Борьба науки и литературы. Пробуждение международного движения

Литературный дух и научное любопытство в одном лице — Гёте, картина Генриха Вильгельма Тишбейна.
Автор статьи: Oliver Pfohlmann

Сферы прекрасной литературы и рациональной науки существуют, как правило, независимо, и лишь немногие решались противопоставлять их друг другу. Эльмар Шенкель заявляет о пробуждении «Международного движения».

Людей, как когда-то утверждал Генрих фон Клейст, можно разделить на два типа: на тех, кто олицетворяет себя с Метафорой, и тех, кто знает себя, точно Формулу. «Тех, кто могут отнести себя к обоим, слишком мало, их не относят ни к первому, ни ко второму типу». Для книги-эссе Эльмара Шенкеля, «Демон Кеплера» ( Keplers Dämon ), это далеко не самая хорошая новость. Автор обращается к тем, кто, по-видимому, и является тем редким гибридом читателя, у которого художественная фантазия так же развита, как и научный рационализм.

Гёте, Брехт и другие

Более 400 страниц посвящены преподаванию литературоведа в Лейпциге, всем встречам между этими «двумя культурами», о которых Ч. П. Сноу утверждал, что их представители едва могли говорить друг с другом. Шенкель также подтверждает, насколько многообразными являются взаимные процессы обмена между литературой, мечтами и наукой. Поэты использовали и до сих пор используют научные знания, вдохновлялись ими, как, например, Гёте, который в своём Избирательном сродстве («Wahlverwandtschaften») смоделировал формулу межличностного притяжения по модели химического воздействия. Немецкий поэт Брехт в своей книге Жизнь Галилея ( Leben des Galilei ) прорисовал фигуры вымышленных или реальных ученых. С другой стороны, мы знаем исследователей, что вдохновлялись силой своего воображения, как, например, Август Кекуле, которому во сне приснилась структура молекулы бензола, или, к примеру, работы Зигмунда Фрейда, который заимствовал половину психоаналитической теории, начиная от «Эдипового комплекса» и заканчивая «Инстинктом смерти», из древней поэзии и мифологии.

На удивление, практически ничего не известно именно про Фрейда и психоанализ, а также напряженные конкурентные отношения, которые создавало всё поколение писателей после 1900 года, а именно модернистская литература Артура Шницлера и далее Томаса Манна, а также Вирджинии Вульф. И лишь немногим больше известно о первом апогее в истории отношений между литературой и наукой: романтике со всей её любовью к философии, физике или медицине. Это удивительно, книга Шенкеля переполнена такими разнообразными примерами.

Всё же, его выбор научных дисциплин и различных терминов кажется действительно оригинальным. Например, в такой области, как вулканология, когда дело доходит до романов, посвящённых всё тем же вулканам и их извержениям: у Сьюзан Зонтаг в ее книге Любовница вулкана на самом ли деле сюжет построен вокруг науки о вулканах, или взрывные силы природы скорее метафора для обозначения хрупкости человеческой жизни или человеческих страстей? Кто из авторов выбирает рассмотрение какой-либо области не как какой-то реальной науки, а как пример для темы «Литература и наука»?

Также впечатляет, что экспедиция Джозефа Конрада в его книге Сердце тьмы («Herz der Finsternis») является неким путешествием по своему собственному мозгу. Или вечное ожидание солдатом нападения противника в книге Дино Буцатти Татарская пустыня («Die Tatarenwüste») — оно является образом научного существования, где собственное счастье жертвуется во имя поиска смысла.

Без страха

Помимо сомнительных, в книге Шенкеля можно найти большое количество интересных примеров того, как авторы и ученые взаимно влияли и вдохновляли друг друга. Совмещение научной редакции и литературной интерпретации всегда приносит любопытные плоды: например, французский энтомолог и поэт Жан-Анри Фабр рассказал в своей книге Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога («Proust der Insekten») многое о мире насекомых, или другой пример: социолог Роже Кайуа, посвятивший целую книгу «Grossen Ciffernschrift» камням. Также, наверное, многим известно, к каким последствиям привело получение фармацевтического образования Агатой Кристи: с его помощью она инсценировала отравление в 30 из 66 своих романах. «Дайте мне приличную бутылку яда, — говорила она, — и я смоделирую идеальное преступление».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ