильное представление относительно читательских привычек других людей.

Всё ломается так: в юности нас учат, что книги cвязаны с интеллектом и зрелостью, и часто наше первое знакомство с художественной литературой происходит в форме задания, чего-то навязанного. Многие не оставляют в прошлом подобное раннее впечатление и в дальнейшем проживают большую часть жизни, полагая, что чтение это скучное и/или показное занятие, и таким образом вообще никогда не читают. Другие упорствуют и становятся читателями, однако их сопровождает подтекст «умный/взрослый/тяжёлый/cкучный», поэтому, двигаясь от одного классического литературного произведения к другому, и обнаруживая, что прогресс остановился в развитии, причинами чего являются скука и непонимание, они винят себя — должно быть с ними что-то не так, учитывая, насколько хорошей репутацией пользуется так называемая каноническая литература. Даже когда читатели становятся взрослыми и понимают: в том, что текст книг их не заинтересовал, их вины нет, аромат неудачи (имеется в виду возникающее предубеждение о том, что книга плохая — прим. перев.) продолжает витать над недочитанными книгами.

Поэтому люди врут. Особенно, когда прочитали большую половину книги. В конце концов, куда как проще слегка приврать, чем сказать: «Да, я прочёл какую-то или большую часть того романа, но по какой-то причине не дочитал» — и тогда, кто бы не завёл разговор о книге (обычно это тот, кто действительно её очень любит), спросит, почему вам не понравилась книга, ведь должна быть причина, по которой вы остановились, поскольку, полагаю, человек ни в коем случае не может прочитать какую-то часть книги, получить от этого удовольствие и, тем не менее, не дочитать её до конца; вы можете оправдать подобное действие некими смягчающими обстоятельствами, или, возможно, скажете: «Напротив, книга понравилась, но просто в какой-то момент представление о концовке сложилось, как выражается Паркс: "неудачная тема", "конфуз", "досадное завершение из стольких возможных вариантов"», но вне зависимости от вашего ответа, человек, который задал вопрос, и человек, прочитавший книгу (или, по крайней мере, заявляющий об этом), будет помыкать вами, иногда выражая превосходство самодовольством, поскольку вам следовало прочитать всё до конца, ведь концовка — самая лучшая часть, как будто вы бы от этого преобразились каким-то коренным образом; и ничего нельзя сделать, чтобы прекратить высокопарные проповеди, — подобное состояние всё больше угнетает, да и нужно ли оно вообще?

Подобные литературные выдумки, в свою очередь, уже содержат скрытые аргументы против того, что я называю Теорией Завершения (имеется в виду дочитывание книг до конца — прим. перев.), однако их трудно обнаружить, следовательно, трудно применить в действительности на фоне повсеместной социальной снисходительности. Что действительно необходимо, так это — переоценка, новое определение понятия «чувствовать искусство». И хотя это звучит заманчиво — быть настойчиво демократичным в этом вопросе, новое определение не может полностью уравнять большее или меньшее воздействие искусства на людей, ведь, как и в большинстве подобных случаев, это вопрос степени. Тем не менее, важно устранить сильные разногласия относительно дочитывания книги и предпринять все необходимые меры, способствующие этому. Читателям никогда не должно быть стыдно за какой бы то ни было аспект cвоей литературной инициативы: осознание своих вкусов, потребностей, ритма чтения (его цикличность и периодичность), а в особенности за всё то, что в конечном итоге этому не соответствует.

Мы должны всячески поощрять любое взаимодействие с книгами вcякого рода и не только потому, что грамотность — это правильно, но и потому, что заядлое чтение является чрезвычайно эффективным средством самопознания: круг вашего интереса к писателям, литературным жанрам, стилям до некоторой степени cужается, становится более утончённым, и результаты выбора отражаются на вас, предоставляя удобный и самостоятельно созданный способ понимания того, что вас восхищает, привлекает и подчиняет себе ваше внимание. Путь, выкованный в темноте, при свете дня всё ещё может привести туда, где вы начали (т.е. никогда не поздно начать читать снова, даже если когда-то не понравилось и бросили — прим. перев.).

В некотором cмысле недочитанная книга может быть огромным комплиментом творчеству автора. Фраза Паркса относительно концовок, «досадное завершение из стольких возможных вариантов», метко формулирует то, что я имею в виду. Иногда мир романа или рассказа представляется нам настолько прекрасным, поразительно ярким, что мне не только не хочется оттуда уходить, но и обидеться на автора за то, что литературное произведение заканчивается, и таким образом меня выгоняют, и несмотря на остановку до того момента, когда всё это имеет шанс произойти, место действия и персонажи у меня в голове всё ещё обладают тонким ощущением возможности существования всего этого в реальности, которое пробуждается огромной фантазией и гасится большинством концовок. Бросить историю, не дочитав её, возможно, единственное средство защиты от её завершения; с другой стороны, это способ cохранить её красоту в вашем сердце на более долгое время, чем на непрочитанных страницах. Иногда мы так cтрастно любим воображаемый мир, что сопротивляемся любому финалу, даже если так захотелось автору, поскольку в жизни мы всегда находимся в центре своих собственных историй, в основе которых лежат разнообразные рассказы, касающиеся многочисленных cитуаций, и, если мы чему-то научились благодаря им, так это тому, что в реальной действительности никогда не бывает идеальных концовок.

Каждый из нас — незаконченная книга, так что иногда, когда мы прекращаем читать историю, то это может быть просто потому, что нам нужно идти дальше, двигаться параллельно нашей собственной истории и стать пространством для успокоения и самопознания, чем-то почти священным, тем, что мы никогда не предадим, препятствуя процессу его развития концовкой, cводя бесчисленное количество возможных вариантов к одному единственному.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ