Джонатан Сафран Фоер: технологии нас умаляют

Автор: Джонатан Сафран Фоер
Иллюстрация: Маус Буллхорст (Maus Bullhorst)

Мой отец впервые увидел меня на экране с помощью технологий, разработанных для обнаружения дефектов в корпусах кораблей. Его отец — мой дед — мог лишь положить руки на живот моей бабушки и мысленно представить своего ребёнка. Но к тому моменту, как я был зачат, воображение моего отца направляли технологии, с помощью звуковых волн показывающие форму моего тела.

Проживающий в Глазго англичанин, акушер Ян Дональд, в 1950-х помог принести технологии ультразвука из судостроения во врачебный кабинет; он посвятил свою жизнь этой задаче, поскольку верил, что ультразвуковые изображения могут повысить уровень эмпатии к ещё не рождённому ребёнку, тем самым уменьшив вероятность того, что женщина выберет аборт. Но эти технологии также были использованы, чтобы, напротив, принять решение о прерывании беременности – из-за обнаруженных физических дефектов, или потому что родители хотели ребёнка определённого пола. Какими бы ни были предполагаемые и фактические последствия, ясно то, что ставшие нам хорошо знаковыми черно-белые изображения наших тел ещё до рождения являются связующим звеном между жизнью и смертью. Но что готовит нас к принятию решения о жизни и смерти?

Мы с женой обсуждали, стоит ли узнавать пол нашего первенца до его рождения. Я поднял эту тему в разговоре с моим дядей, гинекологом, который помог появиться на свет более 5000 младенцев. Он не был склонен давать советы, и не был склонен к духовности, но настоял на том, чтобы я не узнавал пол ребёнка. Он сказал: «Если доктор посмотрит на экран и сообщит вам пол, то вы просто получите информацию. Если же вы узнаете пол в момент рождения — это будет настоящим чудом».

Я не верю в чудеса, но я последовал совету дяди, и он оказался прав. Не обязательно верить в чудо, чтобы ощутить его. Но личное присутствие — необходимо.

Джонатан Сафран Фоер. Фото: Эмили Бёрл. Источник: Getty Images Portrait

Психологи, изучающие эмпатию и сострадание, обнаружили, что, в отличие от наших почти мгновенных реакций на боль, мозгу требуется больше времени, чтобы понять «психологические и моральные стороны ситуации». Проще говоря, чем больше мы отвлекаемся, и чем больше значения мы придаём скорости восприятия информации за счёт глубины – переосмысливая/переопределяя/сводя «текст», занимающий сотни страниц романа, к строчке слов и смайликов на экране телефона – тем меньше мы способны к заботе о других. Это даже не заявление о ценности содержания романа по сравнению с текстом в телефоне — только о времени, которое мы отводим на каждый из них.

Мы знаем, что набирать смски во время вождения гораздо опаснее, чем водить пьяным. Но мы не рискуем убить кого-то, пока пользуемся телефоном во время еды, или когда разговариваем, или ожидаем кого-то на скамейке, а это значит, что мы позволяем себе отвлекаться. Каждый хочет безраздельного внимания родителей, друзей или партнёров – даже если многие из нас, особенно дети, привыкли к гораздо меньшему. Симона Вейль писала, что «внимание – редчайшая и чистейшая форма щедрости». Согласно этому определению, наши отношения с миром и друг с другом становятся всё более и более скупыми.

Романы многого требуют от читателя, самое очевидное – внимания. Я многое могу делать, пока смотрю телевизор или слушаю музыку, и я могу вести беседу с другом, рассматривая картины в галерее, но чтение книги требует отложения всех остальных дел. Прочесть книгу значит отдать себя ей. Романы всегда завязаны на сопереживании, всегда ставят «другого» ближе, всегда приглашают нас превзойти наши перспективы, но разве наше внимание, само по себе, не акт щедрости? Щедрости к себе самим?

Мой отец не присутствовал при рождении своих детей – в то время мужчинам было принято оставаться в комнате ожидания. Я был свидетелем рождения своих сыновей. Мои впечатления были богаче, глубже, памятней и полнее, чем впечатления моего отца. Физическое присутствие позволило мне присутствовать эмоционально. Мы привыкли думать, что технологии владеют информацией и оперируют материей. Все мы знаем, что работа Гугла, как они сами это определяют, состоит в организации и улучшении доступности «мировой информации». Другие технологии более приземлённые: машины помогают нам перемещаться по земле со скоростью, недостижимой для наших ног, а бомбы позволяют убить много врагов так, как голые руки не могут.

Но технологии не только эффективны в достижении или расстраивании целей тех, кто с ними сталкиваются — они также аффективны. Технологии не являются абсолютно техническими. «Я люблю тебя» — то же самое «я люблю тебя», сказанное тем же человеком с той же самой искренностью и глубиной, иначе резонирует, будучи сказанным по телефону, в написанном от руки письме и в текстовом сообщении. Ритм и тон голоса ткут слова, как текстура и цвета канцелярских принадлежностей, как и яркий шрифт текста, выбранного производителем вашего мобильного телефона. Мы любим наши Маки больше, чем наши ПК, поскольку Apple был больше заинтересован в организации и моделировании аффективных откликов своих технологий и в ограничении меньшего элитного круга, чтобы направлять эти аффекты, создавая, таким образом, особую экосистему. Мы «играем» со смартфонами, чего никогда не делали с функциональными рукоятками традиционного телефона, поскольку первый телефон был разработан инженерами, которые думали в терминах функциональности, в то время как современные телефоны в наших карманах строятся в постоянном диалоге с продавцами, которые внимательно отмечают то, как заставляют нас чувствовать себя цвета и изгибы, яркость и текстура, вес и размер.

Мы, потребители, забываем, что технологии всегда подключаются к нам и порождают определённые аффекты, строительные блоки эмоций, а также полноценный эмоциональный опыт. Мы об этом забываем, но процветающие компании – нет. Наша забывчивость стоит нам нашей сущности.

Большинство известных нам технологий коммуникации возникли как способы реализации невозможных действий. Мы не можем постоянно видеть друг друга лицом к лицу, но телефон дал нам возможность оставаться на связи, находясь далеко. Человек не всегда находится дома, и автоответчик позволил передавать сообщения даже тогда, когда рядом с телефонным аппаратом никого нет. Онлайн коммуникации возникли как замена для телефонных коммуникаций, которые считались, по каким бы то ни было причинам, слишком обременительными или неудобными. А затем появились текстовые сообщения, которые ещё сильнее облегчили, ускорили и сделали мобильнее обмен сообщениями. Эти изобретения были созданы не для того, чтобы усовершенствовать непосредственное общение, но чтобы заменить его чем-то, отличным от привычного и приемлемого, причём в сторону уменьшения.

Но затем случилась забавная вещь: мы начали предпочитать эти уменьшенные заменители. Проще позвонить, чем сделать усилие и увидеться лично. Оставить сообщение на чьём-то устройстве проще, чем поговорить по телефону – можно сказать всё, что нужно, не получив никакого ответа. Поэтому мы начинаем звонить тогда, когда знаем, что никто не подойдёт к телефону. Отослать электронное письмо всё ещё проще, поскольку затем можно будет прятаться за отсутствием голосовых интонаций, и, конечно, так нет шанса случайно кого-то застать. В случае с текстовыми сообщениями ожидания чётких формулировок скорее снижены, — и вот предложена ещё одна раковина, в которой можно спрятаться. Каждый шаг «вперёд» сделал проще — лишь немного — задачу избежать эмоциональной работы, которой требует наше личное присутствие, задачу передавать информацию, а не человечность.

Проблема с принятием – и предпочтением – уменьшенных заменителей заключается в том, что со временем мы и сами становимся уменьшенными заменителями. Люди, привыкшие мало говорить, привыкают и мало чувствовать. Мы привыкаем чувствовать лишь то, что было разработано и продано нам.

Роман ещё никогда не стоял в такой решительной оппозиции к окружающей нас культуре. Книга – противоположность Фейсбука: она требует быть менее «подключенным». Она противоположна Гуглу: не только неэффективна, но, в лучшем случае, бесполезна. Экран предлагает нам, кажется, бесконечное обеспечение информацией, но истинная ценность страницы не в том, что она позволяет нам узнать, а в том, как она позволяет нам это узнать.

Как и многих, кого я знаю, меня беспокоило то, что телефон и интернет неуловимо сделали жизнь менее богатой, предлагая яркие удовольствия за счёт глубоких, и что они отвлекают меня, и концентрировать внимание становится всё сложнее, они слишком часто уводят меня куда-то ещё. Я обнаруживаю, что проверяю почту во время купания детей, что переключаюсь на интернет всякий раз, когда предложение или идея для моих работ не приходит в голову с лёгкостью и без усилий, я ищу тень в прекрасный солнечный день, чтобы лучше разглядеть экран своего телефона. А вы?

А ловили ли вы себя на том, что ставите на удержание звонок от любимых, чтобы ответить на звонок с незнакомого номера? Ловили ли вы себя на том, что отсутствие компании приравниваете к одиночеству? Изменилось ли ваше отношение к отвлечению на прямо противоположное: что раньше казалось досадным, теперь – желанно?

Хочется ли вам переключиться на очередной вызов, хочется ли получить е-mail, на который будет нужно ответить, хочется ли – а может, даже жаждите – услышать звук от входящего, не важного сообщения?

Возможно ли, что технологии, в той форме, в какой они вошли в нашу повседневную жизнь, умалили нас? И возможно ли, что всё становится хуже? Почти все новые технологии вызывают тревогу в первое время, и люди, в основном, привыкают к ним. Так что, может, нет необходимости в сопротивлении. Но если бы была, откуда бы это сопротивление возникло, и как бы оно выглядело?

С каждым поколением становится тяжелее представить будущее, которое походило бы на настоящее. Мои дедушки и бабушки надеялись, что у меня жизнь будет лучше, чем была у них: без войн и голода, и что я поселюсь в комфортном месте, в котором смогу чувствовать себя, как дома. Но какого будущего буду ждать я для своих внуков? Будущего, в котором их одежда каждое утро печатается на 3D-принтере? В котором они смогут общаться, не двигаясь и не произнося ни звука? Лишь люди, лишённые воображения и не понимающие реальности, будут отрицать возможность того, что станет возможно жить вечно. Возможно, многие из тех, кто читает эти слова, не умрут никогда.

Давайте всё-таки предположим, что у нас всех есть определенное количество дней, чтобы изменить мир в соответствии с нашими убеждениями, чтобы найти и создать красоту, на которую обращают внимание лишь благодаря конечному существованию, чтобы побороться с вопросом назначения человеческой жизни и с нашими ответами на этот вопрос. Мы часто пользуемся технологиями, чтобы сэкономить время, но вместе с этим они всё больше и больше заполняют это время, либо делают освободившееся время менее настоящим, интимным и богатым. Это не вопрос выбора или-или: выступать против технологий, наверное, единственная более глупая позиция, чем беспрекословно быть за технологии – но вопрос баланса, на который опирается наша жизнь.

Однажды наномашины смогут обнаружить слабые места в сердце человека задолго до того, как проявились бы симптомы, заставляющие нас идти к докторам. А другие наномашины будут устранять эти дефекты – не причиняя боли, без потерь времени и денежных трат. Но мы ощутим всё это словно чудо только если останемся способны ощущать чудеса – иначе говоря, если наши сердца будут заслуживать спасения.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ