Загадочный автор писем, очаровавший Фланнери О'Коннор и Айрис Мердок

На фото: Хейзел Элизабет Хестер, которую друзья называли Бетти (Courtesy Emory University Stuart A. Rose Manuscript, Archives, and Rare Book Library)

Автор статьи: Николас Кёлер (Nicholas Köhler)

В 1974 году писательница и философ Айрис Мердок в письме к своей подруге Наоми Лебовиц, профессору английского языка и литературы Университета Вашингтона в Сент-Луисе, спросила: «Что мне следует думать о Фланнери О'Коннор?».

Как объяснила Мердок Лебовиц, имя южной писательницы было упомянуто в письме от её «безумной поклонницы из Атланты, штат Джорджия». Поначалу Мердок подумала, что речь шла о Флэнне О'Брайене. «Одна была женщиной, другой мужчиной, но кого в наше время это волнует?» – добавила она. Поклонница прислала ей сборник рассказов О'Коннор, однако Мердок они не впечатлили. «Я прочитала один или два и сочла их очень изысканными, но по-настоящему они меня не затронули, – писала она. – Стоит ли мне продолжать чтение? Может, она действительно очень хороша?»

Мердок, похоже, так и не поняла, насколько близка её поклонница из Атланты была О'Коннор, несмотря на то, что на тот момент она переписывалась с этой поклонницей уже более десяти лет. В письме к Лебовиц она описала свою фанатку как «чудаковатую» и «чуточку сумасшедшую». Тем не менее, как мы можем увидеть из книги «Жизнь на бумаге: Письма Айрис Мердок 1934-1995 годов», которая была опубликована издательством «Princeton University Press» в начале этого года, Мердок продолжала переписываться с ней еще довольно долго. «Я говорила тебе, что моя безумная поклонница из Атланты объявилась снова? – написала Мердок Лебовиц в 1983 году. – Она начала мне звонить в 3 часа ночи по своему времени, когда у нас тут 8 утра (я рада, что не наоборот). Вчера она спросила меня, не могу ли я сдать анализ крови, чтобы определить, мужчина я или женщина. (Она думает, что на самом деле я мужчина, только об этом никто не знает, кроме неё.)» Потом Мердок пишет: «Несмотря на наличие у неё таких вот бредовых идей, ей как-то удалось дотянуть до пенсии, имея постоянную работу в страховой конторе».

Нет никаких сомнений в том, что «безумной поклонницей» была Хейзл Элизабет Хестер, делопроизводитель «Retail Credit Company» в Атланте, компании, в настоящее время превратившейся в серьезнейшее кредитное агентство «Equifax». Мердок и Хестер, которая называла себя Бетти, переписывались более тридцати лет, до тех пор пока настигшая Мердок болезнь Альцгеймера не помешала писательнице отвечать на письма. И даже тогда муж Мердок Джон Бэйли попросил Хестер продолжать переписку. «Ей нравится получать от вас письма, – написал Бэйли Хестер в январе 1997 года, – и она посылает вам теплый привет. Пожалуйста, продолжайте ей писать, потому что для неё это много значит – действительно, очень много».

Тот факт, что Мердок в течение многих десятилетий состояла в переписке с обычным делопроизводителем из Атланты на самом деле не так уж удивителен. Мердок отвечала всем, кто ей писал, и ежедневно тратила до четырех часов на написание писем. («Получила письмо от инженера-электронщика (мужчины) из Уолсолла, который каждый вечер переодевается и становится Хильдой, – писала она своей давней любовнице, писательнице и критику Бриджид Брофи в 1969 году. – Он, кажется, считает, что я должна сделать что-то по этому поводу. Написала ему непринужденное письмо».) Однако Хестер оказалась также корреспондентом, скрывающимся под обозначением «А» в собрании писем Фланнери О'Коннор, опубликованном в 1979 году под названием «Навык существования» (The Habit of Being). Письма О'Коннор принято считать ответом двадцатого века на письма Джона Китса, и Хестер, та самая безумная поклонница, признается её важнейшим корреспондентом.

Впервые Хестер написала О'Коннор в июле 1955 года, выразив горячее несогласие с опубликованным в «The New Yorker» обзором первого сборника рассказов О'Коннор Хорошего человека найти нелегко . Высказавшись на эту тему, Хестер спросила О'Коннор, не были ли её рассказы на самом деле «о Боге». О'Коннор ответила, что были, а затем добавила: «Хотелось бы мне знать, кто тот человек, что понимает мои истории».

После публикации «Навыка существования» стало известно, что в ходе девятилетней переписки О'Коннор рассказала «А» о себе и своей религиозной и творческой жизни больше, чем кому-либо другому. Однако до тех пор пока в конце 1998 года в возрасте 75 лет Хестер не выстрелила себе в голову, сидя в кресле в собственном доме, её личность не была никому известна. Собрание примерно двухсот пятидесяти писем от О'Коннор, озаглавленное «Письма к Бетти Хестер, 1955-1964 годы», теперь можно увидеть в Университете Эмори. Ни одно из писем Хестер, адресованных О'Коннор, не дошло до наших дней, как и ни одно из тех, что она отправила Мердок. Хестер поэтому остается для нас загадкой – «кафкианским делопроизводителем, ведущим тайную умственную жизнь», как выразился католический писатель и критик Пол Эли (Paul Elie). Она также была лесбиянкой, и приверженность нетрадиционной сексуальной ориентации на юге в пятидесятых годах, вероятно, сыграла свою роль в том, как усердно она охраняла свою личную жизнь.

Однако тайна, окружающая Хестер, сейчас сходит на нет. В прошлом году Национальный архив впервые открыл доступ к подробному военному архиву, сформированному в её время ВВС США. Прошлой осенью я полетел в Атланту, где доселе неизвестный держатель личных документов Хестер – по большей части, её неотправленных писем, – предложил мне редкий случай ознакомиться с образцами её эпистолярного голоса. Мужчина знал как Хестер, так и О'Коннор. Новые материалы пролили свет на то, как сексуальные предпочтения Хестер, её внимательное и страстное чтение, её религиозные интересы и статус аутсайдера превратили эту женщину в прекрасного корреспондента О'Коннор и Мердок. Иногда споря, а порой и кокетничая в своих посланиях, она побуждала О'Коннор писать ей самые серьезные письма с размышлениями о божественном, которые встают в один ряд с похожими письмами К. Льюиса и Джерарда Мэнли Хопкинса. Одно лишь это превращает Хестер в ключевую закулисную фигуру литературы двадцатого века. Если же когда-нибудь тридцатилетнее собрание писем, которые она получила от Мердок, будет представлено общественности, оно, скорее всего, расширит наше представление о её значимости. Однако вышеупомянутый военный архив, а также другие документы, показывают, что Хестер была замученной женщиной, стоящей на самом краю психологического расстройства.

В 1948 году Хестер поступила на службу в американские ВВС. Чуть больше года спустя, во время службы на авиабазе Гамильтон к северу от Сан-Франциско, она начала страдать от суицидальных мыслей и обратилась в больницу за психиатрической помощью. Медицинское заключение того периода описывает её как «довольно приятную глазу очень аккуратную девушку среднего роста. Она говорит очень складно и использует обширный словарный запас». В школе она «состояла в литературном кружке», «главным видом отдыха» для неё является «чтение», а еще «она всегда проявляла интерес к писательству». Всплывающие детали о раннем периоде её жизни читаются, как рассказ Фланнери О'Коннор. Её отец работал на автозаправке, а её мать, будучи образованной женщиной, стала заниматься бутлегерством. «Пациентка вспоминает, что когда ей было 8 лет, её мать однажды во время серьезной ссоры пыталась покончить жизнь самоубийством, выстрелив в себя, а потом выбежала на улицу в нижнем белье», – говорится в докладе. Её матери удалось покончить с собой, когда Хестер было 14 лет. По словам Уильяма Сешнса, который познакомился с Хестер на балетном представлении в Атланте в середине 50-х годов, а потом стал её литературным душеприказчиком, мать Хестер умерла у неё на глазах.

Хестер поступила в «Young Harris», школу-интернат и колледж в северной Джорджии, однако потом вынуждена была оставить его, потому что, согласно медицинскому заключению, «весьма агрессивная девушка-лесбиянка пыталась заставить её вступить с ней в физические отношения». В 1950 году Хестер рассказала медицинскому эксперту, что впоследствии она и эта бывшая одноклассница прожили вместе около года и что это было «её единственным физическим контактом». Она поступила на службу в возрасте 25 лет. Пятнадцать месяцев спустя она начала испытывать романтическую привязанность к женщине из её казармы, и этот личный кризис привел её к госпитализации. «Теперь я чувствую себя лучше, – сказала она эксперту, согласно отчету, – но я обратилась в больницу, потому у меня слишком часто случались затяжные периоды депрессии, во время которых мне хотелось покончить с собой». Её влюбленность, по-видимому, следовала старой схеме: «она говорит, что все девушки, в которых она влюблялась, все четыре… имели признаки какого-то «внутреннего распада» и всегда попадали в неприятности», поясняется в заключении.

К маю 1953 года Хестер получила звание техника-сержанта и служила на базе в Висбадене, Германия. Именно здесь она попала в поле зрения военной инквизиции, стремившейся очистить ряды армии от лесбиянок. «Ну, я думаю, что ты одна из них», – сказал следователь Хестер, если верить Сешнсу. «Она ответила: «Да. Я. Ей. Являюсь!». Я имею в виду, что она вела себя довольно вызывающе, как она умеет», – рассказывает мне Сешнс. Она получила пометку «неблагонадежна» в личное дело, что тогда было равносильно судимости. Это сильно сужало круг её возможных занятий после возвращения в Атланту. Однако до поступления на службу она работала счетоводом в «Retail Credit Company», и старый менеджер сказал, что ему не нужно видеть её военные документы, чтобы восстановить её на работе. Хестер проработала там до конца семидесятых. Сешнс говорит, что она никогда не боялась того, что кто-то может узнать её историю.

Когда спустя два года после ухода с военной службы Хестер впервые написала О'Коннор, писательнице было 30 лет, и у неё за плечами уже был один роман ( Мудрая кровь , 1952) и сборник рассказов. О'Коннор страдала от волчанки, аутоиммунного заболевания, в конце концов убившего её, из-за которого ей приходилось много времени проводить на молочной ферме её матери, в восьмидесяти милях от Атланты. Её болезнь превратила переписку в нечто чрезвычайно для неё важное. Она и Хестер также несколько раз встречались лично. О'Коннор сказала Хестер, что была готова увидеть «белые волосы, очки в роговой оправе, орлиный нос и фигуру в форме бутылки имбирного пива», но, к её удивлению, «ты даже не уродлива».

О'Коннор начала сдержанно уговаривать Хестер вступить в ряды католической церкви, и та быстро поддалась. Она попросила О'Коннор стать её поручителем и окрестилась в марте 1956 года, хотя по-прежнему чувствовала, что церковь ей плохо подходит. Неопубликованные письма О'Коннор, датированные поздней осенью того же года, показывают, как много она рассказала писательнице о себе, включая информацию о её сексуальной ориентации. О'Коннор заверила её: «Ты ошибаешься в том, что считаешь рассказ о себе историей ужасов. Смысл искупления как раз в том и состоит, что мы не обязаны следовать судьбе своей истории, и мне совершенно ясно, что ты – это не твоя история». Она добавила: «Пойми, что для меня ты всегда желанный человек».

Хестер, по-видимому, осталась при своем мнении: Сешнс сказал мне, что те пять лет, что она была католичкой, она называла худшими в своей жизни. Когда в конце 1961 года она окончательно отошла от церкви, О'Коннор была уверена в том, что знает, кого следует в этом винить. «Это обращение спровоцировано мисс Айрис Мердок», – написала она другу. Хестер «больше не верит в то, что Христос является Богом».

Тем не менее, женщины по-прежнему оставались близки. Свое последнее письмо к Хестер О'Коннор написала всего за несколько дней до своей смерти в 1964 году, в возрасте тридцати девяти лет. Девять месяцев спустя, в мае 1965 года, Хестер отправилась в Лондон, чтобы встретиться с Мердок. «Это заняло два-три часа. Всё это время мы провели в такси и в том ресторане в Сохо, – написала Хестер в письме, которое теперь является частью её наследия. – Когда мы прощались на вокзале Паддингтон, она наклонилась к кэбу и мимолетно поцеловала меня в лоб». По поводу этого поцелуя она добавляет: «Не знаю, что это было – формальность или порыв, который она тогда не смогла подавить». Судя по оставшимся после смерти Хестер бумагам, этот вопрос преследовал её до конца жизни.

Бетти Хестер со своим другом Уильямом Сешнсом и его женой Дженни Сешнс, а также с Салли Фицджеральд, которая редактировала несколько сборников сочинений и писем Фланнери О'Коннор
Фото: Courtesy Emory University Stuart A. Rose Manuscript, Archives, and Rare Book Library

«Мы были похожи на своего рода трио, – говорит мне Уильям Сешнс, когда я прилетаю в Атланту на встречу с ним, – Бетти, я и Фланнери». Сешнс упоминается в переписке О'Коннор и Хестер как «Билли», милый эгоист и объект для их шуток. Бывший танцор балета, обучавшийся у Мартина Хайдеггера по программе Фулбрайта в Университете Фрайбурга, Сешнс в среде исследователей О'Коннор считается чем-то вроде легенды. В свои восемьдесят семь лет он является одним из последних живых знакомых автора. (Письма Мердок, адресованные Хестер, за исключением ограниченной коллекции в Эмори, в настоящее время доступны только ему.)

Он, его покойная жена Дженни и его сын Эрик были также, вероятно, одними из последних людей, кто видел Хестер в живых. Они были у неё дома во второй половине дня 26 декабря 1998 года. Она жила среди своих богатств – в окружении тысяч книг. В тот день она не выглядела несчастной. «Для неё это был очень позитивный день. Я имею в виду, что тогда не было никакой депрессии, никакой драмы, у неё просто появился своего рода маленький секрет», – рассказывает мне Эрик, который описывает Хестер как «энергичную» женщину, этакую южную Кэтрин Хепберн. Через несколько часов после их ухода Хестер застрелилась. Сешнс и его жена провели немало дней, разгребая её книги, и они нашли спрятанные между их страницами письма от Мердок. В доме Сешнса отец и сын подводят меня к столу, где лежит груда спасенных ими бумаг. Эрик протягивает мне банку из-под артишоков «California Girl», в которой хранится пепел Хестер. «Добро пожаловать в южную готику», – говорит он.

Бумаги Хестер – коллекция заметок, черновиков и неотправленных писем – демонстрируют редкие проблески письменного голоса Хестер, который многие годы обольщал двух литературных гениев. Но они также свидетельствуют – неоднократно и мучительно – о тех её глубоких, подчас маниакальных чувствах, что она испытывала к ним обеим, О'Коннор и Мердок. «Я любила Фланнери с той силой, на какую я только способна. Любила, люблю и буду любить так долго, пока остаюсь собой, – написала она в черновике письма, адресованного Мердок. – Я твердо убеждена, что в нашей жизни мы снова и снова влюбляемся в похожих людей. И если следовать этой простейшей формуле, то как, во имя Господа, я могла потерять голову (или сердце, или что-либо еще) от двух таких разных людей, как Фланнери и ты?» Потом она добавляет: «Психолог мгновенно ответил мне. Вы ненавидите секс, вы хотите стать писателем, и вы лесбиянка, так что вы влюбляетесь в женщин-писательниц, с которыми чувствуете себя в безопасности».

В другом черновике письма для Мердок Хестер объясняет, что она обратилась за помощью к психоаналитику, потому что «стала сильно волноваться по поводу любопытных безумств моих писем к тебе». Об этих «безумствах» свидетельствуют, в частности, усилия Хестер, которые та прикладывала, чтобы подобрать романтические ключи к трактовке книг Мердок. «Ты – Брэдли, Фланнери – Арнольд, а я – Рейчел», – пишет она, имея в виду персонажей романа Мердок 1973 года Черный принц . В другом письме она пишет: «Это не «метафора», ты действительно Христос, а ты, Фланнери и я – мы все мужчины». Эта писанина так и осталась неотправленной, однако Мердок, видимо, получала похожие послания. Так, в адресованной Бриджид Брофи записке, датированной 1965 годом, которая хранится в Архиве Айрис Мердок в Кингстонском университете в Лондоне, Мердок в характерной ей язвительной манере включает в состав идеальной, в её понимании, команды по крикету «Э. Хестер (мою идеальную ученицу, которая считает меня Иисусом Христом и Толстым в одном лице)».

Хестер начала писать письма другим людям. «Меня зовут ХЕСТЕР, – заявила она Питеру С. Хокинсу, профессору религии и литературы в Йельском университете, написавшему книгу о прозе Мердок и О'Коннор. – Не ХИСТОН, как змей в Эдемском саду. Тем не менее, вы слышите и видите возвышенно. Вы и сами очень красивы». Это было через 10 лет после того, как «Навык существования» познакомил читателей с «А». «Не беспокойтесь, что я остаюсь анонимом, – писала Хестер. – Спросите Айрис. Она, думаю, скажет вам правду». Хокинс получил первое из этих писем в середине восьмидесятых годов. «Это были какие-то исступленные письма, – рассказывает он мне. – Они меня не беспокоили, но их автора явно что-то беспокоило». Он утверждает, что в ответ «дал понять, что я не верю, что Айрис была проповедником Фланнери». Он добавляет: «Айрис Мердок потратила 30 лет на переписку с делопроизводителем из Атланты, которая блуждала вокруг да около безумия? Эта история достойна романа Айрис Мердок».

Среди бумаг Хестер, что Сешнс показывает мне в своем доме в Атланте, я нахожу только одно письмо от Мердок. Оно датируется 1991 годом и отражает их непостижимые философские дискуссии по поводу Людвига Витгенштейна, с которым Мердок познакомилась, когда училась в Кембриджском университете. Мердок добра и терпелива. «Дорогая Бетти, – начинает она едва разборчивыми каракулями. – Возможно, было неправильно называть Л.В. холодной рыбой».

Семь лет спустя Хестер написала письмо Сешнсу, поблагодарив его за отправку ей экземпляра статьи Бэйли «Элегия для Айрис», которая появилась в журнале «The New Yorker» и в которой было подробно описано погружение Мердок в глубины болезни Альцгеймера. Хестер была опустошена, когда узнала от Бэйли о болезни Мердок: «Она моя навсегда, что бы там ни было, есть или будет, – написала она тогда в очередном неотправленном письме. – С неё начался сам мой образ мыслей. Всё равно что, хотя это и прозвучит безумно, она зачала меня. – Возможно, мы так перерождаемся и обретаем второе рождение». Когда Сешнс отправил ей «Элегию для Айрис», Хестер снова рассказала ему о том дне в 1965 году, когда Мердок поцеловала её в лоб. «Без всяких оговорок, – написала Хестер, – она – величайшее существо, с которым я когда-либо входила в такой близкий контакт».

Описание этой встречи с точки зрения самой Мердок содержится в двух письмах к Брофи, хранящихся в архиве Мердок в Лондоне. «У меня был приятный обед с Бетти Хестер, по крайней мере, мне он понравился, – написала она. – Поначалу она была слишком напугана, чтобы говорить (за исключение слов: «Ого, у меня пересохло во рту»), и вообще не могла ничего есть. Я съела антрекот, пока она так и не смогла прикоснуться к супу. Однако вскоре она успокоилась и стала почти болтливой. Атланта, штат Джорджия звучит как синоним отчаяния».

«Боюсь, что она паршиво провела время в Лондоне, – продолжает Мердок во втором из писем. – И потому, что она (в первую очередь) замерзла в своей весенней одежде, предназначенной для Атланты, штат Джорджия. И потому, что я опоздала (в чем я виню только себя: надо внимательнее читать последние страницы чужих писем). И потому, что это был её первый визит в Англию». Прощальный поцелуй, память о котором преследовала Хестер в течение трех десятилетий, в письмах вообще не упоминается.

Перевод: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ