Была ли «Лолита» о расизме: Владимир Набоков о расах в Соединённых Штатах

Автор: Дженнифер Уилсон (исследователь с учёной степенью в Университете Пенсильвании)

В Атланте оказалось мало бабочек, пришедшихся по вкусу Владимиру Набокову. В письме своей жене Вере (датированном от 11 октября 1942 г.) лепидоптеролог жаловался, что город расположен слишком высоко (более чем в 300 метрах над уровнем моря), а это сильно сказывалось на способе ловли бабочек. Набоков прибыл в Атланту, чтобы дать лекцию в Спельмане – исторически чёрном [1] женском гуманитарном колледже. Набоков провёл в общей сложности шесть дней в Спельмане, в течение которых он дал серию лекций о русском поэте Александре Пушкине (чья прабабушка была африканкой), взял с собой группу студентов на ловлю бабочек на территории колледжа, и страдал, слушая ежедневные молитвы и гимны южных штатов (поскольку был заклятым атеистом). Главным же событием его поездки стала одна ключевая лекция, озаглавленная «Пушкин – поэт, Пушкин – человек», на которой он рассказал о происхождении поэта, отметив, что «(Пушкин) является наиболее ярким примером того, что человечество становится лучше, когда расы могут свободно смешиваться».

Набоков провёл 20 лет в США (1940-1960), добился своего высочайшего литературного успеха, написав романы Лолита, Пнин и Бледное пламя. Родившийся в Санкт-Петербурге, получивший образование в Кембриджском Университете и проживший на протяжении двух десятилетий в континентальной Европе, Набоков признаёт себя, в конце концов, американским писателем; в интервью, которое он дал в 1967 году журналу The Paris Review, Набоков воскликнул: «Я такой же американец, как аризонский апрель»[2], хоть и осёкся, отдав дань русской культуре, благодаря которой он оказался «эмоционально вовлечённым в такие вещи, как, скажем, американскую региональную литературу, индийские танцы или тыквенный пирог — в духовном плане». Оставив в стороне сомнения насчёт пирога, следует признать, что Набоков стал весьма проницательным критиком американской культуры; посторонним, который именно благодаря своей обособленности оказался искусен в сатиризации американского китча среднего класса, с его показным потребительством и неуверенностью по поводу собственной юности. Джон Апдайк как-то сказал, что Набоков «вновь открывает нам нашу чудовищность», и это высказывание обрело широкую известность.

Большинство из того, что нам известно о жизни Набокова в Америке, произошло в изолированных коконах Новой Англии и кампусах средне-атлантических колледжей; он преподавал русскую литературу в Колледже Уэллсли c 1941 по 1948 и в Коронельском университете (где он давал лекции самой Джоан Рут Бейдер Гинзбург [3]) с 1948 по 1959 гг. Ввиду всего этого возникает вопрос: можем ли мы в самом деле рассматривать Набокова как важного культурного критика американской жизни, если его представления об американском ландшафте покрывают лишь небольшие участки школ Новой Англии и тривиальности повседневной жизни белой верхушки среднего класса? Иными словами, в какой степени Набоков мог в самом деле «вновь открыть нам нашу чудовищность», если он никогда не «брался» за главную черту американской чудовищности – расизм? Материалы из набоковского путешествия в Спельман помогли замкнуть этот круг, обнажая не только мнение автора относительно сегрегации Джима Кроу [4], но также его восхищение высоко сексуализированной природой американского расистского дискурса и общественной политики, подпитываемой тревогой о расовом смешении.

Перед своим прибытием в Спельман Набоков остановился по делам в Колледже Кокера в Южной Каролине, где он остановился у миссис Кокер, дочери основателя колледжа. Дом и его земли, по описанию Набокова в его письме к Вере, создавали впечатление полной нетронутости Гражданской войной и её последствиями. К востоку от владений Кокеров находились хлопковые плантации, на которых всё ещё работали чернокожие дольщики, чьи жизни, по существу, оставались точно такими, как в годы рабства. Наблюдая это, Набоков писал, «сейчас время сбора урожая, и черномазые (это выражение коробит меня, отдалённо напоминая патриархальное выражение «Жидок» [Жид], употребляемое западными русскими землевладельцами) прикованы к полям и получают доллар за сотни «бушелей» [5]. Здесь, в Кокере, Набоков узнаёт о решающей роли, которую сегрегация играет в повседневной жизни южан, отмечая абсурдность повседневной жизни, порождённую одержимостью разделением рас среди белых: «По вечерам те, у кого есть дети, редко куда-то выходят […] (несмотря на их достаток) [поскольку] им не с кем оставить детей; темнокожие слуги никогда не ночуют в домах свих владельцев – это не позволено – и они не могут позволить себе белых слуг, так как те не могут работать вместе с чёрными.

Оставив Южную Каролину, Набоков направился в Спельман, где его поприветствовала президент колледжа, госпожа Флоренс Рид (Florence Reade); они стали близкими друзьями и не теряли связь на протяжении долгих лет после его визита в Атланту. Набоков написал Вере о том, что они с Рид каждое утро вместе завтракали, поднимая такие разные темы, как «негритянская проблема и телепатия». Следуя ежедневным завтракам, Набоков был обязан посещать и церковные служения, где он сидел «с госпожой Рид, облачённой в академическую мантию, и наблюдающей за четырьмя сотнями девочек, поющих гимны под гром органа. Я попросил пощады, сказав, что я — еретик». В честь визита Набокова в молитву добавили благодарность «мастерам и поэтам; тем, кто находит удовольствие в создании вещей, и делает это хорошо».

Однако больше всего Набокову понравилась возможность дать лекцию о русском поэте, Александре Пушкине, которого часто называют отцом современной русской литературы, но который всё ещё так мало известен за пределами русскоговорящего мира. Набоков писал Вере: «Мои лекции о Пушкине (негру по крови!) были встречены с почти комическим энтузиазмом». В самом деле, отмечая, что Пушкин олицетворяет вершину человечества, «когда расы могут свободно смешиваться», Набоков выступал против запрещающих смешанные браки законов, отражающих укоренившиеся у белых южан беспокойства о расовом смешении. Выразить такое мнение открыто, в публичной форме, в присутствии не только спельмановских студентов, но и чернокожих из Колледжа Морхауза, находящегося по соседству, было поистине чистым актом смелости; в конце концов, чернокожих часто линчевали за подозрения в «межрасовых желаниях». В студенческой газете «Вестник Спельмана» появилась статья о визите Набокова. Отсылка автора к межрасовому происхождению Пушкина была отражена совершенно ясно: «[Пушкин] всегда стремился мечтать и писать под солнцем Африки, землёй его предков по материнской линии, чья африканская кровь смешалась в его венах с кровью русского дворянства».

Вопрос о расовом смешении появляется в работах Набокова лишь 13 лет спустя, когда в 1955 году публикуется скандально известная «Лолита» — роман Набокова, которой он сам называл «часовой бомбой» в письме американскому другу. В статье «в книге под названием «Лолита» (On a Book Entitled Lolita) Набоков пишет, что существует лишь три темы, которые американские публицисты считают табу: педофилия, атеизм (который нёс в себе коннотацию «безбожного» коммунизма), и «черно-белый брак, полный и победоносный успех, ведущий ко множеству детей и внуков». Этот вызов американской истерии, окружающей вопрос смешанных браков, на первый взгляд кажется резким. В конце концов, Лолита затрагивает настоящие сексуальные перверсии, а не то, что, будучи искажённым расизмом, ложно представляется сексуальным извращением. Но более внимательное прочтение показывает, насколько тема американского расизма является центральной в набоковском повествовании.

В самом начале «Лолиты» Гумберт Гумберт узнаёт о том, что его первая жена, Валерия, перебралась в Европу из США, где стала участницей этнологического эксперимента. Проект включал исследование «человеческих и расовых реакций на бананово-финиковую диету»; этот винегрет эмблематичен для американской озабоченности пониманием рас с помощью «науки» и имеет оттенки, напоминающие эксперименты нацистской евгеники. Забытая цель набоковского сатирического глаза, озабоченность американцев расовой чистотой и контроль сексуальных отношений, почти исключительно направленный на эту цель, возможно, являются подтекстом «Лолиты».

В самом деле, можно предположить, что одной из причин, по которой Гумберт Гумберт так успешно избегает разоблачения, перебираясь из мотеля в мотель вместе с Лолитой, является факт, что белый мужчина, даже будучи педофилом, не был преследуем с той же силой или регулярностью, как чёрный, вовлечённый в «сексуальное преступление» расового кровосмешения. Закон Манна, который сделал нелегальным перевоз девочек и женщин через границы штатов с «безнравственными» целями, помог заложить основу «Лолиты». Гумберт Гумберт даже отсылается к закону Манна, хотя, в истинном набоковском стиле, его разногласия с законом имеют эстетическую природу: «я не могу одобрить этот самый Mann Act, хотя бы потому, что он поддается скверному каламбуру». Закон Манна часто использовался для отслеживания черных, состоящих в согласованных отношениях со взрослыми белыми женщинами. В своей книге «Расы, преступление и закон» Рандалл Кеннеди формулирует тенденцию пользоваться законом Манна для успокоения тревог о чёрной мужской сексуальности: «Сторонники закона Манна постоянно разворачивали образ расы, чтобы укрепить свою поддержку. Они называли «белых женщин» бенефициарами закона. Также они организовали поддержку, воззвав к призраку продажного межрасового секса». Евреи также были целью закона Манна, и в самом деле, единственный раз, когда намерения Гумберта по отношению к Лолите чуть не были расстроены, произошёл, когда служащий отеля «Зачарованные охотники» принял его за еврея, неверно расслышав его фамилию. Сначала Гумберту сказали, что в отеле не было свободных мест, но когда тот объяснил, что его зовут «не Гумберг […], а Гумберт», комната внезапно появилась – комната, в которой он впервые изнасилует Лолиту.

Когда Набокова спросили в цитируемом выше The Paris Review о его позиции по отношению к внутренней (американской) политике, он ответил решительно: «Я анти-сегрегационист». Вероятно, Набоков, который на протяжении всей жизни стремился считаться индивидуальностью, а не частью какой-либо художественной группы или литературного движения, видел что-то эстетически отвратительное в расовой классификации. Действительно, в бабочках его больше всего восхищал их метафорический потенциал к индивидуальности – он делал тщательные заметки о микроскопических вариациях рисунков крыльев, которые делали каждую бабочку уникальной. Набоков был анти-политическим писателем. В конце концов, политика лишила его двух домов (России и Франции) и отца, убитого в 1922 году русскими монархистами в Берлине. Искусство и воображение были для него средствами преодоления мрачной политической реальности. Это объясняет те несколько вопросов, по которым он открыто и решительно высказывался: марксизм, фашизм, антисемитизм и расизм – особенно подчеркнутые в нашем «лоскутном» понимании его социальной обеспокоенности.

Примечания:
1. Исторически чёрными называют особую категорию американских учебных заведений, созданных специально для обучения негритянского населения после отмены рабства в 1865 году.
2. Набоков шутливо переиначил известную идиому «as American as apple pie», где эталоном «американскости» выступал яблочный пирог, традиционное американское блюдо.
3. Джоан Гинсбург — член Верховного суда США, вошла в список 100 самых влиятельных женщин по версии Forbes в 2009 году.
4. Речь идёт о т.н. «законах Джима Кроу», принятых в период 1890-1964 гг.
5. Бýшель – единица объёма, применяемая для измерения сыпучих сельскохозяйственных продуктов. 1 бушель эквивалентен более 35 литрам.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ