Первый в мире «тролль»

Автор: Джеймс Паркер (James Parker)

Изощренная вендетта Томаса де Квинси, автора Исповеди англичанина, употреблявшего опиум

В июле 1803 года в Дав-Коттедж пришло письмо, преодолевшее расстояние от Ливерпуля, где оно было написано, до Лондона и отправившееся оттуда на север, в Озёрный край. Учитывая его содержание, удивительно, что оно вообще добралось до адресата в целости и сохранности, не растворившись по пути в пене литературного обожания. «Хотя вы можете найти много умов, более близких по духу вашему собственному, – писал автор, – и, следовательно, более достойных вашего внимания, вы никогда не найдете никого более ревностно приверженного вам – в большей степени восхищающегося вашим интеллектуальным совершенством и исполненного более почтительной любви к вашему моральному облику, в большей степени готового (я говорю это от всего сердца!) принести в жертву даже свою жизнь, если бы она только могла поспособствовать вашим интересам и счастью, чем тот, кто сейчас преклоняет колени перед вами».

Представьте себе, что вы встали с утра и обнаружили подобное послание у себя в почтовом ящике! Получателем этих непрошеных, похожих на спам излияний был поэт Уильям Вордсворт. Отправителем был 17-летний Томас де Квинси – необыкновенно одаренный студент, бывший бездомный, невероятный фанат Лирических баллад Вордсворта и Сэмюэля Тэйлора Кольриджа, которому в самое ближайшее время предстояло стать печально известным наркоманом и одним из лучших авторов самой отвратительной прозы в Англии.

Отвратительной? О да, совершенно определенно. Об этом отлично, с большой проницательностью высказался в своей новой книге «Виновен: Жизнь Томаса де Квинси» Фрэнсис Уилсон (Frances Wilson Guilty Thing: A Life of Thomas De Quincey) – что де Квинси хотя и не был столь враждебно настроен по отношению к обществу, как его современник, журналист Уильям Хэзлитт («Не вправе ли я ненавидеть и презирать самого себя? Несомненно; и более всего – за то, что я недостаточно ненавидел и презирал весь мир»), однако он в своей проказливой прозе пошел более современным путем, поскольку его текст был более маргинальным, вызывал большее отвращение и воплощал собой образец мелочности и посредственности. Он был своего рода преследователем. Он был подобием современного «тролля». В 1816 году его друг Чарльз Ллойд, на днях сбежавший из психиатрической лечебницы и провозгласивший себя «Автором всего Зла», с грустью сказал де Квинси: «Я также знаю, кем являешься ты: ты никто, ничтожество, тебя вообще не существует». Но де Квинси в то же время был и своего рода гением, так что давайте с этого и начнем.

Если вы хоть что-то читали или слышали о Томасе де Квинси, то наверняка знаете, что он написал «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Книга была впервые опубликована в 1821 году, когда де Квинси было 36 лет, и представляет собой запутанное описание наркотического «трипа», сдобренное самокопанием и изложенное стилем, вызывающим в памяти предшествовавшую ему угрюмую прозу XVII века за авторством сэра Томаса Брауна и будущие наркотические дрейфы Уильяма С. Берроуза. Эта книга моментально стала сенсацией. («Мощно и в высшей степени великолепно», – восторгалась «The United States Literary Gazette».) Де Квинси объединил популярный жанр истории о мальчике-подростке (себе самом), сбежавшем из школы и дома и пустившемся бродяжничать на улицах Лондона, с совершенно новым жанром – «мемуарами под веществами» («…но все же проглотил. И через час – о Боже! – какой переворот! Какой взлет души из самых глубин! Какой апокалипсис моего внутреннего мира!»). Такова извращенная музыка раннего де Квинси – мощные аккорды наркоманской напыщенности чередуются с контр-нотами иронии.

Для английских читателей де Квинси XIX века опиум не представлял собой никакой тайны и не выглядел укутанным дымом богом. Как выразился Уилсон, «вся страна тогда была замаринована в опии, который применялся от всего подряд – от расстроенных желудков до головных болей». Сам де Квинси впервые познакомился с ним, когда начал использовать капли лауданума, чтобы облегчить «мучительные ревматические боли во всей голове и в лице». Писательским замыслом автора «Исповеди» было использовать этот банальный акт домашнего самолечения как повод для грандиозных переживаний в пределах гостиной, странноватых романтических видений, бездны всевозможных опасений и внутреннего самоанализа того, что расцветало в его черепной коробке, когда он был под кайфом: «Порою мне казалось, что в единую ночь жил я до семидесяти, а то и до ста лет… чувство величественного маршевого движения – бесконечно уходящих кавалькад и поступи бесчисленных армий… гнет двадцати Атлантических океанов или неискупимой вины». (Что-то во всём этом неуловимо напоминает песню Лу Рида «Heroin» о том, как он бороздит мрачные моря на своем «большом клипере».)

«Исповедь» вышла в «The London Magazine» в сентябре-октябре 1821 года, в атмосфере, мягко говоря, журнальной состязательности. Поначалу де Квинси договорился о публикации с другим изданием, «Blackwood’s», с которым «The London Magazine» давно и серьезно враждовал. Каким-то неведомым образом автору удалось потом переключиться на «The London Magazine», оставив его сотрудников в неведении относительно своих первоначальных планов. В то же время он вел и закулисную игру – писал злорадные письма в «Blackwood’s», подстрекая его журналистов на дальнейшие оскорбления в адрес редактора конкурентов Джона Скотта. «Как же я ненавижу мерзкое лицемерное нытье некоторых коллег, – писал он одному из них. – Распните его в песнях – в прозе… Заставьте его обезуметь». К тому моменту, как де Квинси окончательно перебежал в «The London Magazine», Скотт не обезумел, но успел умереть – от выстрела в живот в результате дуэли с одним из сотрудников «Blackwood’s». Так что вот таков наш автор, фигура поистине неоднозначная: на поверхности мы видим литературного халтурщика (дословно «писака с Граб-стрит», жаргон, основанный на названии улицы в Лондоне, где в XVII-XVIII вв. жили бедные литераторы – прим. перев.), увлеченного своими медицинскими пузырьками, а внутри, как нам известно, прячутся пучина страстей, упоенных восторгов и бесконечного выпадения из действительности.

В «Исповеди», как пишет Уилсон, «де Квинси взял предмет, достойный Кольриджа, и принарядил его в манере Вордсворта». Другими словами, он взял кольриджовские темы наркомании и мук самокопания и вознес их на новый уровень посредством органных труб вордсвортской «Прелюдии», которую он прочитал еще в черновиках и скопировал – тайком! – себе в записную книжку. Безродный де Квинси почти всю свою жизнь, как и психику, построил вокруг двух поэтов. После отправки того фанатского письма в 1803 году (которое, Вордсворта, впрочем, нимало не смутило, поскольку тот, видимо, принял его за достойное восхищение своими заслугами), он умудрился просочиться в дома обоих мужчин, играл с их детьми, участвовал в их знаменитых прогулках по Озёрному краю и даже переехал в старый коттедж Вордсворта в Грасмире. В Вордсворте его привлекала мрачный фольклорный стиль его «Лирических баллад» (по крайней мере, той их части, что Вордсворт и Кольридж впервые опубликовали в 1798 году) и то, что он называл «сильным, сильным магнетизмом».

Вордсворт воспринимал де Квинси как своего рода ученика, наставляя его в приемах поэтического восприятия. Более чувствительный Кольридж, собрат де Квинси по части опийной наркомании, напротив, был настроен к нему враждебно: казалось, он предчувствовал, что где-то внутри этого чересчур услужливого юноши скрывается один из «величайших сплетников и искателей развлечений», на чье поведение он впоследствии посетует в своем эссе на тему «современной биографии».

А всё потому, что де Квинси впоследствии с легкостью отвернется и от них тоже, как в свое время он легко сменил сторону в летальном конфликте между «Blackwood’s» и «The London Magazine». В зрелые годы де Квинси компенсировал все свои многие обиды, невнимание к его персоне и принятие его услужливости как само собой разумеющегося, превратившись в квинтэссенцию современного биографа «Озёрных поэтов» и массово производя кипы циничных и злобных «литературных воспоминаний», у каковых, как это ни прискорбно, находились свои читатели. «Никогда не сравнивал Вордсворта в его гордыне с Люцифером, нет; но если у вас появится повод написать что-либо о жизни Люцифера, и вы уделите внимание его гордыне, то он вполне мог бы быть показан как некто вроде Вордсворта». О Кольридже, «несчастном мученике опиума», он писал и более жестокие вещи. Высмеивая трудности, возникшие у него во время лекции в 1808 году, де Квинси, как указывает Уилсон, даже использовал против поэта его собственные образы, вставив в описание слова, вызывающие в памяти «Поэму о старом моряке»: «Его губы пересохли от лихорадочного жара, и порой обретали черный цвет… несмотря на воду, которую он постоянно пил» («В гортани каждого из нас / Засох язык, и вот, / Молчали мы, как будто все / Набили сажей рот») (отрывок из поэмы приведен в переводе Н.С. Гумилёва; оригинал ближе к написанному де Квинси о Кольридже – прим. перев.).

Де Квинси, по словам Уилсона, «всегда суждено было быть призраком краба, прячущимся в чужой оболочке». И это делает его очень современным. Весь производимый им шум, те яркие поэты, которых он восхвалял и затем предавал, – все они давно стали историей. Но сам де Квинси, этот маргинал, кажется, жив и поныне. Разве вы не видите его в Интернете, где анонимы разжигают споры, прячась под чужими личинами? И не похожи ли глубины Интернета на опиумный кошмар? Нет никаких сомнений в том, что он писал патологически прекрасную прозу. И она ранила больнее, чем нож. Но мы также понимаем о нём больше, чем понимал он сам – это был хищник, человек с пустотой внутри, не гнушающийся никакими методами, чтобы подорвать репутацию противника. Всего лишь один из нас.

Перевод: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ