Интервью с Рэем Брэдбери

Брэдбери в 1978 году. Источник: theparisreview.org

Рэй Брэдбери в рубрике «Искусство вымысла», журнал «Парижское обозрение» № 203
Интервью взял Сэм Веллер.

У Рэя Брэдбери есть небольшой домик в Палм-Спрингс, Калифорния, в пустыне у подножья гор Санта-Роза. Это сооружение пятидесятых годов, с кухней, сияющей бирюзой и хромом, и с маленьким бассейном на заднем дворе. Несколько лет назад я собирал материалы для биографии Брэдбери, и он позволил мне взглянуть на бумаги, хранящиеся в гараже. Внутри в крохотном чулане я нашел маленький ящичек, покрытый пылью и осыпавшейся с потолка штукатуркой, в котором среди вороха порванных бумажек и пожелтевших контрактов с издателями завалялась папка, озаглавленная «Парижское обозрение». В папке была рукопись замечательного неопубликованного интервью, которое этот журнал взял у писателя в конце 70-х годов.

Неясно, почему от интервью отказались, но согласно прилагаемой рецензии издательства, редактор Джордж Плимптон посчитал первую версию текста «местами несколько неформальной, пожалуй слишком восторженной». Брэдбери, которому исполнится девяносто в августе, не помнит, почему он не закончил интервью; похоже, когда ему предложили вернуться к этому, он уже был занят чем-то другим. Но так как рукопись нашлась, он согласился дать ей ещё один шанс и дополнить её. Так как оригинальный интервьюер Уильям Пламмер, пишущий редактор «Парижского обозрения», умер в 2001 году, мы дополнили оригинальные фрагменты новыми отрывками.

Брэдбери родился в 1920 году в Уокигане, штат Иллинойс, его отец был обходчиком в местной энергетической компании. В детстве Брэдбери обожал книги Лаймена Фрэнка Баума и Эдгара Аллана По, а также увлекался популярной культурой: от кино и комиксов до бродячих цирков. Из-за того, что отец Брэдбери часто оставался без работы в двадцатые и тридцатые годы, семья переезжала то из Иллинойса в Тусон, штат Аризона, то обратно. Когда Брэдбери было пять, умер его любимый дедушка, а через два года пневмония забрала его крошечную сестрёнку. Всё это сильно повлияло на мироощущение одинокого неприкаянного мальчика.

Большие потери, которые он пережил, позже нашли отражение в его творчестве. Весной 1934 года семья Брэдбери переехала в Калифорнию в поисках солнца и стабильного заработка. Там Брэдбери и живёт с тех пор. Подростком он объездил на роликах весь Голливуд, собирая автографы и фотографируясь со звездами, такими как Джин Харлоу, Марлен Дитрих и Джордж Бернс. После окончания средней школы Лос-Анджелеса в 1938 году он присоединился к Лиге научной фантастики Лос-Анджелеса, подружившись с писателями Робертом Хайнлайном и Ли Брэкеттом. В 1940 году с помощью Хайнлайна ему удалось впервые продать своё произведение, его купил литературный журнал под названием «Скрипт». Брэдбери избежал мобилизации во Вторую мировую войну из-за плохого зрения, и как раз в эти годы ему удалось закрепиться на страницах популярных развлекательных журналов, таких как «Странные истории» и «Поразительная научная фантастика». «Марсианские хроники», его вторая книга, была тепло принята как сообществом любителей научной фантастики, так и критиками, что является большой редкостью для этого жанра. Кристофер Ишервуд назвал Брэдбери «настоящим оригиналом» и «великим и необыкновенным талантом». Через три года Брэдбери опубликовал роман, который принес ему славу, «451 градус по Фаренгейту».

Всего Брэдбери написал более пятидесяти книг, в том числе: «Иллюстрированный человек», «Вино из одуванчиков», «Надвигается беда» и сборник рассказов, изданный в 2009 году под названием «У нас всегда будет Париж». Он часто работал для телевидения и кино, писал сценарии для шоу «Альфред Хичкок представляет» и сценарий для экранизации «Моби Дика» Джоном Хьюстоном в 1956 году. В 1964 году он основал компанию «Театральная компания Пандемониум», где ставил собственные пьесы, и в настоящее время он по-прежнему активно сотрудничает с театром. Он также опубликовал несколько поэтических сборников, в том числе «Когда слоны последний раз во дворике цвели». Он даже занимался архитектурой, работал над дизайном торгового комплекса «Вестфилд Холтон Плаза» в Сан-Диего и над интерьером Космического корабля «Земля» в диснеевском парке развлечений Эпкот. В 2000 году Национальный литературный фонд наградил его медалью за выдающийся вклад в американскую литературу, а в 2004 ему была присуждена Национальная медаль за достижения в искусстве.

Несмотря на то, что в последние годы в его жизни было немало горя — в 1999 его разбил инсульт, а в 2003 году в возрасте пятидесяти шести лет умерла его жена Маргарет — Брэдбери ведёт очень активную жизнь. Он продолжает писать, и он всё так же очарователен и полон мальчишеского задора. Когда он выходит на обед, он всегда заказывает ванильное мороженое с шоколадной подливкой на десерт. Он только что дописал новый сборник рассказов под рабочим названием «Джаггернаут». Он недавно сказал мне, что до сих пор живет согласно своему жизненному кредо: «Прыгни со скалы и в падении сооруди себе крылья».

ИНТЕРВЬЮЕР
Почему вы пишете в жанре научной фантастики?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Научная фантастика — это фантастика идей. Идеи будоражат меня, и когда это случается, я чувствую прилив адреналина. Всё, что я могу сказать по этому поводу: я заряжаюсь энергией от идей.

Научная фантастика — это любая идея, которая пришла в голову, но ещё не осуществилась. Скоро она осуществится и изменит всё для всех, и жизнь никогда уже не станет прежней. Если вы описываете идею, которая меняет фрагменты нашей реальности, значит, вы пишете научную фантастику. Это всегда искусство возможного, а не невозможного.

Представьте себе, шестьдесят лет назад, в начале моей писательской карьеры, я хотел написать рассказ о женщине, которая проглотила таблетку и разрушила католическую церковь, начав движение за освобождение женщин. Над этой историей, вероятно, посмеялись бы, но это было в границах возможного, так что из этого сюжета могла получиться хорошая научная фантастика. Если бы я жил в конце восемнадцатого века, я мог бы написать рассказ-предсказание о том, как странные автомобили скоро двинутся по равнинам Соединенных Штатов и за семьдесят лет уничтожат два миллиона человек.

Научная фантастика — это не только искусство возможного, но и очевидного. Как только появились автомобили, можно было предсказать, что они погубят столько жизней, сколько они погубили.

ИНТЕРВЬЮЕР
Удовлетворяет ли научная фантастика те запросы, с которыми не справляется литература основного потока?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да, это происходит потому, что литература основного потока не обращает внимание на все изменения в нашей культуре за последние пятьдесят лет. Основным идеям нашего времени — открытиям в медицине, важности исследования космоса для прогресса нашего вида — не уделяется должного внимания. Критики обычно неправы, или их мнения устарели на 15-20 лет. Это большой позор. Они многое пропускают. Я решительно не понимаю, почему литературой идей так пренебрегают. Я никак не могу объяснить это, разве что с точки зрения интеллектуального снобизма.

ИНТЕРВЬЮЕР
Однако был такой период, когда вы стремились получить одобрение критиков и интеллектуалов, не правда ли?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Конечно. Но больше не стремлюсь. Если бы я узнал, что нравлюсь Норману Мейлеру, я бы застрелился. На мой вкус он слишком дёрганный. Я рад, что Курт Воннегут тоже не одобрял моё творчество. Он был проблемным, да, очень проблемным... Он не мог видеть мир таким, каким его вижу я. Можно сказать, что я чересчур похож на Поллианну, а он слишком смахивает на Кассандру.

На самом деле я предпочитаю воспринимать себя как Януса, двуликого бога, который наполовину Поллианна и наполовину Кассандра, предупреждает о будущем и, пожалуй, слишком застрял в прошлом, я — комбинация обоих. Я не считаю, что я слишком оптимистичен.

ИНТЕРВЬЮЕР
Воннегут как писатель-фантаст давно исписался. Поэтому объявили, что он никогда и не был писателем-фантастом, и он вернулся в лоно мэйстрима. Так Воннегут стал «литературой», а вы только приближаетесь к этому. Думаете, Воннегуту это удалось, потому что он был Кассандрой?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да, частично поэтому. Этот его ужасный творческий негативизм вызвал восхищение критиков Нью-Йорка, и он стал знаменитостью. Жители Нью-Йорка любят обманываться, а также любят сетовать на свой злой рок. Мне не пришлось так жить. Я парень из Калифорнии. Я не указываю никому, как надо писать, и никто не указывает мне.

ИНТЕРВЬЮЕР
Тем не менее вы получили медаль за выдающийся вклад в американскую литературу. Насколько важно это было для вас?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Это был фантастический вечер. Хотя вернуться в мой номер в отеле оказалось непросто. Отель в Нью-Йорке, в котором проводилась церемония, был так огромен, что я уж было совсем отчаялся... После инсульта я двигаюсь очень медленно. В тот вечер я увидел знак с надписью: следующая уборная через 280 миль. Стойка регистрации находилась на восьмом этаже. Чтобы всего лишь подняться и зарегистрироваться, нужно было 10 минут ждать лифт! В тот вечер какие-то женщины помогали мне добраться до моего номера, и я сказал: «Боже милостивый, где же мужской туалет?» Мы никак не могли найти его. Одна из женщин сказала: «Вон там стоит пальма в горшке, может, воспользуетесь?» Я так и сделал. Никто меня не видел. Надеюсь.

ИНТЕРВЬЮЕР
Была ли эта награда знаком того, что к научной фантастике начали относиться всерьёз?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
В некоторой степени. Прошло немало времени, прежде чем мы смогли просто-напросто выступать открыто и люди перестали над нами смеяться. Когда я был молод, пойти на вечеринку и заявить, что ты писатель-фантаст, означало нарваться на оскорбления. Того, кто так сделал бы, весь вечер обзывали бы Флэшем Гордоном или Баком Роджерсом. Конечно, шестьдесят лет назад книги этого жанра практически не публиковались. Насколько я помню, в 1946 году было опубликовано только две антологии научной фантастики. В любом случае, мы не могли позволить себе купить их, мы были слишком бедны. Вот как беден был жанр и какими нищими были мы сами, и никому не было до этого дела. И когда наконец-то начали выходить новые книги (а в пятидесятых годах их появилось немало), солидные журналы о литературе их не рецензировали. Все мы, писатели-фантасты, варились в своем котле.

ИНТЕРВЬЮЕР
Позволяет ли фантастика писателю писать о реальных предпосылках в упрощенной манере?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Возьмём, например, «451 градус по Фаренгейту». Сжигание книг — очень серьёзная тема. Надо постараться не увлекаться морализаторством. Поэтому сюжет помещается в недалёкое будущее, а героем становится пожарный, который сжигает книги вместо того, чтобы тушить пожары — что само по себе блестящая идея — и он отправляется в путь, на котором ему предстоит узнать, что сжигать книги, пожалуй, не стоит. Он читает свою первую книгу. Он влюбляется. А затем писатель отправляет его в большой мир, чтобы он изменил свою жизнь. Это хорошая увлекательная история, а в ней великая истина, которую писателю хотелось бы выразить без морализаторства.

Когда я говорю о научной фантастике, я часто использую метафору Персея и головы Медузы. Вместо того, чтобы смотреть в лицо правде, вы смотрите через плечо на отражение в бронзовой поверхности щита. А потом замахиваетесь мечом назад и отсекаете голову Медузы. Научная фантастика делает вид, что смотрит в будущее, но на самом деле она отражает то, что мы видим перед собой. Так что это игра с отражениями, забава с ними, а не хвастовство на тему самосознания и не высокоинтеллектуальная проповедь.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы читаете ваших современников, которые работают в жанре научной фантастики?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я всегда считал, что если вы пишете в каком-то жанре, вы должны как можно меньше в этом жанре читать. Но для начинающих этого хорошо, это помогает сориентироваться в ситуации.

Когда мне было семнадцать лет, я читал все произведения Роберта Хайнлайна и Артура Кларка и ранние произведения Теодора Старджона и Ван Вогта — всех тех, кто публиковался в журнале «Поразительная научная фантастика», но больше всего из всех научных фантастов на меня повлияли Герберт Уэллс и Жюль Верн. Я понял, что я очень похож на Верна — автора этических притч и учителя гуманности. Он считает, что человек — это странное существо, попавшее в странный мир, и он верит, что мы победим, если будем следовать морали. Его герой Немо — который по сути является противоположностью безумца Мелвилла, Ахава — путешествует по миру, отбирая у людей оружие и призывая их к миру.

ИНТЕРВЬЮЕР
Как насчет молодых писателей?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я предпочитаю не читать молодых коллег по перу. Очень часто можно разочароваться, открыв, что они наткнулись на идею, над которой работаешь ты сам. Лучше просто продолжать делать свое дело.

ИНТЕРВЬЮЕР
Как рано вы начали писать?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Всё началось с Эдгара По. Я подражал ему с двенадцати до восемнадцати лет. Я очарован ювелирным мастерством По. Он мастер огранки алмазов, не правда ли? То же самое у меня было с Эдгаром Райсом Берроузом и его Джоном Картером. Я писал стандартные рассказы-ужастики, такие же, как те, с которых начинает каждый новичок в этом жанре: о людях, запертых в гробу, и тому подобном... Я рисовал египетские лабиринты. Тогда, в 1932 году, мне было 12, и всё, что угодно, годилось в качестве материала. И По, и Картер, и Берроуз, и комиксы. Я слушал много радиопередач, особенно запомнилась одна, под названием «Маг Чанду». Наверное, она была совсем чепуховой, но тогда мне так не казалось. Каждый вечер, когда передача заканчивалась, я усаживался и записывал сценарий по памяти. Это происходило помимо моей воли. Чанду выступал против всех злодеев мира, и я делал то же самое. Он отвечал на телепатический зов, и я тоже поддался внутреннему голосу. К тому же, я любил иллюстрировать и рисовал комиксы. Мне давно хотелось нарисовать собственный комикс. Так что я не только писал о Тарзане, а ещё и рисовал свои воскресные картинки. Это были обычные приключенческие истории, а местом действия выступала то Южная Америка, то Африка, то поселения ацтеков. Всегда присутствовала прекрасная девушка и жертвоприношение. Так что я уже тогда знал, что буду заниматься одним из этих видов искусств. Я рисовал, играл и писал.

ИНТЕРВЬЮЕР
А что насчет актёрской игры? Где вы играли?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Дело было в Тусоне, штат Аризона. Мне было двенадцать. Однажды я объявил своим друзьям, что отправляюсь на ближайшую радиостанцию, чтобы стать диктором. Мои друзья фыркнули и сказали: «У тебя что, есть там знакомые?» Я сказал: «Нет». Они ответили: «Но уж связи-то какие-то есть?» Я снова ответил: «Нет». Я просто подвернусь им под руку и они все увидят, какой я талантливый. Поэтому я отправился на радиостанцию, торчал там две недели, выносил мусор, бегал за газетами и всячески старался быть под рукой. И спустя две недели я добился права выходить в эфир по вечерам в субботу и читать комиксы для детей: «Воспитать папу», «Пилот Тонни Штопор», «Бак Роджерс».

ИНТЕРВЬЮЕР
Похоже, вы в ту пору были открыты для нового опыта.

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да я поглощаю всё подряд, как мусорный контейнер! Но всё это переплавляется во мне при высокой температуре. Но были у меня и симпатии из мира высокой литературы. Мне нравится представлять, что я сижу в поезде, который мчит по Америке в ночь, а мои попутчики — мои любимые писатели. В этом поезде я встречу среди прочих Джорджа Бернарда Шоу, который знал толк в литературе идей. Он сам иногда писал произведения, которые можно воспроизвести в жанре научной фантастики. Мы бы засиживались глубоко за полночь, обсуждая идеи и приговаривая: ах, если женщины таковы в 1900 году, то какими они станут в 2050?

ИНТЕРВЬЮЕР
А кто ещё оказался бы в этом поезде?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Много поэтов: Хопкинс, Фрост, Шекспир. И писатели: Стейнбек, Хаксли и Томас Вулф.

ИНТЕРВЬЮЕР
Как повлиял на вас Вулф?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Он был великим романтиком. Когда тебе девятнадцать, он открывает для тебя дверь в мир. Некоторые авторы нужны нам в определенные периоды жизни, и больше мы к ним не возвращаемся. Вулф идеально подходит для девятнадцатилетия. А если вас угораздит влюбится в Шоу в тридцать, то это будет любовь на всю жизнь. То же самое происходит с некоторыми произведениями Томаса Манна. Я впервые прочел «Смерть в Венеции» в двадцать, и с тех пор с каждым годом эта новелла становится всё лучше.

Стиль – истина. Как только поймаешь то, что ты хочешь поведать о себе, о своих страхах и своей жизни, тут-то и формируется твой стиль, и тогда ты отправляешься к тем писателям, которые могут научить тебя подобрать слова для твоей истины. У Джона Стейнбека я учился писать отстранённо, но в то же время вводить в текст все идеи без лишних комментариев. Я чертовски многому научился у Джона Коллиера и Джеральда Хёрда, и я безумно влюблён в некоторых женщин-писателей, особенно в Юдору Уэлти и Кэтрин Энн Портер. Я до сих пор возвращаюсь к Эдиту Уортону и Джессэмину Уэстуб, а «Дружеское увещевание» авторства последнего всё ещё остается одним из моих любимых сборников рассказов.

ИНТЕРВЬЮЕР
«Марсианские хроники», ваш первый большой успех, часто называют романом, но ведь на самом деле это сборник рассказов, многие из которых были опубликованы в научно-фантастических журналах в сороковых годах. Почему вы решили опубликовать их в виде романа?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Году эдак в 1947, когда я опубликовал свой первый роман, «Тёмный карнавал», я познакомился с секретарем Нормана Корвина, большого человека в радио кругах — режиссера, сценариста и продюсера. Через него я передал Корвину рукопись «Тёмного карнавала» с припиской: «Если эта книга понравится вам не меньше, чем мне нравится то, что вы делаете, то приглашаю вас выпить». Через неделю Норман позвонил мне. Он сказал: «Это не вы приглашаете меня выпить, я сам хочу пригласить вас на обед». Так началась наша дружба на всю жизнь. В тот первый вечер он пригласил меня на ужин и я пересказал ему свой рассказ «Илла» из марсианского цикла. Он сказал: «Великолепно, обязательно продолжай, пиши об этом ещё!» Так я и сделал. В некотором смысле, так и появились «Марсианские хроники».

Была ещё одна причина. В 1949 году моя жена Мэгги забеременела нашей первой дочерью, Сьюзен. До этого Мэгги работала полный рабочий день, и я оставался дома и писал рассказы. Но теперь она ждала ребенка и мне необходимо было начать зарабатывать больше. Мне нужен был контракт на книгу. Норман предложил съездить в Нью-Йорк на встречу с издателями и произвести на них впечатление, так что я сел на автобус Грэйхаунд до Нью-Йорка и остановился в Юношеской христианской ассоциации за пятьдесят центов в сутки. Я показал свои рассказы дюжине издателей. И все от них отказались. Они говорили, что не публикуют рассказы. Их и так никто не читает. Другое дело романы. Может, у вас есть роман? «Нет, — ответил я. — Я спринтер, а не марафонец». Я уже собирался возвращаться домой и в последний вечер ужинал с редактором «Даблдей» по имени Вальтер Брэдбери (просто совпадение, никакого родства). Он сказал: «А что, если вы возьмёте и соберёте вместе все эти марсианские истории? Из этого может получиться книга... Вы могли бы назвать её «Марсианские хроники». Это он придумал заглавие, а не я. Я сказал: «О Боже». Я прочёл «Уайнсбург, Огайо» в 1944 году, когда мне было 24. Меня так тронула эта книга, что я лелеял мысль, что когда-то напишу нечто подобное, но местом действия будет Марс. В 1944 году я даже написал об этом в заметке, но потом забыл о ней. Всю ночь я сидел в Юношеской христианской ассоциации и писал набросок. Я отнёс его издателю на следующее утро. Он прочитал его и сказал: «Я дам тебе чек на семьсот пятьдесят баксов.» Я вернулся в Лос-Анджелес, объединил рассказы, и так появились «Марсианские хроники». Их называют романом, но вы совершенно правы, на самом деле это сборник рассказов.

ИНТЕРВЬЮЕР

Один из самых популярных рассказов в этом сборнике — «Будет ласковый дождь», о роботизированном доме, который продолжает функционировать после того, как были сброшены атомные бомбы. В этом рассказе нет людей. Откуда вы почерпнули идею для этого рассказа?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
После бомбардировки Хиросимы я увидел фото стены дома, на которой радиация отпечатала силуэты некогда проживавших в нем людей. Люди погибли, а их тени остались. Это так впечатлило меня, что я написал рассказ.

ИНТЕРВЬЮЕР
Некоторые фрагменты «Марсианских хроник» и других ваших произведений очень лиричны. Что послужило источником этого лиризма?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Поэзия, которую я читал всю жизнь, день за днем. Мои любимые писатели умели подбирать слова. Я изучал творчество Юдоры Уэтли. Она обладала невероятной способностью в одной строчке уместить атмосферу, персонажа и действие. В одной строке! Чтобы стать хорошим писателем, необходимо изучать такие вещи. У Уэлти женщина могла просто войти в комнату и осмотреться. И одним взмахом она показывала вам атмосферу в комнате, характер женщины и само действие. На всё про всё двадцать слов. Вы спрашиваете, каким образом? Какие прилагательные она использовала? А глаголы? А существительные? Как она подбирала и сочетала их? Я был прилежным учеником. Иногда я брал старый экземпляр книги Вулфа, вырезал из неё фрагменты и вклеивал в свои рассказы, потому что у меня самого не получалось, хоть убей! Я был в отчаянии! Тогда я перепечатывал на машинке целые отрывки из чужих романов, чтобы почувствовать, как это — когда начинает получаться. Чтобы поймать их ритм.

ИНТЕРВЬЮЕР
Как насчет Пруста, Джойса, Флобера, Набокова — писателей, которые рассуждают о литературе в категориях формы и стиля. Не заинтересовал ли вас этот подход?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Нет. Если текст меня усыпляет, то он меня усыпляет. Боже, я пытался читать Пруста столько раз, и я признаю красоту его стиля, но он меня усыпляет. То же самое с Джойсом. А идей у Джойса не так уж много. Я ценю прежде всего идеи, и поэтому кое-что из французской литературы и английского повествования мне нравится больше. Я просто не могу себе представить, как это — жить в нашем мире и не быть увлеченным тем, как на нас влияют идеи.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы самоучка, не правда ли?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да. Я получил своё образование в библиотеке. Я никогда не учился в колледже. Я ходил в библиотеку, когда учился в начальной школе в Уокигане и в средней школе в Лос-Анджелесе, и каждое лето проводил долгие дни в библиотеке. Я воровал журналы из магазина на улице Гинесси, в Уокигане, читал их, а потом тайком опять подбрасывал на стеллажи. Таким образом я знакомился с печатной продукцией и оставался честным. Я не хотел остаться воришкой навсегда, и я всегда мыл руки, прежде чем приступить к чтению ворованных журналов. Но в библиотеке сходишь с ума, как кошка от кошачьей мяты: ведь тут столько всего интересного можно посмотреть и почитать! И это намного интереснее, чем ходить в школу, так как можно самостоятельно составить себе программу и никого не слушать. Когда мои дети приносили домой книги, которые их заставляли читать в школе и за которые выставляли оценки, я смотрел и думал — а что, если книга тебе не по душе? Я библиотекарь. Я нашел себя в библиотеке. Я отправился в библиотеку на поиски самого себя. До того, как я полюбил библиотеки, я был всего лишь шестилетним мальчишкой. Библиотека рассказала мне обо всём, чем я интересовался: от динозавров до Древнего Египта. Когда в 1938 году я окончил среднюю школу, я стал проводить в библиотеке три вечера в неделю. Я ходил туда каждую неделю почти десять лет и в конце концов, в 1947 году, приблизительно тогда, когда я женился, я решил, что мое образование окончено. Таким образом, в двадцать семь лет я окончил библиотеку. Я понял, что библиотека — настоящая школа.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы говорили, что не верите, что в колледже можно научиться писать. Почему вы так считаете?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Нельзя научиться писать в колледже. Это очень плохое место для писателей, потому что преподаватели всегда думают, что они знают больше, а на самом деле это не так. Они полны предрассудков. Допустим, они любят Генри Джеймса, но что если кому-то не хочется писать так, как писал Генри Джеймс? Они могут любить даже Джона Ирвинга, самого скучного писателя всех времен. Что касается многих писателей, которых читают и проходят в школах в последние лет тридцать, я не могу понять, почему их читают и преподают.

В библиотеке, наоборот, нет предубеждений. Вам предоставляется информация, а интерпретировать вы можете как угодно. Никто не указывает вам, что надо думать. Вы доходите до всего сами.

ИНТЕРВЬЮЕР
Но ваши книги изучаются в школах.

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Знаете, почему учителя используют мои произведения? Потому что я говорю на языках. Я пишу метафорами. Каждая из моих историй — это метафора, которая легко запоминается. Все великие религии метафоричны. Людям нравятся такие образы, как Даниил и пещера льва, Вавилонская башня. Они запоминают эти метафоры, так как они очень прозрачны, ярки, они завладевают сознанием, и это то, что нравится детям в школе. Они читают о полётах ракет и приключениях в космосе, любят истории о динозаврах. Всю свою жизнь я гуляю по полям и собираю блестяшки. Я нахожу такую, рассматриваю и говорю себе: да, из этого получится рассказ. Дети это любят. На сегодня мои рассказы вошли в тысячи антологий. И мне составляют компанию хорошие писатели. Мои товарищи по антологиям — в основном умершие писатели, творцы метафор: Эдгар Аллан По, Герман Мелвилл, Вашингтон Ирвинг, Натаниэль Готорн. Все они писали для детей. Пожалуй, не все из них в этом признавались.

ИНТЕРВЬЮЕР
Насколько важно для вас следовать своему чутью?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
О Боже. Чрезвычайно важно. Несколько десятилетий назад мне предоставился шанс написать сценарий для «Войны и мира». Американская версия, режиссер Кинг Видор. Я отказался. Все говорили: как вы могли? Как глупо, это великая книга! Я ответил: возможно, но не для меня. Я так и не смог её прочесть. Не смог преодолеть её, сколько ни пытался. Это не значит, что книга плохая. Я просто не готов к ней. Она отражает очень особую культуру. Имена меня добили. Моей жене, напротив, очень нравилась эта книга. Она перечитывала её раз в три года в течение двадцати лет. Мне предлагали обычную сумму за сценарий такого типа, сто тысяч долларов, но не всё в жизни можно сделать за деньги. Не важно, сколько вам предлагают и не важно, насколько вы нищи. Принять деньги в такой ситуации можно с единственным оправданием: если кто-то в вашей семье серьёзно болен, а медицинских счетов скопилось столько, что это грозит вам разорением. В таком случае я сказал бы: соглашайся, бери деньги и принимайся за работу. Напиши «Войну и мир» и сделай это паршиво. И сожалей об этом после.

ИНТЕРВЬЮЕР
Почему вы согласились написать сценарий для «Моби Дика»?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Когда мне было около двадцати, я обожал фильмы Джона Хьюстона. Я смотрел «Мальтийского сокола» пятнадцать раз, а «Сокровища Сьерра-Мадре» десятки раз. Когда мне было двадцать девять, я присутствовал на показе фильма, а Джон Хьюстон сидел прямо за мной. Я хотел повернуться, схватить его руку и сказать: «Я люблю вас и хочу с вами работать!» Но я сдержался и ждал до тех пор, пока у меня не вышло три книги - доказательства моей любви. Я позвонил своему агенту и сказал: «Теперь я хочу встретиться с Джоном Хьюстоном.» Мы встретились вечером в день Святого Валентина в 1951 году, прекрасная завязка для любовной истории. Я сказал: «Вот мои книги. Если вам они понравятся, я хотел бы когда-нибудь работать с вами.» Несколько лет спустя совершенно неожиданно он позвонил мне и спросил: «У вас есть время, чтобы приехать в Европу и написать сценарий для «Моби Дика»?» Я ответил: «Не знаю, я так и не смог прочитать эту чёртову книгу.» Так что здесь я столкнулся с дилеммой: вот человек, которого я люблю и работами которого восхищаюсь. Он предлагает мне работу. Многие сказали бы: «Немедленно соглашайся! Господи Иисусе, ведь ты от него в восторге, правда?» Я ответил: «Вот что я вам скажу, я отправлюсь домой и прочту сколько смогу. Встретимся завтра за ланчем. К этому времени я буду знать, как я ощущаю Мелвилла.» Экземпляр «Моби Дика» был у меня дома уже много лет. И я отправился домой читать «Моби Дика». Удивительно, но месяцем раньше я бродил по дому ночью, взял «Моби Дика» и спросил жену: «Как думаешь, когда я наконец-то это прочту?» И вот мне пришлось усесться и прочесть его.

Я нырнул в середину, вместо того, чтоб начинать с начала. Мне попадались поэтические фрагменты о белизне кита и цвете ночных кошмаров, и о великом духе потока. А в конце мне попался эпизод, в котором Ахав стоит на мачте и произносит: «Но какой всё-таки ласковый, ласковый ветер, как ласково глядит сверху небо; и в воздухе разлит аромат, словно прилетевший с дальних цветущих лугов; где-то на склонах Анд сейчас сенокос, друг Старбек, и косцы уснули на свежескошенной траве»**. Я вернулся к началу. «Зовите меня Измаил». Я влюбился! Можно влюбиться в поэзию. Можно влюбиться в Шекспира. Я влюблён в Шекспира с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. И я мог выполнить эту работу — не потому, что был влюблён в Мелвилла, а потому, что был влюблён в Шекспира. Шекспир написал «Моби Дика», а Мелвилл был его доской для спиритических сеансов.

Когда я встретился с Хьюстоном, я спросил у него, не стоит ли мне почитать об интерпретации «Моби Дика» по Фрейду и по Юнгу. Он сказал: «Черт возьми, нет, я нанял Брэдбери! Всё, что в этом сценарии будет правильно и неправильно — всё будет только твоим, так что мы по крайней мере сможем заявить, что эта тушка обтянута твоей кожей».

И вот, после того, как я перечитал книгу огромное количество раз, я начал писать сценарий по пути в Европу на корабле, и начало таким и осталось. Но все остальное давалось трудно. Мне пришлось вырывать куски и эпизоды из концовки книг и вставлять их в начало, так как композиция романа отличается от композиции сценария. Сценарий должен охватить всё, постоянно атаковать впечатлениями. То же самое в пьесе. Шекспировские реплики «в сторону», ремарки и такое прочее.

Однажды утром я встал со своей лондонской постели, подошел к зеркалу и сказал себе: «Я Герман Мелвилл». Призрак Мелвилла заговорил со мной, и в тот день я заново написал последние 30 страниц сценария. Всё это было одним страстным порывом. Я полетел через весь Лондон, чтобы показать это Хьюстону. Он сказал: «Боже мой, вот оно!»

ИНТЕРВЬЮЕР
И тем не менее концовка ваша собственная, а не Мелвилла.

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да, но она сработала именно потому, что на меня снизошло откровение. Когда работаешь над адаптацией, приходится решать, что выбросить за борт. Мне не нравился Федалла, таинственный перс-гарпунер, потому что он ужасно скучен и превратил бы весь фильм в комедию. Он — это очередной мистический символ, который ломает спину кита. Если вы пишете трагедию и не соблюдаете меру, то одно лишнее насилие, одним инцестом больше, ещё одно убийство — и всё пропало. Я избавился от Федаллы, и поэтому в финале некому было плавать с китом. Поэтому, чёрт побери, это вполне естественно, что Моби Дик забирает Ахава и возвращается со всеми этими линами и гарпунами, Ахав жестикулирует, поэтому, когда люди следуют за ним, им конец. Ну да, в книге этого не было. Мне жаль, но я горжусь этим эпизодом. Ужасно горжусь.

ИНТЕРВЬЮЕР
Считаете ли вы, что в работе с романом и с рассказами писателя подстерегают разные трудности?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да, в романе главное оставаться правдоподобным. Рассказ, если вы человек увлекающийся, и у вас появилась захватывающая идея, пишется сам по себе за пару часов. Я советую своим знакомым студентам и приятелям среди писателей писать по рассказу в день, чтоб у рассказа была кожа и кости, своя плоть, своя жизнь, свой смысл существования. Идея не просто так приходит к вам в конкретный момент времени, поэтому нужно тут же брать и работать с ней, записать её. Две или три тысячи слов за несколько часов — это не так сложно. Не позволяйте мешать вам. Вытолкайте их всех, отключите телефон, спрячьтесь и дописывайте. Если вы носите рассказ в себе до следующего дня, вы можете за ночь перемудрить с ним, перегрузить его причудливыми деталями, попытаться кому-то угодить... Но в романе все эти виды ловушек неизбежны, так как он пишется дольше, а вас окружают люди, и если вы не будете осторожны, вы о нем проговоритесь... Роман сложен ещё и тем, что сложно поддерживать запал. Непросто сгорать от страсти двести дней подряд. Таким образом, стоит прежде всего заняться центральной темой. Если у вас получилось осветить центральную тему, побочные линии соберутся вокруг неё. Пускай они примагничиваются, притягиваются к ней, а затем будут надежно прицеплены.

ИНТЕРВЬЮЕР
С какими конкретными проблемами вы столкнулись во время написания ваших романов?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
С «451 градус по Фаренгейту» было так: ко мне пришел Монтег и сказал: «Я схожу с ума». Я спросил: «В чем дело, Монгтег?» «Я сжигаю книги», — сказал он. Я спросил: «И ты не хочешь больше этого делать?» Он сказал: «Нет. Я люблю книги». Я ответил: «Ну так пойди и сделай с этим что-нибудь». И он за девять дней написал для меня книгу.

ИНТЕРВЬЮЕР
У вас плотный рабочий график?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Моя страсть тащит меня к пишущей машинке ежедневно с тех пор как мне исполнилось двенадцать. Так что мне не приходится беспокоиться о графике. Что-то новое постоянно взрывается во мне, и оно ведет меня, я этого не планирую. Оно говорит: «Немедленно садись за пишущую машинку и закончи это».

ИНТЕРВЬЮЕР
Где вы пишете?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я могу работать где угодно. Я писал в спальнях и гостиных, когда ребенком жил с родителями и братом в маленьком домике в Лос-Анджелесе. Я сидел со своей машинкой в гостиной, где радио, мама, папа и брат старались перекричать друг друга. Позже, когда я писал «451 градус по Фаренгейту», я ходил в Калифорнийский университет, где была подвальная комната с печатными машинками. Если бросить в щель машинки 10 центов, можно было печатать 30 минут.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы когда-нибудь использовали компьютер?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
До самого инсульта я использовал печатную машинку. IBM Selectric. Компьютер — нет, никогда. Это та же пишущая машинка. Зачем мне ещё одна? Одна у меня уже есть.

ИНТЕРВЬЮЕР
Многие возразили бы вам, что править на компьютере намного легче. Не говоря уже о проверке орфографии.

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я пишу уже семьдесят лет, неужели вы думаете, что мне нужна проверка правописания...

ИНТЕРВЬЮЕР
У вас есть блокнот с заметками?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Нет. Как только у меня появляется идея, я пишу рассказ или начинаю роман, или пишу стих. Мне не нужен блокнот для заметок. Я храню папки с идеями и историями, которые не получились год назад, пять лет тому назад, десять лет тому назад. Позже я возвращаюсь к ним и просматриваю заголовки. Как птица, которая приносит птенцам червячков. Смотришь на все эти голодные клювики — все эти истории, ожидающие, чтоб их дописали — и говоришь им: «Ну что, кого же из вас накормить? Кого из вас дописать сегодня?» И история, которая пищит громче всех, идея, которая выступит вперед и промолвит, будет той, которая получит своего червячка. Я вытаскиваю её из папки и дописываю за несколько часов.

ИНТЕРВЬЮЕР
В книге «Дзен в искусстве написания книг» вы написали, что в начале своей карьеры вы делали списки существительных, чтобы генерировать идеи для рассказов: кувшин, цистерна, озеро, скелет. Вы всё ещё пользуетесь этим способом?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Не так часто, теперь я просто генерирую идеи автоматически. Но прежде мне приходилось докапываться до своего подсознания, и я знал, что существительные помогут мне в этом. Я научился этому довольно рано. Три вещи находятся в вашей голове: во-первых, всё то, что вы пережили от рождения до этого момента. Каждая секунда, каждый час, каждый день. Следующее — то, как вы реагировали на эти события тогда, когда они произошли, какими бы они ни были — ужасными или радостными. Эти два источника в вашей голове поставляют вам материал. Затем, отдельно от реального жизненного опыта находится опыт встреч с искусством, всё то, что вы узнали от других писателей, художников, поэтов, режиссеров и композиторов. И вся эта волшебная смесь уже там, у вас в голове, нужно только её достать. Как же это сделать? Я делал это, составляя списки существительных, а затем спрашивая себя: что означает каждое из этих существительных? Вы можете пойти и составить свой собственный список прямо сейчас, и он будет отличаться от моего. Ночь. Сверчки. Паровозный гудок. Подвал. Чердак. Теннисные туфли. Фейерверки. Всё это очень личное. Потом, когда список готов, вы подбираете к нему слова-ассоциации. Вы задаете себе вопрос: почему я записал это слово? Что оно значит для меня? Почему я записал именно это, а не совершенно другое слово? Сделайте это, и вы окажетесь в начале своего собственного пути к тому, чтобы стать хорошим писателем. Нельзя писать для других. Нельзя писать ни для левых, ни для правых, ни для этой религии и ни для другой, ни во имя этой или той веры. Писать надо так, как именно вы видите мир. Я иногда советую людям составить список из десяти ненавистных вещей и потом расправиться с ними в рассказе или стихах. Составьте список из 10 вещей, которые вы любите и воспевайте их. Когда я писал «451 градус по Фаренгейту», я ненавидел тех, кто сжигает книги, и любил библиотеки. Вот такие дела.

ИНТЕРВЬЮЕР
А после того, как составлен список существительных, что нужно делать?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я начинаю писать маленькие «мысли» о существительных. Это поэзия в прозе. Это стимулирует память. Это попытка метафоры. Сен-Жон Перс опубликовал несколько огромных томов подобной поэзии, напечатанной на красивой бумаге изысканным шрифтом. Его тома поэзии носят такие названия: «Дождь», «Снег», «Ветер», «Маяк». Я никогда не мог позволить себе купить его книги, потому что они стоили целых двадцать или тридцать долларов — а дело было 50 лет назад. Но он повлиял на меня, так как я читал его в книжных магазинах и начал писать свои краткие описательные фрагменты, по двести слов каждый, и в них я начал исследовать свои существительные. Тогда я подключал несколько персонажей, которые обсуждали существительное, и место, где это происходило, и внезапно оказывалось, что история начала происходить сама собой. Я делал то же самое с фотографиями, вырезанными из глянцевых журналов. Я брал фотографии и писал о них коротких тексты или стихи.

Некоторые фотографии напоминали мне что-то из моего прошлого. Так бывает, когда я смотрю на картины Эдварда Хоппера. Он рисовал эти замечательные городские пейзажи с пустыми кафе и театрами в полночь, на которых едва ли можно отыскать единственного прохожего. Это фантастическое ощущение изоляции и одиночества. Я смотрю на эти пейзажи, и мне хочется наполнить их своим воображением. Я до сих пор храню эти «мысли». Это было началом извлечения того, что внутри меня.

ИНТЕРВЬЮЕР
Можете ли вы привести пример таких фрагментов-«мыслей» в ваших произведениях?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Описание маяка в рассказе «Ревун». Абзац, описывающий динозавра в рассказе «И грянул гром». Это удачные примеры.

ИНТЕРВЬЮЕР
Почему вы предпочитаете рассказы романам? Дело в терпении? Сегодня это называют гиперактивностью и синдромом дефицита внимания.

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я думаю, в этом есть некоторая доля правды. Если считать ответственность достоинством, то это явно не мой конёк. Поэтому я пишу то, что мне удается: рассказы.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы часто упоминали, что на первом этапе сочинительства работает ваше подсознание. Вы применяете сознательный анализ на этапе редактирования?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Конечно. Я вычёркиваю лишнее. Большинство рассказов оказываются слишком длинными. Когда я писал роман «Надвигается беда», в первой версии было сто пятьдесят тысяч слов. Поэтому пришлось перечитать всё и вырезать пятьдесят тысяч слов. Очень важно справиться с этим. Выбросить лишний мусор. Сделать текст понятным.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы пишете быстро. Редактируете тоже быстро?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Нет. Первую версию текста я печатаю быстро, можно даже сказать, судорожно. Несколько дней спустя я перепечатываю текст целиком, а моё подсознание в процессе подсовывает мне новые слова. Иногда приходится перепечатывать много раз, пока рассказ не будет готов. Иногда редактирование почти не требуется.

ИНТЕРВЬЮЕР
В какое время дня вы работаете?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
В любое время. Каждое утро я просыпаюсь и не знаю, чем займусь сегодня. Обычно на рассвете, когда я просыпаюсь, у меня возникает такое ощущение... Я называю это утренним театром в голове, все эти голоса говорят со мной. Когда голоса подсовывают удачные метафоры, я тут же встаю, чтобы записать их, пока они не забылись. В этом весь секрет: делать то, что приводит в восторг. А ещё я люблю вздремнуть. Таким образом, моё утро повторяется дважды в день!

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы делаете наброски сюжета?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Нет, никогда. Это непозволительно. Точно так же, как нельзя набросать план завтрашнего дня, следующего года или десятилетия. Создавая план книги, вы лишаете её жизни и энергии. И крови. Книгу надо проживать изо дня в день и позволять персонажам действовать.

ИНТЕРВЬЮЕР
Перечитываете ли вы свои книги и рассказы?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я частенько спускаюсь вниз глубокой ночью, открываю одну из своих книг, прочитываю абзац и говорю: «О Боже». А потом я сижу и плачу, потому что я не в ответе за всё это. Это от Бога. И я так благодарен, неимоверно благодарен. Лучше всего мою писательскую карьеру описывают слова «игра в полях господних». Было очень весело, и я понятия не имею, откуда это всё взялось. Мне повезло. Очень повезло.

ИНТЕРВЬЮЕР
Я полагаю, нет необходимости спрашивать вас, нравится ли вам писать.

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Конечно, да. Это изысканная радость и безумие моей жизни, и я не понимаю писателей, которым это дается с трудом. Я люблю играть. Мне нравится забавляться с идеями, бросая их горстями в воздух, как конфетти, и бегая под этим дождем. Если бы мне приходилось прилагать к этому усилия, я бы перестал этим заниматься. Я не люблю работать.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы упомянули инсульт, который перенесли в 1999 году. Как это произошло и как вам запомнилось?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я находился в своем доме в Палм-Спрингс и писал рассказ. Я ходил вокруг дома, и вдруг почувствовал, что потерял контроль над собой. Я не мог ходить и говорить. Я позвонил жене — она была в нашем доме в Лос-Анжелесе — и она послала ко мне нашего водителя. Когда он приехал, я попросил отвезти меня домой, но он отказался и завёз меня прямо в больницу. Этим он спас мне жизнь. Он отвёз меня в медицинский центр имени Айзенхауэра неподалёку от Палм-Спрингс, там меня обследовали и обнаружили, что я в отвратительном состоянии. У меня парализовало руку и ногу, и мне было трудно говорить.

Я знал, что дело плохо, потому что не мог двигаться. Я лежал в постели и уговаривал свою ногу: «Ну давай же, двигайся!» А она ни места. Она лежала, как мёртвая собака. Переворачивайся, дохлая псина, переворачивайся... А как же рука? Тоже неподвижна. В конце концов через несколько недель потихоньку, полегоньку у меня в конце концов начали шевелиться пальцы — на руке и на ноге. Я думал, что мне не справиться в тот первый месяц, но у меня получилось. И наконец моя нога начала оживать. Бог был милостив ко мне. Мне достались отличные гены и весь этот опыт оказался для меня положительным, так как я сбросил вес. Теперь у меня нормальный уровень сахара в крови и мне больше не нужно принимать таблетки. Впервые за много лет у меня стабилизировалось кровяное давление. Я сам так себя запустил, мне некого винить. Злоупотребление пивом и вином, семьдесят фунтов лишнего веса — настало время платить по счетам.

ИНТЕРВЬЮЕР
Но поправившись, вы так и не смогли работать за печатной машинкой. Как же вы теперь пишете?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Уже через несколько дней после инсульта я позвонил своей дочери Александре, которая работает моим ассистентом, и вызвал её к себе в клинику. Я попросил её принести рукопись, над которой я в то время работал, детектив «Давайте все убьём Констанцию». Я диктовал ей, а она печатала. Именно так я и пишу с тех пор. Я звоню ей, диктую рассказы, а она печатает их и присылает мне по факсу. Потом я вношу правки ручкой. Способ не идеален, но чёрт побери...

ИНТЕРВЬЮЕР
Повлияло ли это изменение процесса на вашу прозу?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Не очень. Стоит взглянуть на мой новый сборник рассказов, над которым я сейчас работаю — «Джаггернаут» — рассказы получаются чертовски сильные! Я хотел бы вернуться к своей пишущей машинке. Мне очень её не хватает. Но к сожалению, это невозможно. Проехали.

ИНТЕРВЬЮЕР
Как оптимизм повлиял на вашу карьеру?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Я не верю в оптимизм. Я верю в оптимальное поведение. Это совсем разные вещи. Если каждый день испытывать границы своих природных возможностей, чего можно достигнуть? Попробуйте и узнаете. Нельзя знать наверняка, пока не попытаешься. Нужно жить на полную катушку! Прожить жизнь, как пронзительный вопль во всю глотку, и слушать, что ответит эхо. Я усвоил этот урок много лет тому назад. Мама приготовила нам с братом и отцом восхитительные фрикадельки по-шведски, и когда я доел и встал из-за стола, я сказал: «Это было просто божественно!» А мой брат в свою очередь сказал: «Ничего особенного, но получилось неплохо.» Чувствуете разницу?

Действие дарит надежду. Вечером, закончив работу можно оглянуться назад и сказать себе: «Чёрт побери, я это сделал!» Неважно, хорошо или плохо это сделано, главное — оно сделано. А в конце недели выполненных дел накапливается уже немало. А в конце года, анализируя пройденное, внезапно понимаешь: чёрт побери, это был хороший год.

ИНТЕРВЬЮЕР
Что вы думаете об электронных книгах и устройствах для чтения Амазон Киндл?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Это не настоящие книги. Компьютер нельзя держать в руках так, как книгу. Компьютер не пахнет. У книг есть два типа ароматов. Когда книга новая, она пахнет просто великолепно! Но старая книга пахнет ещё лучше. Он пахнет древним Египтом. Книга должна пахнуть. Её надо держать в руках и молиться ей. Её можно положить в карман и унести с собой. И она останется с вами навсегда. Но с компьютером так не получится. К сожалению.

ИНТЕРВЬЮЕР
После публикации романа «451 градус по Фаренгейту» вас провозгласили провидцем. О чём бы вы хотели предупредить человечество сегодня?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Наша система образования никуда не годится. Я полагаю, необходимо перестать тратить деньги на обучение детей в возрасте старше 16 лет. Эти деньги стоит вложить в развитие детских садов. Малышей надо учить читать и писать. Если дети будут идти в первый класс, умея читать и писать, это будет прекрасной инвестицией в будущее, не правда ли? Нельзя переводить учеников в четвёртый и пятый классы, если они всё ещё не умеют читать. Надо использовать книги с обучающими картинками и комиксы, чтобы научить детей читать. Когда мне было пять, тётя подарила мне чудесный сборник сказок под названием «Давным-давно...», а первой сказкой в той книжке была «Красавица и Чудовище». По этой единственной сказке я научился читать. Я рассматривал то великолепное чудовище на картинках и отчаянно хотел прочесть его историю. К тому времени, как мне исполнилось шесть, я научился читать и писать.

Надо перестать обучать детей математике. Она никогда не пригодится им в жизни. Достаточно дать им простые арифметические действия — один плюс один равно два, и научить их делению и умножению. Это довольно просто, и этому можно быстро научиться. Но не стоит учить их математике, потому что она никогда-никогда не пригодится им во взрослой жизни, если только они не пожелают стать учёными, а в таком случае они успеют выучить её позже. Взять например моего брата. Он плохо учился, но в возрасте около двадцати лет он решил устроиться работать в компанию, которая занималась электросетями. Он взял учебник по математике и книгу об электричестве, прочел их, занялся самообразованием и получил эту работу. Тот, кто хорошо соображает, сможет сам научиться математике, когда она ему понадобится. А обычному среднестатистическому ребенку это и не нужно. Поэтому главное — чтение и письмо. Это основа всего. И к тому времени, как дети достигнут шестилетнего возраста, они уже обучены всему необходимому и дальше могут заниматься самообразованием. Библиотека должна стать местом, где они вырастут.

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы прожили в браке 56 лет, а в 2003 году ваша жена умерла. Что было секретом долговечности ваших отношений?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Без чувства юмора в браке не прожить. В фильме «История любви» прозвучали такие слова: «Любовь — это когда не нужно говорить «Прости». В жизни не слышал ничего глупее. Любовь — это когда нужно извиняться ежедневно даже по самому мелкому поводу. Все ошибаются. «Я забыл про лампочки. Я не купил их, хотя был в магазине. Извини, пожалуйста». Понимаете? Поэтому надо брать на себя ответственность, но в то же время не терять чувство юмора, чтобы в каждом происшествии видеть забавную сторону.

ИНТЕРВЬЮЕР
Через неделю после смерти жены вы продолжили писать. Как вам это удалось?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Работа — единственное убежище. В своей жизни я придерживаюсь трех правил. Первое: выполняй свою работу. Если не получается, заткнись и пей свой джин. А если ничего не помогает, беги со всех ног!

ИНТЕРВЬЮЕР
Каким из ваших последних рассказов вы особенно гордитесь?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Один из моих любимых рассказов за весь период моего творчества — это «Конвектор Тойнби». Это история о человеке, который утверждает, что изобрел машину времени и видел будущее, и что если мы не возьмёмся за голову и не изменим будущее, нашему миру конец. Конечно, он врёт, но люди верят ему. В каком-то смысле этот персонаж — это я сам, я предостерегаю людей о будущем.

ИНТЕРВЬЮЕР
Когда вы оглядываетесь назад, на свою карьеру, можете ли вы выделить один самый волнующий момент?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Первое волнующее переживание было, когда мне исполнилось двадцать. Я отправил короткий рассказ «Дело не в жаре, дело во влаж...» в журнал «Скрипт» Роба Вагнера. В один прекрасный день в августе я получи письмо от Вагнера, в котором было написано, что мой рассказ хорош и его немедленно опубликуют. Я так заорал, что мама спустилась во двор, и я показал ей письмо. Мне было двадцать, и мы танцевали во дворе. Мне не заплатили ни цента, зато прислали несколько экземпляров журнала, так что я мог показывать их знакомым как доказательство того, что я настоящий писатель. Первая публикация очень важна. Психологический эффект от неё остается ещё целый год. Возможно, за весь следующий год не удастся опубликовать больше ни строчки, но ведь однажды удалось!

ИНТЕРВЬЮЕР
Вы пишете для идеального читателя или для конкретной аудитории?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Когда вы пытаетесь писать для конкретной аудитории, неважно, какой именно, какими бы ни были ваши доводы, вы обманываетесь. Стейнбек является одним из немногих писателей тридцатых годов, которого читают до сих пор, потому что он писал без повода. Он писал о человеческих судьбах, реальных жизнях, а причины показывал опосредствованно. «Гроздья гнева» и другие его книги — не политические трактаты. «451 градус по Фаренгейту» — это в какой-то мере политический трактат, так как он эмоционально призывает: все, оставьте всех в покое!

ИНТЕРВЬЮЕР
В таком случает, есть ли у литературы долг перед обществом?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Только косвенный. Это должно получится само, через отражения, через косвенную речь. Никос Казандзакис сказал: «Жить вечно». Вот он, его долг перед обществом. В «Спасителях Бога» прославляется жизнь в мире. Любое великое произведение позволяет приобщиться к этому. Диккенс тоже в каждой из своих книг заявляет: живи изо всех сил. Эдгар Райс Берроуз никогда не стал бы считать себя общественным деятелем и потрясателем устоев обремененным каким-то общественным долгом. Но, как оказалось, — и я люблю это повторять, потому что это всех огорчает — Берроуз, вероятно, станет самым влиятельным писателем в мировой истории.

ИНТЕРВЬЮЕР
Почему вы так считаете?

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Рассказывая о романтике приключений целому поколению мальчишек, Берроуз заставил их заявить о себе и стать особенными. Это то, что мы должны сделать для всех: подарить им дар жизни с помощью книг. Сказать десятилетним девчонкам и мальчикам, что жизнь — весёлая штука. Подрастай поскорее, малыш! Я встречал немало биохимиков, астрономов и специалистов по технологиям, которые в десятилетнем возрасте увлекались приключениями Джона Картера и Тарзана и решили стать кем-то особенным. Благодаря Берроузу мы достигли Луны. Все специалисты по технологиям читали Берроуза. Однажды в Калифорнийском технологическом институте я спросил об этом целую толпу учёных и они все признали это. Два ведущих астронома — один из Корнелла, другой из Калифорнийского технологического института — вышли и сказали: «Да, именно поэтому мы стали астрономами. Мы мечтали поближе рассмотреть Марс».

И то же самое в других областях. Потребность в романтике постоянна, а интеллектуалы её недооценивают. В результате они мешают своим детям развиваться. Нельзя уничтожить мечту. Долг перед обществом берется из чувства стиля, захватывающих приключений и романтики. Как говорил мой друг мистер Электрико.

ИНТЕРВЬЮЕР
Это эпизодический персонаж из романа «Надвигается беда», не правда ли? Вы часто упоминали реального прототипа мистера Электрико, хотя ни одному исследователю так и не удалось доказать, что он существовал. Эта история уже превратилась в легенду — директор Центра исследований творчества Рэя Брэдбери называет поиски мистера Электрико «святым граалем стипендии имени Брэдбери».

РЭЙ БРЭДБЕРИ
Да, верно, но он на самом деле существовал. И на самом деле носил это имя.

Цирки и карнавалы в моем детстве всегда держали свой путь через Иллинойс, и я был очарован их тайной. В одни осенние выходные в 1932 году, когда мне было 12 лет, в город прибыла труппа «Совместное выступление братьев Дилл». Одним из артистов был мистер Электрико. Он сидел на электрическом стуле. Ассистент дергал рычаг, и его било током с напряжением 50 000 вольт. В его глазах мелькала молния, а его волосы стояли дыбом.

На следующий день я был на похоронах дяди, которого очень любил. Когда мы с семьей возвращались с кладбища, я выглянул из окна машины, посмотрел вниз с холма в сторону побережья озера Мичиган и увидел флаги и палатки карнавала. Я сказал отцу, чтобы он остановил машину. Отец возмутился: «С чего это вдруг?» Я настаивал на том, что мне нужно выйти. Отец был очень зол на меня. Он полагал, что я буду скорбеть вместе с семьей, а вместо этого я выскочил из машины и убежал вниз по склону холма туда, где расположился карнавал. Тогда я об этом не думал, но я ведь убегал от смерти, верно? От смерти к жизни.

А там, при входе на карнавал, сидел на платформе мистер Электрико, и я не знал, что сказать. Я не хотел показаться дурачком. У меня в кармане был набор для фокуса, один из этих типовых наборов «мячик в вазе» — маленькая коробочка с мячиком внутри, который должен был исчезать и появляться — я вытащил коробочку и спросил: «Вы не могли бы показать мне, как это работает?» Это был правильный выбор. Мне удалось наладить контакт. Он понял, что говорит с юным волшебником. Он взял коробочку, показал мне, как сделать фокус, потом пристально посмотрел мне в лицо и спросил, хочу ли я посмотреть на тех людей в палатках вон там? Тех странных людей... И я ответил: «Да, сэр, очень хочу». И он повёл меня туда, при входе в палатку постучал тростью и рявкнул: «Попридержите язык! Не выражаться!» Он завёл меня вовнутрь, и первым, кого я встретил, был Иллюстрированный человек! Невероятно! Сам Иллюстрированный человек! Он сам называл себя Татуированным человеком, но позже я изменил имя для своей книги. Я также встретил силача, толстую даму, трапециидальных людей, карлика и скелета. Все они стали потом моими персонажами.

Мистер Электрико был ко мне очень добр, наверное, он догадался, что этот щуплый мальчишка двенадцати лет страстно мечтает о чудесах. Мы шли вдоль берега озера Мичиган, и он говорил со мной, как со взрослым. Я рассказывал ему о своих больших философских истинах, а он мне — о своих маленьких. Потом мы вышли за территорию карнавала и уселись на дюнах на берегу озера, и вдруг ни с того ни с сего он наклонился ко мне и сказал: «Я рад, что мы снова встретились». Я спросил: «Что вы имеете ввиду? Я вас не знаю». Он ответил: «Ты был моим лучшим другом в Париже в 1918 году. Ты был ранен в Арденнах и умер там на моих руках. Я рад, что ты вернулся в этот мир. У тебя было другое лицо и другое имя, но в твоих глазах сияет всё та же душа — душа моего друга. С возвращением». Кто знает, почему он это сказал. Почему объяснил мне это? Может, у него умер сын, а может, у него не было сыновей, может, он был одинок, а может, он любил разыгрывать людей. Кто знает? Может, он заметил, как я полон жизни. Каждый раз, когда я раздаю автографы, ко мне приходят юные мальчишки и девчонки, которые так полны огня, что им пылают их лица, и этого невозможно не заметить. Может быть, именно это привлекло его во мне...

Когда я покидал карнавал в тот вечер, я остановился у карусели и смотрел, как вертятся по кругу лошадки под мелодию «Прекрасный Огайо», и вдруг расплакался. Слезы струились по моим щекам. Я знал, что из-за мистера Электрико в тот день в моей жизни произошло что-то особенное. Я почувствовал, что изменился. Он подарил мне чувство собственной важности, бессмертие — мистический подарок. Моя жизнь кардинально изменилась. Когда я думаю об этом, у меня всё холодеет, но я вернулся домой, и не прошло и нескольких дней, как я начал писать. И с тех пор не переставал. Это было семьдесят семь лет тому назад, и я прекрасно это помню. Я мысленно возвращаюсь к тому вечеру и вижу его. Он сидит на стуле, держит меч, рычаг нажат и его волосы поднимаются. Он протягивает руку с мечом и прикасается к каждому, кто сидит в первом ряду, к мальчишкам и девчонкам, мужчинам и женщинам, наэлектризованным шипящим мечом. Когда он подходит ко мне, он касается моей брови, носа и щеки и тихонько говорит мне: «Живи вечно». Значит, так тому и быть...

* Часть этого интервью является фрагментами из Listen to the Echoes, автор Сэм Уэллер.
** Герман Мелвилл «Моби Дик, или Белый Кит», перевод: Инна Максимовна Бернштейн

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ