16 сентября 2016 г., 09:17

1K

Интервью Уильяма Фолкнера журналу «The Paris Review»

51 понравилось 0 пока нет комментариев 12 добавить в избранное

o-o.jpegФото: Carl Van Vechten
Весна 1956 г, №12

Уильям Фолкнер родился в 1897 году в Нью-Олбани, штат Миссисипи. Его отец работал в то время проводником на железной дороге, построенной прадедом Уильяма, которого также звали Уильямом (однако фамилия деда писалась тогда без “u” – Falkner). Прадед был автором известного в то время романа «Белая роза Мемфиса».

Вскоре семья переехала в город Оксфорд, который находился в 35 милях от родного города. И хотя в те годы Уильям читал запоем, окончить школу он так и не смог. В 1918 году он был зачислен в летную военную школу Канадских военно-воздушных сил. Больше года он был студентом университета штата Миссисипи, а потом работал почтмейстером при университете. Однако его уволили за чтение на рабочем месте.

Под влиянием Шервуда Андерсона он написал роман «Солдатская награда». Первый нашумевший роман «Святилище» Фолкнер написал, как он сам признавался, ради денег. Его ранние книги «Москиты», «Сарторис», «Шум и ярость», «Когда я умирала» не принесли авторских гонораров, достаточных для содержания семьи.

Затем он создал несколько романов, которые стали частью обширной саги об округе Йокнапатафа: «Свет в августе» (1932), «Пилон» (1935), «Авессалом, Авессалом!» (1936), «Непобеждённые» (1938), «Дикие пальмы» (1939), «Посёлок» (1940), «Сойди, Моисей» (1941). После Второй мировой войны были написаны «Осквернитель праха» (1948), «Притча» (1954), «Город» (1957). За «Собрание рассказов» и «Притчу» Фолкнер получил Национальную книжную премию в 1951 и в 1955 годах, а в 1949 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе.

Фолкнер много путешествовал, читал лекции для членов Информационного агентства США.

Эта беседа состоялась в Нью-Йорке в начале 1956 года. Беседу вела Jean Stein.

Вопрос
Мистер Фолкнер, вы как-то сказали, что не любите давать интервью.

Фолкнер
Дело в том, что я слишком болезненно реагирую на вопросы личного характера. Если же вопросы о творчестве, я отвечаю. А когда спрашивают обо мне, я могу ответить, а могу и нет. И даже если я отвечаю, то через день мой ответ на этот же вопрос может быть совсем другим.

Вопрос
Ну, давайте поговорим о вас. Как о писателе.

Фолкнер
Если бы меня не было, то мои книги написал бы кто-то другой. Не только мои, но и книги Хемингуэя, Достоевского – всех. Важно не то, КТО написал «Гамлета» или «Сон в летнюю ночь». А важно, что это произошло – книги написаны. Сам автор ничего не значит. Значение имеет только то, что он создаёт.

Ничего нового придумать уже нельзя. Шекспир, Бальзак, Гомер – все они использовали одинаковые сюжеты. Если бы они прожили ещё одну или две тысячи лет, то издателям не нужны были бы другие авторы.

Вопрос
Ну, хорошо. Нового придумать ничего нельзя. А разве личность автора ничего не значит?

Фолкнер
Значит, конечно. Но только для него самого. А всем остальным безразличен автор и его личность.

Вопрос
А ваши современники?

Фолкнер
Никому из нас не удалось достичь совершенства. Поэтому я оцениваю всех на основании наших великолепных неудач в попытке добиться невозможного. Если бы я мог все книги написать заново, убеждён, что я сделал бы все лучше. И не только я. Поэтому все творческие люди не перестают работать, переделывать. С твердой верой в то, что в этот раз обязательно всё получится. И если конечный результат совпадает с тем, что было задумано, с мечтой, то остаётся только перерезать себе горло, спрыгнуть с вершины идеала к самоубийству.

Я не состоялся как поэт. Наверное, каждый романист пробует себя сначала в поэзии, терпит неудачу. Затем пишет рассказы, которые пользуются спросом чуть меньше, чем поэзия. И только после очередной неудачи начинает писать романы.

Вопрос
А существует ли формула хорошего писателя?

Фолкнер
99% таланта…
99% дисциплины…
99% работы.

Писатель никогда не должен быть удовлетворён тем, что он делает. Он может значительно больше. Всегда ставьте цели выше тех, с которыми вы справитесь наверняка. Не старайтесь превзойти современников или предшественников. Старайтесь превзойти себя. Творцом движет дьявол. Почему дьявол выбрал его? Этого писатель не знает, да и не стремится узнать. Он слишком занят, чтобы думать об этом. Он игнорирует мораль – он способен позаимствовать, выпросить, украсть у кого угодно всё, что нужно для конечного результата.

Вопрос
Вы хотите сказать, что писатель должен быть безжалостным?

Фолкнер
Писателя может призвать к ответу только его творчество. Поэтому он беспощаден. Если он хороший писатель. У него есть мечта. Пока она неосуществима, она причиняет страдания, от которых он должен избавиться любой ценой. До тех пор в душе не будет покоя. Остальное всё не имеет значения: честь, гордость, порядочность, безопасность, счастье. Всем можно пожертвовать ради того, чтобы книга была написана. Если ради этого даже придётся ограбить свою мать, писатель не станет колебаться.

«Ода к греческой вазе» стоит благополучия нескольких старушек.

Вопрос
Может быть, тогда нехватка безопасности, счастья, чести будет важным фактором успеха писателя?

Фолкнер
Нет. Всё это важно лишь для спокойной мирной жизни, а творчество к этому никакого отношения не имеет.

Вопрос
Тогда какое же идеальное окружение должно быть у автора?

Фолкнер
Лучшая работа, которую мне когда-либо предлагали, это стать управляющим публичного дома. По-моему, идеальное место для работы писателя; даёт полную экономическую свободу, не нужно бояться умереть от голода, есть крыша над головой и никакой сложной работы – вести кое-какие счета и раз в месяц расплачиваться с местной полицией. Тишина в утренние часы, которые так продуктивны для работы. А вечером можно пообщаться, если очень хочется, чтобы разогнать скуку. Главную работу берет на себя хозяйка борделя. Все обитатели борделя – женщины, которые должны подчиняться управляющему и уважать его. Все мошенники квартала говорят ему «сэр», а он обращается к полицейским по именам.

Автору нужно немного: тишина, одиночество и толика удовольствия, и всё это по скромной цене. Ещё нужна бумага, табак, еда и немного виски.

Вопрос
Бурбон?

Фолкнер
Нет, я не привередливый. Если мне предложат на выбор скотч или ничего, я выберу скотч.

Вопрос
Вы коснулись экономической свободы. Она нужна писателю?

Фолкнер
Нет. Ему нужны только перо и бумага. Никогда не встречал хорошие произведения, написанные за деньги или подарки. Хороший писатель никогда не обивает пороги фондов в поисках денег. Ему некогда. Он пишет.

Плохой будет оправдывать себя недостатком времени и экономической свободы.

Хорошие произведения могут писать воры, контрабандисты, конюхи. Людям страшно бывает узнать, сколько трудностей и лишений они могут вынести на плечах. Ничего не может сломить хорошего писателя. Единственное, что может изменить его – смерть. Хороших авторов не волнует удача или богатство. Удача подобна женщине. Если ты перед ней лакей, она тебя отвергнет. Поэтому к ней нужно повернуться спиной. И тогда она может поползти за тобой.

Вопрос
Может ли творчеству писателя навредить работа для кинематографа?

Фолкнер
Ничего не может помешать писателю, если он талантлив. Если же он не первоклассный писатель, то тут ничто не поможет.

Вопрос
Но работа для кино – это все-таки компромисс?

Фолкнер
Всегда. Потому что кино – это совместная работа с другими. А любая совместная работа предполагает компромисс: кто-то берет, кто-то отдаёт.

Вопрос
С кем из актеров вам нравится работать?

Фолкнер
Хамфри Богарт. Мы вместе работали на съемках фильмов «Иметь или не иметь» и «Глубокий сон».

Вопрос
Хотели бы вы ещё что-то написать для кинематографа?

Фолкнер
Да, я бы хотел написать сценарий к фильму «1984» по Оруэллу. У меня есть идея для финала фильма, которая бы выразила мою точку зрения: человека нельзя сломить, потому что слишком сильна его любовь к свободе.

Вопрос
Как сделать хорошее кино?

Фолкнер
Лучшее кино получается, когда в какой-то момент забывают про сценарий и начинают придумывать сцены по ходу репетиции, перед самым включением камеры.

Если бы я не относился к работе в кино серьезно, я бы не стал связываться. А сейчас я понял, что из меня никогда не получится хороший сценарист. Поэтому я не считаю эту работу чем-то крайне необходимым для себя.

Вопрос
А расскажите об этой вашей нашумевшей истории с Голливудом.

Фолкнер
Я только что закончил работу по контракту с MGM и собирался домой.

Режиссер, с которым я работал, сказал: «Если захочешь поработать здесь ещё, дай мне знать. Я договорюсь о новом контракте». Я поблагодарил его и уехал. Через полгода я отправил ему телеграмму и сообщил, что хочу снова поработать. Вскоре я получил конверт от своего агента из Голливуда с денежным чеком за первую неделю работы. Я был удивлен. Я ожидал, что в первом конверте будет уведомление или контракт. Я подумал, что контракт придёт позже, со вторым письмом. Но через неделю я снова получил конверт с чеком за вторую неделю работы. Это всё началось в ноябре 1932 и продолжалось до мая 1933. Затем пришла телеграмма из MGM, «Фолкнер, где вы?»

Я пошел отправлять телеграмму со своим адресом.

Молодая телеграфистка сказала: «Здесь только адрес, а где же текст телеграммы? Правила не разрешают отправлять телеграммы без текста. Вам нужно написать что-то». Я выбрал из предложенных образцов какое-то случайное поздравление, и телеграмму отослали. Студия связалась со мной и велела срочно вылететь в Новый Орлеан и найти режиссера Браунинга. Я мог бы попасть туда за 8 часов через Оксфорд, но я последовал совету студии и поехал через Мемфис. Добрался я до места только через 3 дня.

В 6 часов вечера я нашел Браунинга в отеле. У него была вечеринка. Он пожелал мне хорошего сна и велел быть готовым к утру следующего дня. Я спросил его о сюжете. Он дал мне номер комнаты автора рабочего сценария: «Спросите у него».
Я пошел к сценаристу. Тот сидел один. Я представился и попросил у него черновой сценарий. Он сказал: «Когда вы напишете диалог, я вам покажу сценарий». Я снова пошел к Браунингу и рассказал о встрече со сценаристом. Тот пожелал мне хорошего сна и велел быть готовым к утру следующего дня.

На следующее утро мы отправились на довольно приличном катере на остров, примерно в сотне миль от Нового Орлеана, где должна сниматься картина. Сценариста с нами не было. Прибыли туда как раз к обеду. И у нас осталось ровно столько времени, чтобы вернуться в Новый Орлеан до наступления темноты.

Так мы работали три недели. Изредка я возвращался к вопросу о сюжете и сценарии, но Браунинг отвечал: «Перестаньте волноваться». Желал хорошего сна велел быть готовым к утру следующего дня.

Однажды вечером зазвонил телефон. Звонил Браунинг. Велел срочно зайти к нему. Ему пришла телеграмма. «Фолкнер уволен. Студия MGM».

«Не переживайте, – сказал он. – Я позвоню кому следует, и они не только вернут вас на работу, но и пришлют извинения в письменном виде».

В это время пришла ещё одна телеграмма: «Браунинг уволен. Студия MGM».

Я вернулся домой. Подозреваю, что Браунинг тоже уехал. Я представлял себе, как тот сценарист все сидит где-нибудь в номере отеля, сжимая в кулаке чек на выплату гонорара.

Фильм так и не был снят. Но они построили «рыбацкую деревню» – длинную платформу на сваях. Что-то типа пристани. С макетом хижины с единственной стеной. Дверь хижины открывалась прямо у кромки океана.

В первый день строительства мимо платформы проплывал в пироге один местный рыбак из племени каджунов. Он остановил пирогу и целый день сидел в ней и наблюдал, как странные белые люди строили странное подобие пристани. На следующий день он вернулся и привез с собой всю семью: жену с младенцем, других детей, тёщу. И снова они сидели целый день под палящим солнцем и наблюдали за этими дурацкими работами. Я был в Новом Орлеане года три спустя, и слышал, что люди из этого племени все ещё приплывали поглазеть на пристань, которую когда-то лихорадочно строили белые люди, а потом забыли о ней.

Вопрос
Вы сказали, что работа в кино для писателя – это сделка. А есть ли у писателя обязательства перед своими читателями?

Фолкнер
Его главное обязательство – писать как можно лучше. Я слишком занят, чтобы думать о тех, кто меня читает. Меня не волнует мнение какого-нибудь там Джона о моем или чьем-то ещё творчестве. Эталон для меня – моё собственное мнение. Я должен испытывать от своих работ такую же радость, как от «Искушения Святого Антония» или «Ветхого Завета». Такую же радость, которая бывает, когда наблюдаешь за птицами. Если бы я мог заново родиться, я бы хотел быть хищной птицей, например, канюком. Никто не желает ему зла, никто ему не завидует. Никому он не нужен. У него нет проблем, а ест он всё подряд.

Вопрос
А какие приёмы письма вы используете в своем творчестве?

Фолкнер
Приемы нужны врачам. Или каменщикам, например. Не существует никаких механических приемов, используя которые, можно хорошо писать. Молодые авторы в работе придерживаются каких-то там теорий. Но они бесполезны. Научиться писать можно лишь на своих собственных ошибках. Ничьи советы не срабатывают так хорошо, как собственные ошибки.
Начинающий писатель должен быть тщеславным. Как бы он ни восхищался маститыми авторами, он всегда должен иметь желание их превзойти.

Вопрос
Значит, получается, что вы отрицаете роль писательских техник?

Фолкнер
Иногда техника берёт верх над идеей, прежде чем писатель это осознает. Это происходит помимо воли писателя – слова выстраиваются как кирпичики, и автор знает каждое слово своего будущего произведения, вплоть до последнего, хотя он ещё и не приступал к книге. У меня такое было с романом Когда я умирала . Было сложно. Ни одна честно написанная книга не даётся просто. Но материал уже был собран. Я собирал его 6 недель. Я работал по 12 часов в день, занимаясь физическим трудом. Я представил себе группу людей во время природных бедствий, таких как наводнение или пожар. Я увидел смысл книги в том, что персонажи сами создают роман, без моей помощи – вплоть до последней 275 страницы. Я даже не знаю, чем бы всё закончилось, если бы остановился на 274 стр.

Автор должен объективно оценивать свой труд. Плюс честность и смелость не обманывать самого себя. Ни одна моя книга не отвечает моим стандартам. Начинать оценивать нужно на основании той книги, которая вызывает самую невыносимую боль и тоску. Это как мать, которая любит своего ребёнка, ставшего вором или убийцей, сильнее, чем того, кто стал священником.

Вопрос
О какой книге вы говорите?

Фолкнер
Шум и ярость . Я приступал к ней пять раз, пытался изложить историю на бумаге, чтобы избавить себя от замысла, который причинял мне страдание. Это трагедия двух брошенных женщин: Кэдди и ее дочери. Дилси – одна из моих любимых героинь. Она храбрая, щедрая, нежная и честная. Она гораздо храбрее, честнее и великодушнее меня.

Вопрос
Как началась эта история?

Фолкнер
Вначале появился мысленный образ. Я тогда не думал, что он был символичен. Это был образ девчушки в перемазанных штанишках, сидящей на дереве, откуда она могла наблюдать за похоронами бабушки и сообщать о том, что происходит, своим братьям, стоявшим внизу.

Я рассказал читателям о том, кем были эти дети, чем они занимались, и как девочка испачкала одежду. Я понял, что невозможно будет вместить всю историю в рассказ. Это должен быть роман. До меня дошел весь символизм перепачканных землей штанишек. Этот образ сменился другой девочкой, сиротой. Она пробиралась по канализационной трубе, убегая из дома, где её никто не любил и не понимал.

Я уже начал повествование от лица психически больного ребенка, который знал, что происходит, но не знал, почему.
Я понял, что не смог изложить всё, как задумал. Я попытался рассказать всё снова от лица второго брата. Снова не то. Попробовал собрать части и заполнить дыры от лица рассказчика. Законченности так и не получилось. До тех пор, пока 15 лет спустя я не написал послесловие к другой книге, где и сделал последнюю попытку дорассказать историю, и внутренне освободиться от неё. Это книга, к которой я отношусь особенно трепетно. Я так и не смог реализовать замысел в полной мере. Но я сделал все возможное. И ещё бы попытался. И, наверное, потерпел бы очередную неудачу.

Вопрос
Какие эмоции вызывает у вас Бенджи?

Фолкнер
Бенджи не может вызывать эмоций, потому что он сам их не имеет. Лично мои чувства к нему – это озабоченность, насколько правдоподобно я смог о нем написать. Он был прологом, как могильщик в Елизаветинской драме. Он исполнил свою роль и ушел. Бенджи не может быть добрым или злым, поскольку он ничего не знает о добре и зле.

Вопрос
Бенджи умеет любить?

Фолкнер
Бенджи недостаточно разумен даже для того, чтобы быть эгоистом. Он похож на животное. Он принимает нежность и любовь, хотя не может даже сказать, что это такое. И когда он чувствует перемены в Кэдди, он воспринимает их как угрозу нежности и любви.

Он теряет Кэдди, но даже не осознает ее отсутствия. Он ощущает, что все не так. Внутри пустота, и в ней его горе. Он пытается заполнить пустоту. Единственное, что у него осталось – тапочки Кэдди. Теперь они для него – утерянные любовь и нежность. Он всегда теперь ходит грязный, потому что плохо контролирует свои движения. Да и грязь ничего для него не значит. Он не видит разницы между чистым и грязным, как и между добром и злом. Тапочки успокаивают его, хотя он не помнит, кому они принадлежали. Если бы Кэдди появилась снова, он вряд ли бы узнал её.

Вопрос
Имеет ли какое-то скрытое значение нарцисс, который подарили Бенджи?

Фолкнер
Нарцисс подарили Бенджи, чтобы отвлечь его внимание. Это был просто цветок, который оказался под рукой в тот день 5 апреля.

Вопрос
Есть ли у романа особенности, которые позволили бы считать его аллегорией, как и Притчу , например?

Фолкнер
Такая же особенность, которую видит строитель в постройке квадратного угла, чтобы затем построить квадратное здание. В «Притче» христианская аллегория была необходимостью, той точкой пересечения углов, которую обязательно нужно верно рассчитать строителю, чтобы дом не перекосился.

Вопрос
Значит ли это, что художник может использовать христианскую веру, как орудие? Как плотник молоток.

Фолкнер
Плотник, о котором вы говорите, никогда не выпускает молоток из рук. Христианство – внутри каждого, если конечно, договориться о том, что мы подразумеваем под этим словом. Это личный код поведения человека, который делает человека лучше, чем того хочет его природа. Какой бы ни был у него символ: крест или же полумесяц – этот символ должен напоминать, что ты принадлежишь к человеческой расе. Христианство не может научить человека быть добрым, как учебник учит математике. Оно может научить, как реализовать себя, выработать собственный моральный кодекс. Оно учит на примерах страданий и жертвоприношений. Писатели всегда заимствовали в нём аллегории морального самосознания. Три персонажа из книги «Моби Дик» представляют тройственность сознания: ничего не знаю; знаю, но мне всё равно; знаю и мне не безразлично. Та же тройственность есть и в «Притче». Молодой летчик говорит: «Это ужасно. Я отказываюсь это признавать. Даже если придется погибнуть». Старый французский генерал:
«Это ужасно. Но мы можем, оплакав, пережить это». И английский посыльный: «Это ужасно. Я постараюсь изменить это».

Вопрос
Есть ли символизм в том, что вы объединили два совершенно разных сюжета в романе Дикие пальмы ? Некоторые критики отмечают, что это особый эстетический контрапункт. Или это просто случайная находка?

Фолкнер
Поначалу это была одна история — история Шарлотты Риттенмайер и Гарри Уилберна, которые пожертвовали всем ради любви, а затем потеряли её. И до тех пор, пока я не сел за стол, я и понятия не имел, что у меня получатся две отдельные истории. Однако когда я дошел до конца того, что стало впоследствии первой главой «Диких пальм», то обнаружил неожиданно, что чего-то не хватает; что рассказ нужно усилить, как-то приподнять его — наподобие контрапункта в музыкальном произведении. Тогда я начал писать «Старика», и писал его до тех пор, пока сюжет «Диких пальм» вновь не набрал высоты тона. Тогда я оборвал «Старика» на том месте, где сейчас кончается его первая часть, и продолжал историю «Диких пальм», и разворачивал её до тех пор, пока сюжет её вновь не начал ослабевать...

Два сюжета получилось случайно, по ходу работы.

Вопрос
Много ли из того, что вы пишете, основано на личном опыте?

Фолкнер
Не могу сказать. Никогда не считал. «Много ли» – это не важно. Писателю нужны три качества: опыт, наблюдательность и воображение – два из них, а порой и одно, могут заменить отсутствие остальных.

Что касается моих книг, они обычно начинаются с одного сюжета, или воспоминания, или воображаемой картины. И текст поясняет, почему это происходит, или что за этим может последовать. Писатель старается создавать правдоподобных персонажей в живых убедительных ситуациях, а для этого нужна окружающая обстановка, которую автор хорошо знает. Лучше всего настроение и обстановку может выразить музыка. Но мой талант – слова, а не звуки. Я создаю настроение при помощи слов, часто неуклюже. Музыка могла бы сделать это лучше и проще. Но я предпочитаю читать, а не слушать. Между тишиной и звуками я выбираю тишину.

Вопрос
Некоторые читатели говорят, что не понимают ваших книг, даже после второго и третьего прочтения. Что бы вы могли им посоветовать?

Фолкнер
Прочитать четыре раза.

Вопрос
Вы говорили о том, что писателю необходим опыт, наблюдательность и воображение. А что вы скажете о вдохновении?

Фолкнер
Ничего не скажу. Я не знаю, что это такое. Я слышал о нем, но никогда не испытывал.

Вопрос
Многие упрекают вас, что в ваших книгах много насилия.

Фолкнер
Ну, это все равно, что упрекать плотника за то, что он сильно замахивается топором. Сила – вот настоящий инструмент, в том числе и для плотника. Если есть только топор, без силы, им вряд ли что-то построишь.

Вопрос
А как вы начали писать?

Фолкнер
Я жил в Новом Орлеане, зарабатывая на жизнь тем или иным способом. Там я познакомился с Шервудом Андерсоном. Днем мы с ним бродили по городу и беседовали с разными людьми. По вечерам мы снова встречались, чтобы выпить и пообщаться. Он говорил, а я слушал. По утрам я его никогда не видел. Он уединялся и работал. Я тогда решил, что если его распорядок дня типичен для писателя, то я тоже должен стать писателем. Я приступил к своей первой книге и понял, что писать – это увлекательно. Я даже забыл о наших встречах с Андерсоном. Прошло три недели, и он зашел ко мне узнать, что случилось: «Вы обиделись на меня?»

Я ответил, что пишу книгу. Он только воскликнул «О, Боже!» и ушел. Когда я закончил книгу (а это была Солдатская награда ), я встретил на улице жену Андерсона. Она спросила, как продвигается работа над книгой, и я ответил, что книга закончена. Шервуд говорит, что готов вам помочь. Если вы не будете упрашивать его прочитать вашу рукопись, он замолвит о вас словечко в издательстве. Я согласился. Так я стал писателем.

Вопрос
А какую работу вам приходилось делать, «зарабатывая на жизнь тем или иным способом»?

Фолкнер
Я занимался всем понемногу. Управлял катером, красил дома, был лётчиком. Я не стремился заработать много денег, потому что жизнь в Новом Орлеане не была дорогой. Всё, что мне было нужно – крыша над головой, еда, табак и виски. Было много возможностей найти работу на 2-3 дня и на заработанные деньги жить целый месяц. В душе я бродяга. Мне не настолько нужны деньги, чтобы ради них работать. Мне даже неловко думать о том, как много работают другие. Печально, что им приходится трудиться по 8 часов в сутки. Никто не ест по 8 часов в день, не пьет по 8 часов в день и не занимается любовью. По 8 часов в день можно только работать. Вот почему все вокруг такие несчастные.

Вопрос
Должно быть, вы благодарны Шервуду Андерсону. А как вы оцениваете его творчество?

Фолкнер
Он был отцом моего поколения американских писателей. Его творчество – замечательное наследство, которое мы должны сохранить. Его ещё не оценили в полной мере. Драйзер – его старший брат, а отцом их обоих я бы назвал Марка Твена.

Вопрос
А что вы думаете о европейских писателях того периода?

Фолкнер
Манн и Джойс – великие писатели. Прикасаться к роману Улисс можно только так, как неграмотный пастор прикасается Ветхому Завету – с благоговением.

Вопрос
А какое религиозное воспитание получили вы?

Фолкнер
Мой прадед был добрым и мягким человеком. Особенно к детям. Он не был набожным и непреклонным, хотя по происхождению он шотландец. Но он придерживался некоторых твердых принципов.

Один из них был такой: все в доме, перед тем как сесть за стол, должны были читать наизусть стих из Священного Писания.
Если кто-то был не готов, он лишался завтрака. Он должен был покинуть комнату и дословно зазубрить цитату из Библии. По мере того, как мы росли, мы становились смелее и увереннее в себе, и хитрили, бойко декламируя несколько дней подряд один и тот же стих, а мысли перегоняли язык и мы уже не слушали себя, а были поглощены предстоящей трапезой. Глаза пожирали ветчину и стейки, жареного цыпленка и кукурузную кашу, батат и ароматные булочки – и вдруг замирали, поймав на себе взгляд его голубых глаз: добрых и мягких, и совсем не суровых. А на следующий день мы учили новый стих. И понимали, что детство проходит. Мы растем и начинаем новую жизнь.

Вопрос
Вы читаете своих современников?

Фолкнер
Нет. Я знаю и люблю те книги, которые прочитал в юности. Я часто возвращаюсь к ним, как к старым друзьям: Ветхий Завет, романы Диккенса, Конрада, «Дон Кихот» Сервантеса – я перечитывал его каждый год, как некоторые перечитывают Библию.

Флобер, Бальзак – он создал свой собственный мир, единый кровоток, проходящий через 20 романов, – Достоевский, Толстой, Шекспир. Я читаю Мелвилла. Из поэтов – Марлоу, Кэмпион, Джонсон, Херрик, Джон Донн, Китс, Шелли. Я читаю Хаусмана. Я перечитываю любимые книги, но не с самого начала до конца. Я открываю отдельные главы, или монологи героев. Как будто встретился и поговорил несколько минут со старым другом.

Вопрос
А Фрейда?

Фолкнер
Многие говорили о Фрейде, когда я жил в Новом Орлеане. Я его не читал. Шекспир его тоже не читал. Сомневаюсь, читал ли Фрейда Мелвилл. И уверен, что Моби Дик его тоже не прочел.

Вопрос
А детективы вы читаете?

Фолкнер
Читаю Сименона, потому что он немного напоминает Чехова.

Вопрос
А ваши любимые персонажи?

Фолкнер
Сара Гэмп. Жесткая, безжалостная дама, пьянчужка, авантюристка. Ужасный характер. Но, по крайней мере, это характер. Миссис Харрис, Фальстаф, Генрих V, Дон Кихот и Санчо, конечно же. Я всегда восхищаюсь Леди Макбет. Гекльберри Финн и Джим. Не очень люблю Тома Сойера – ужасный щеголь. И ещё я люблю персонажа из книги Джорджа Харриса по имени Сат Лавингуд. У него нет иллюзий на свой счет, всегда старается все делать из последних сил, понимает, что совершает трусливые поступки, и ему не бывает стыдно. Никогда не жалуется на судьбу и вообще ни на кого, и не шлет никому проклятий.

Вопрос
Как вы думаете, романы как литературный жанр имеют будущее?

Фолкнер
Пока люди будут читать романы, найдутся те, кто будет их писать, и наоборот. Если, конечно, журналы с картинками и комиксами не уничтожат способность человечества читать. Тогда, как древние пещерные неандертальцы, мы снова начнём общаться при помощи картинок.

Вопрос
Какова задача критиков, на ваш взгляд?

Фолкнер
У писателя нет времени выслушивать критиков. Те, кто хотят быть писателем, читают критику. Те, кто пишут, не имеют на это времени. Критики тоже хотят оставить свой след «Здесь был я» в истории. Но они это делают иначе, чем писатели. Писатель всегда будет стоять над критиком: писатель всегда найдет что сказать, чтобы задвинуть критика. Критик пишет так, что он заставит замолчать любого, но не писателя.

Вопрос
То есть у вас не бывает желания ни с кем обсудить свои книги?

Фолкнер
Нет. Мне на это жаль времени. Если я сам доволен своей книгой, мне не нужно ни с кем говорить о ней. Если мне не нравится то, что я написал, то разговоры с кем-либо не сделают книгу лучше. Единственное, что поможет – это поработать над книгой снова. Я не литературовед. Я писатель. Болтовня мне не доставляет удовольствия.

Вопрос
Критики пишут, что главное в ваших романах – кровнородственные отношения.

Фолкнер
Это их личное мнение, и, как я уже сказал, оно меня не интересует. Сомневаюсь, что автор, который пишет о людях, меньше должен интересоваться их родственными отношениями, чем описаниями их носов. Если только это не нужно для сюжета.

Вопрос
И ещё критики пишут, что ваши персонажи никогда не делают сознательный выбор между добром и злом.

Фолкнер
Сама жизнь редко требует выбора между добром и злом. Дон Кихот постоянно выбирал, но он это делал в своем воображении, будучи безумным. Он ощущал себя в реальности, лишь когда был занят другими людьми, и некогда было думать о добре и зле. Люди в жизни тратят время лишь на то, чтобы оставаться живыми.

Жизнь — это движение, а движение связано с тем, что заставляет человека действовать — амбициями, властью, удовольствиями. То время, которое человек может посвятить морали, он вынужден отрывать от движения, частью которого он является. Ему приходится делать выбор между добром и злом, потому что этого требует мораль — чтобы на другой день чувствовать себя человеком. Его совесть — проклятие богов, которое он должен принять, чтобы получить от них право мечтать.

Вопрос
Не могли бы вы пояснить, как вы понимаете термин «движение»?

Фолкнер

Цель каждого писателя – намеренно затормозить движение, которое и есть жизнь, задержать время так, чтобы через сто лет кто-то открыл его книгу, и время снова пошло.

Человек смертен, но он может оставить после себя что-то, что сделает его бессмертным, продлит ему жизнь. Это и будет его надпись «Здесь был я», оставленная прежде, чем он безвозвратно покинет этот мир и уйдет в небытие.

Вопрос
Малколм Коули сказал, что для ваших персонажей свойственно чувство покорности судьбе.

Фолкнер
Это его личное мнение. Я бы сказал, что это относится не ко всем персонажам. Лина Гроув из романа Свет в августе полагается только на себя. Она знает, что ей нужен муж и ребенок, и она сама добивается того, чего хочет, никого не просит о помощи. Она сама хозяйка своего внутреннего мира. Даже когда Байрон Банч делает отчаянную попытку насильно завладеть ей, она спокойно, без тени тревоги или испуга, говорит: «Разве тебе не стыдно? Ты разбудишь ребенка». Она не нуждается ни в чьей жалости.

Семейство Бандрен в романе Когда я умирала тоже вполне справляется с судьбой. Отец теряет жену, и хочет жениться снова. И женится. Не задумываясь, избавляется от семейного повара, приобретает граммофон, чтобы тешить всю семью во время отдыха. Дочь, которая после неудачной беременности снова пытается родить ребенка.

Вопрос
Мистер Коули также говорит, что вам трудно даются персонажи в возрасте от 20 до 40 лет, которые вызывали бы симпатию.

Фолкнер
А люди в этом возрасте и не вызывают симпатии. В этом возрасте люди хотят быть сильными и преодолевать опасности. Их действия часто подчинены борьбе со злом и давлением общества, поэтому они вынуждены идти против норм морали. Люди от 20 до 40 причиняют самые сильные страдания.

Возьмем, к примеру, реальных людей. Брайан и Миламс в деле об убийстве Тилла Эммета. Чернокожие, которые схватили и изнасиловали белую женщину, чтобы отомстить недругам. Гитлер, Наполеон, Ленин. Все эти символы страдания и боли совершали свои поступки в возрасте от 20 до 40 лет.

Вопрос
В газетах вы высказывали свое мнение относительно дела об убийстве Эммета. Может, у вас есть, что добавить?

Фолкнер
Нет. Только то, что я уже говорил. Если нам суждено выжить, как нации, то только в том случае, если мы будем «американцами». Одним народом. Независимо от того, белый ты, черный, фиолетовый, синий или зеленый.

Может быть, этот трагический случай убийства чернокожего ребенка двумя белыми, который произошел в моем родном штате Миссисипи, заставит нас задуматься: заслуживаем мы выживания или нет. Если мы здесь, в Америке, дошли до того, что убиваем детей – неважно, по какой причине, мы не стоим того, чтобы сохранить себя, как нацию.

Вопрос
А что привело вас к тому, что между романами Солдатская награда и Сарторис вы написали свою йокнапатофскую сагу?

Фолкнер
Когда я писал «Солдатскую награду», я понял, какую радость приносит творчество.

Позднее я пришел к мысли, что не только отдельная книга должна иметь законченную композицию, но и все творчество писателя должно иметь цельность. «Солдатскую награду» и «Москитов» я писал только ради удовольствия. Когда я писал роман «Сарторис», я понял, что даже крошечная почтовая марка стоит того, чтобы о ней можно было написать, и я не смогу жить вечно, чтобы написать обо всем. Таким образом, я от реального мира обратился к вымышленному. Я получил свободу использовать свой талант, который, вероятно, у меня есть, в полную силу. Передо мной открылась золотая жила, и я стал создавать собственный мир.

Я могу перемещать своих героев, как Всемогущий Творец, не только в пространстве, но и во времени. И это открытие укрепило мою теорию о том, что время – это текучая среда, которая существует только в сиюминутном воплощении отдельного человека. Нет никакого «был». Существует только «есть». Если бы понятие «был» существовало, то не было бы горя и страданий. Мне нравится думать о том мире, который я создал, как о краеугольном камне во вселенной – маленьком камне, но если его передвинуть, то мир рухнет. Моей последней книгой будет книга Судного Дня, Золотая книга Йокнопатофского округа. После этого я выброшу ручку и больше ничего не напишу.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

Источник: The Paris Review
В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы

Авторы из этой статьи

51 понравилось 12 добавить в избранное

Комментарии

Комментариев пока нет — ваш может стать первым

Поделитесь мнением с другими читателями!

Читайте также