Внук Дж. Р. Р. Толкина о том, как повлияла Первая мировая война на «Властелина колец»

Автор: Саймон Толкин

К 125-летию со дня рождения автора «Властелина колец» Саймон Толкин рассказывает о том, каким образом Первая мировая война живет в историях Дж. Р. Р. Толкина

Мой дед Дж. Р. Р. Толкин умер, когда мне было 14. Я до сих отчетливо помню его, но по большей части те детали, что обычно запоминают дети: бархатный жилет, дым курительной трубки; игры в слова, за которыми мы коротали дождливые дни в гостинице на морском побережье; или те моменты, когда в ветреные дни на пляже мы пускали по серым волнам лягушек из черных плоских камешков; как он подбрасывал вверх спичечный коробок, чтобы позабавить меня, а тот взлетал и падал сквозь ветви конского каштана – словно в замедленной съемке.

Но такие воспоминания не дают возможности понять ни того, каким человеком был мой дед, ни того, какие мысли таились в той мудрой доброжелательности, которой он укрывал меня подобно ветвям того самого дерева. Но они дают представление о его глубокой религиозности. Помню те его эмоции в голосе, когда вечерами со мной он читал наизусть молитвы – не только «Аве, Мария!» и «Отче наш», но и многие другие. Помню и мое смущение, когда в воскресенье в церкви он настаивал на том, чтобы преклонить колени, тогда как другие стояли, и громко пел респонсории на латыни, в то время когда остальные прихожане делали это на английском.

В этом и был ключ к разгадке его личности: поразительная вера в свои убеждения и непоколебимая уверенность в себе, что сочетались в нем с доброжелательностью и любовью деда, которого знал я. Я был, конечно, слишком мал, чтобы удивиться, как смог он примирить свой придуманный пантеистический мир с собственным горячим христианством.

Позже я осознал, что мой дед был не только автором «Властелина колец», но и настоящим гением: говорил и читал на множестве языков, был всемирно известным специалистом в своей области. Мой отец посвятил себя неустанной подготовке неизданных работ моего деда к печати, и за те 43 года, что прошли после его смерти, их число достигло более 20 книг.

В поисках воспоминаний

Как человек, я чувствовал себя карликом: а как иначе? В годы зрелости я подгонял сам себя – создать что-то свое, чтобы понять, кто я, стать писателем самому. Это было непросто. Я считал свою первую книгу шедевром, но единодушные отрицательные отзывы литературных агентов по обе стороны Атлантики очень скоро убедили меня в обратном. Но я усердно продолжал и нескоро, но достиг некоторого успеха. Своего деда я воспринимал тогда как помеху, преграду, подобно большому дереву, он отбрасывал длинную тень, от которой мне хотелось скрыться. Будут ли меня знать как Саймона Толкина или всего лишь как внука великого человека?

Иронично, но вскоре я обнаружил: мне нужен мой дед, чтобы продавать свои книги. Писателям не добиться успеха без рекламы, а моя фамилия стала прекрасным способом привлечения внимания СМИ. Интервьюерам непременно хотелось знать, каково это – быть внуком самого Дж. Р. Р. Толкина, а потому я копался в своей памяти и добывал воспоминания, пока, наконец, они не стали чем-то избитым: золото в моих руках обернулось пылью.

Мне всегда хотелось написать о Первой мировой войне. В маленьких английских деревушках, где я рос, на военных мемориалах высечены длинные списки солдат, которые уже больше никогда не вернутся из окопов. В 1914 они впервые покинули свои дома, напевая, маршировали навстречу великому приключению, а столкнулись с адом по ту сторону Ла-Манша. Лицо войны навсегда изменилось спустя 100 лет после Ватерлоо: убийство подверглось индустриализации, плоть и кровь не могли на равных бороться с осколочно-фугасными снарядами и пулеметными очередями.

Солдаты ждали встречи со смертью в заваленных грязью ямах, боясь того дня, когда будет отдан приказ покинуть укрытие. Сколько их, истекающих кровью, мучимых нестерпимой жаждой, умерло тяжелой, безвестной смертью в «ничьей земле»! Я видел эти юные лица на старых эдвардианских фотоснимках, тех, что были изготовлены еще способом сепии: невинные, не представляющие себе тех ужасов, что ждут их впереди, лица; и мне хотелось попробовать донести то, что они пережили. Но долгое время я чувствовал, что не готов, меня пугали масштабы задуманного.

Индустриализированное зло

В конце концов, я все-таки приступил к работе. И по мере того, как разворачивались главы, я все больше и больше задумывался о деде, который также принимал участие в Битве на Сомме. У меня была и его фотография: статный, решительный в офицерской форме, с непривычными усами. Если бы он не выжил, меня бы не существовало. Мне хотелось бы знать его дольше, чтобы я мог расспросить его о том, что он пережил. Он не оставил письменных записей и, как многие другие участники боевых действий, очень редко говорил о тех суровых испытаниях.

Но когда я возвращаюсь к «Властелину колец», то понимаю, как сильно повлияли на его основной замысел ужасы окопов. Зло в Средиземье стоит за всей его индустриализацией: орки Саурона – звероподобная рабочая сила, ум Сарумана был «умом металла и колес», безжизненные и пустынные, похожие на лунные пейзажи Мордора и Изенгарда – жуткая реминисценция на пейзажи «ничьей земли» 1916 года.

Узы братства между Фродо и Сэмом на заключительных этапах их миссии отражают те тесные узы между британскими солдатами, что были выкованы перед лицом великой трагедии. И те, и те обладали тем особым мужеством, которое ценится превыше других достоинств во «Властелине колец». А затем, по окончании войны, Фродо разделил судьбу многих ее участников, чьи невидимые раны так и не зажили, когда они вернулись домой бледными призраками тех людей, какими они были когда-то.

Не покидает и мысль, что мир был в корне изменен Сауроном, даже несмотря на то, что он был повержен. Невинность и волшебство исчезают из Средиземья вместе с эльфами, отплывающими на Запад. И мне кажется, мой дед испытывал похожие чувства, думая о Европе и о последствиях Мировой войны для нее: как ужасно, должно быть, сражаться в «войне за окончание всех войн», а через 20 лет снова отправлять на войну своих сыновей.

В своей книге «Ничья земля» я пишу о сироте, Адаме, который, как и мой дед, получил стипендию на обучение в Оксфорде, влюбился, но затем вынужден был оставить и свои надежды, и возлюбленную и отправиться во Францию, зная, что вряд ли вернется. Адам навсегда изменится под грузом того, что пережил – так же, как и мой дед, и, рассказывая его историю, я чувствую, что тем самым укрепляю связь со своим дедом и чту его память. Идя по его стопам, я наконец-то могу выйти из его тени.

Саймон Толкин – автор книги «Ничья земля», на которую его вдохновило пережитое его дедом, Дж. Р. Р. Толкином, во время Первой мировой войны (Doubleday/Nan A Talese, в продаже с января 2017 года. В Великобритании издано издательством HarperCollins).

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ