Ширли Джексон: "Чеснок" в литературе

Фотограф Erich Hartmann

Автор статьи: Ширли Джексон

Это - заключительная, третья часть лекций о писательстве от Ширли Джексон. Они взяты из ее произведения “Давайте я расскажу вам: новые истории, эссе и другие произведения”.

Несомненной угрозой для любого писателя, - писателя начинающего или опытного, - является читатель. Читатель - это, своего рода молчаливый партнер всего писательского бизнеса, и работа считается неполноценной, если ее никогда не читали. Читатель для писателя - единственный истинный безжалостный враг. На стороне читателя всё: ему, в конце концов, достаточно захлопнуть книгу и вся работа писателя лишается смысла. Более того, читатель имеет преимущество перед начинающим писателем, ведь он-то опытный читатель, и уже прочитал множество книг от Шекспира до Джека Керуака. Не важно, что он читает, историческую рукопись, глянцевый журнал, или, проявив огромную любезность, идет в книжный магазин и отдает деньги за книгу, все равно для писателя он остается врагом №1, которого необходимо победить любым способом, даже вовлекая читателя в жестокое сражение.

Просто представьте себе это создание, этого увальня - читателя, который покачивается в удобном гамаке, зевает и слегка рассеян; стакан освежающего чая, полдюжины легких романов и пара журналов находятся рядом, чтобы он мог дотянутся до них, не вставая; на столе стоит небольшой телевизор, а солнце лениво освещает комнату, погружая ее в сонную дымку. А теперь попросите его выбрать роман, - роман, над которым работали до изнеможения, полировали его, бесконечно редактировали, вкладывали в работу титанические усилия, - и попросите прочесть его, лежа на гамаке. Жестокое сражение - это только половина успеха, - приветствуется любой хитрый трюк, не нарушающий правил писателя.

Теперь этот несносный хам действительно может стать серьезным читателем, он может и вправду намереваться прочитать этот роман, но ведь любому читателю проще не прочитать книгу, чем прочитать ее. Предположим, его не впечатлила аннотация, или название не показалось многообещающим, ну или просто не понравилось имя главного героя. Представьте, что иллюстрация к книге дает понять, что книга будет о любви, а читатель недавно уже читал что-то подобное и ему хочется разнообразия. Теперь уже, конечно, писатель не может прыгать вокруг читателя и изменять название, героев, иллюстрации, в надежде, что именно эта книга увлечет читателя. Конечно, это работа писателя - зацепить и привлечь публику: если этот читатель не выносит любовных историй, то, ни больше, ни меньше, это работа писателя - заставить своего врага прочитать этот любовный роман и полюбить его вопреки всему. Используя любые способы, писатель должен завладеть интересом читателя и подогревать его на протяжении всего произведения.

Вот она - самая главная западня начинающих писателей: их истории, чаще всего, просто-напросто неинтересны. Легко быть увлеченным историей, которую пишешь сам и предполагать, что интерес, с которым вы пишете эту историю автоматически передастся читателю. “Если это так важно для меня, - говорит писатель сам себе, - значит, и читатель сочтет это произведение таким же важным”. А читатель, приоткрывая один сонный глаз думает, что тип, который написал эту вещь, конечно, славно поработал, но и только. Забавно, как легко можно находить недостатки, пока читаешь.

Любая дискуссия на тему того, что может или не может захватить интерес читателя - безнадежна. Любой редактор журнала может давать бесконечную, бессмысленную и банальную статистику того, что люди читают больше, а что меньше, но, в конечном счете, ни одно произведение какого угодно типа, какого угодно издания никогда не увлечет читателя, пока писатель сам не использует все свое мастерство и не поставит себе цель - заинтересовать читателя.

Я хочу назвать это явление - “чеснок в литературе”, так как не вижу более яркого названия для тех писательских приемов, которыми пользуется автор, чтобы иметь огромное преимущество над конкурентами и противником. Часто мы рассматриваем рассказы, как простой отчет о событиях, где одно сменяет другое, и все это в суровых рамках места и времени, связано между собой и закончено.

Даже при написании рассказа существует тенденция к обесцениванию средств выразительности: “Оставьте метафоры и символы, картины и прилагательные поэтам и композиторам”. Тем не менее, даже в таких суровых рамках, у писателя есть достаточно пространства, чтобы использовать, - и тут как раз появляется этот “чеснок”, - свое мастерство бережливо, расставляя правильно акценты и подчеркивая нужные слова. Естественно, каждый писатель имел дело в той или иной форме со средствами выразительности, и существует много жалких примеров того, как писатель запутывался в громоздких метафорах, которые вышли из-под контроля, убивая всех персонажей и ломая предложения. Огромные метафоры лучше оставить для людей, у которых больше пространства для письма, например, целый роман. А вот прилагательные всегда хороши, особенно необычные, придуманные самим писателем.

Однажды я присутствовала на симпозиуме по народной музыке и самые первые слова самой первой лекции меня так зачаровали, что я немедленно покинула это место. Оратор объявил, что его лекция предназначена для тех, “кто занимается музыкой и знает толк в банджо”. И с тех пор мне всегда хочется использовать подобную фразу, - позвольте мне прояснить мое нынешнее положение словами “моя статья предназначена для тех, кто занимается писательством и знает толк в средствах выразительности”, и посмотрите, как далеко это зайдет.

Я действительно собираюсь поговорить о средствах выразительности, о символах. Мне кажется, что современная проза стала более прямолинейной, простой и ясной, что мы как-то позабыли о наиболее полезных инструментах писателя, приемах, которые отделяют художественную литературу от обычного отчета о событиях, работу воображения от ежедневных сухих сводок. Из этого всего, наиболее важным и наиболее пренебрегаемым средством являются символы. Я использую слово свободно, потому что в любом другом месте оно имеет совершенно другой смысл, и я не знаю можно ли слово на своем месте заменить другим. То, о чем я говорю, лучше всего ассоциируется с теорией актерской игры, которая кажется мне очень полезной для писателей: прежде чем приступить к роли, актер знакомится с героем, которого он будет изображать, составляет для себя множество образов, мысленных рисунков и уделяет большое внимание, казалось бы, незначительным мелочам, которые составляют личность персонажа.

Таким образом, получается, как минимум, одна основная картина или несколько - для каждого персонажа, - чьи главные отличительные особенности писатель всегда имеет в виду; и по мере того, как расширяются эти картины, сам персонаж растет, и это скопление материала и информации о представляемой картине медленно создает объемный портрет героев. Различные особенности, которые принадлежат персонажу, - манера разговора, манера двигаться, какая-нибудь особенность, физические черты, - каждую мелочь персонаж должен взять на себя, и, окутать, словно парфюмом, сущность, которую он изображает. Подобно тому, как какой-нибудь запах может пробудить в нас целое воспоминание, основное описание героя должно пробуждать в читателях объемный образ персонажа и его место в истории. В результате, естественно, что герои начинают отличаться друг от друга в сознании читателя, становятся совершенно самостоятельными, и к концу книги их уже невозможно перепутать, также как невозможно перепутать и банку с фасолью и жемчужное ожерелье.

Предполагается, что истории нуждаются в сильных персонажах. В них такие персонажи способствуют действию, даже если являются второстепенными. В случае, если история не требует никакого определенного атрибута для этого героя, предположим, что автор произвольно присвоил ему образ птицы. Для этого ему не нужно называть героя “птичьем” именем, ведь его жесты и привычки сами по себе птицеподобны: его речь пронзительная, а голос щебечущий, а в своем появлении “на сцене” он будет есть орехи или попкорн, которые он стремительными проворными движениями забрасывает себе в рот. И даже если этот персонаж больше не появится на страницах книги, он все равно будет жив в истории и, возможно, добавит глубины и фантазии.

Как я уже сказала, то, что я называю картинами, или символами, или “чесноком”, придает окраску истории и надолго сохраняет ее в памяти. Рассказы, в конце концов, составлены лишь из слов. Персонажи - это всего лишь краткое описание внешности, деталей. В рассказе действительно не хватает места и времени, чтобы рассматривать одного героя в мельчайших деталях. События - это просто наброски, достаточные для того, чтобы создать образ какого-то действия, не вдаваясь в подробности. И еще: в рассказе нет места более, чем одной идее или теме.

В этих строгих ограничениях писатель должен работать так живо, как только может, изображая все, на что способен, опираясь на интересы читателя, надеясь, что одного-единственного слова будет достаточно, чтобы читатель заглянул глубже. Нужно напомнить ему о какой-нибудь эмоции, чтобы он добровольно последовал по тропе рассказа. Большое количество жизненных ситуаций знакомо нам по собственному опыту, а одно или два слова вполне могут обогатить историю ярким образом. Взять, к примеру, выражение “подоходный налог”. Существует, конечно, совокупность чувств, которые переполняют нас от одного только звучания слов; нет на свете двух людей, которые ощущают одно и то же, говоря о подоходном налоге, но нет сомнений в том, что каждый что-то чувствует; горестный или шутливый намек на подоходный налог всегда встретит отклик у читателей. Существует много мощных слов, которые работают на писателя, но наряду с такими словами, в истории должны присутствовать и слова, и фразы, которые будут “вкусными” только в рамках конкретно данного рассказа, вкратце, - как чеснок в пище.

Возможно, все станет еще понятнее при помощи примеров. Рассмотрим идею сказочно безумной истории: глупая молодая девушка, одинокая, влюбляется в мужчину, которого только что встретила, и вышла за него замуж, не зная кто он и откуда. Во время их медового месяца, который они проводили, снимая коттедж на берегу моря, жена, затеяв разговор с соседом в продуктовом магазине, узнает от него, что по слухам ее муж - известный убийца, один из тех, которые убивают своих жен и наживаются на страховке. Теория соседа сломила дух молодой жены, поскольку никто в округе не был склонен принимать участие в надвигающейся драме; никто точно не был уверен, тот ли самый убийца ее муж, но, с чисто соседской заботливостью, молодой девушке предлагают не терять бдительность. Вообразите, как эта молодая глупая девица, открыв рот, слушает истории о жестоких убийствах: он всегда убеждает жену написать завещание в его пользу, потом топит тех в ванной, естественно, пока они ее принимают, и для убийств он всегда выбирает ночь в полнолуние, дарит жене коробку конфет и букет роз в тот день, когда собирается убить ее.

Наша молодая жена была в этот момент в продуктовом, поскольку покупала бараньи отбивные на ужин. Ей предстояло вернуться в пустой коттедж и ожидать прихода мужа. Она знает где он - ушел оформлять различные документы, в том числе и завещание, которое она недавно подписала. Она знает, что этой ночью будет полнолуние, потому что он сделал романтичное замечание об этом, прежде чем ушел утром. Он должен прийти домой с минуты на минуту. Она намеревалась надеть свое самое красивое платье, приготовить ему вкусный ужин, а потом, возможно, погулять с ним по набережной, любуясь на луну. Теперь же, получив такую информацию, что ей оставалось делать? Стоило ли ей попытаться принять ванну быстро, до того, как он придет? Стоит ли ей вообще беспокоиться о том, чтобы приготовить ужин на двоих?

Предположим, что пока она колебалась, ее муж вернулся домой раньше. Он принес коробку конфет и огромный букет красных роз. Всю историю теперь можно привести к завершению, не возвращаясь опять к известным фактам. С одной стороны, жена, как порядочная девушка, должна поблагодарить мужа за подарки, но с другой стороны как она может сказать: “Я знаю, с какой целью ты их принес”? Этот разговор, на самом деле, был бы ужасно смешным, особенно зная, что позиция мужа была неясна, ведь никто точно не был уверен в том, что он убийца. Если он не убийца, то его реакцией на замечание перепуганной жены о том, что она сегодня не будет мыться, было бы крайнее удивление; в конце концов, вряд ли она вообще когда-нибудь советовалась с ним о необходимости принятия ванны. Лично я вижу окончание истории таковым: жена, обезумевшая от неизвестности, дико крича: “Хорошо, хорошо, если это сделает тебя таким счастливым, я пойду и приму эту чертову ванну!”, а муж будет абсолютно ошарашен, - ну или просто притворится удивленным.

В этом рассказе не нужен момент, где жена спрашивает мужа в упор, не намерен ли он ее убить, или момент, когда муж разоблачает себя и объявляет о своих планах. Если бы история закончилась там, где я ее прервала, одно лишь дополнительное предложение могло быть дать читателю логичное завершение.

Я приведу другой пример, на этот раз из моего собственного романа, где я столкнулась с проблемой, решить которую можно было бы только взяв за основу факты и приправив их символами. Перед этим, хочу отметить, что я - единственный писатель, который в состоянии верно проанализировать и интерпретировать мою работу. Было бы слишком самонадеянно с моей стороны, если бы я взялась интерпретировать цели произведений других авторов. Я знаю как и почему я это писала, а с другими писателями мне оставалось бы лишь угадывать, что они имели в виду. Поэтому пример из собственной прозы я привожу далеко не из тщеславия.

Если я говорю “белый кот” всем вам, я осмелюсь сказать, что в этой фразе заложен смысл. Почти каждый сможет представить себе белого кота или идеи, связанные с белым котом. Существует много идей, связанных с этим, как существует и много белых котов. Проблема писателя, который хочет создать символ, состоит в том, чтобы изобрести такого белого кота, который потом всегда будет ассоциироваться у читателей именно с его произведением. В книге, которую я только что закончила, Призрак дома на холме , нагромождение различных символов было единственным способом управлять особенно трудными эпизодами. Моей проблемой было увезти Элеонору, женщину тридцати двух лет, из ее дома в Нью-Йорке. В ходе этого путешествия, с которого начинается книга, героиня была задумана как персонаж, которому сочувствуешь, главная героиня книги, которая показана абсолютно одинокой и несчастной. Одновременно с этим, для читателя необходимо было придумать переход от разумной среды города к менее правдоподобной атмосфере дома с привидениями. И приготовления к дальнейшим событиям, к последующим ужасам и реакциям Элеоноры, должны были быть тщательно продуманы. Читателя нужно было заставить идентифицировать себя с главной героиней, чтобы потом, когда Элеонора будет встречать в доме различные потусторонние явления, читатель вместе с ней бы поверил в реальность происходящего. Вот это было трудно.

Я подумала, что лучший способ привести читателя и Элеонору в атмосферу нереальности, - эта работа над тем, как оба они начнут допускать, что фантазия - реальна, создав такую сказочную атмосферу грез, соответствующую обстоятельствам, в которых оказалась Элеонора. Она едет 2000 миль в одиночку, и это нормально, что она рассказывает сама себе небольшие истории. Атмосфера сказки начинается еще в Нью-Йорке, когда главная героиня идет к гаражу, где стоит ее машина и сталкивается со старой женщиной, которая, в лучших традициях злых ведьм, реагирует очень злобно, но в конце концов успокаивается, а когда Элеонора садится в машину, та ей говорит: “Я буду молиться за тебя, дорогуша”. Элеонора считает это хорошим предзнаменование для путешествия, по поводу которого у нее у самой имелись дурные предчувствия. И как только она отправляется в поездку, маленькая старуха уже сидит у нее в сознании. Элеонора едет через маленькую деревушку и восхищается старым красивым домом со статуями льва на ступенях, и за минуту или около того, она уже нарисовала всю свою будущую жизнь в этом доме с каменными львами: как она моет их морды каждое утро, как она сама живет в доме долгие годы в затишье и изяществе, элегантно старея на пару с той маленькой старушкой, попивая черничное вино и ухаживая за этими прекрасными статуями.

Когда она почти закончила мечтать о львах, она проезжала вдоль изгороди из олеандра и вообразила, что ей нужно остановить здесь машину, пройти через ворота и зайти в замок, который волшебным образом освобождается от заклятия после ее прихода. Она представляет, как побежит по тропинке до террасы замка, где есть фонтаны, львиные статуи и маленькая старая женщина, на самом деле королева, - и все это уже долгое время ожидает принцессу, которая своим появлением развеет злые чары. И вот, она подходит к маленькому коттеджу, почти погребенному в розах, и на лестнице видит белого кота, греющегося на солнце. Она думает, что, возможно, ей стоит остаться здесь навсегда, жить до самой старости, проводя вечера перед камином с львиными статуями и любуясь на заросли олеандра и роз за окном. Она бы варила приворотные зелья для деревенских женщин и собирала бы лечебные травы в лесу.

После того, как Элеонора проехала сотню миль, она остановилась в гостинице на обед, и в это время маленькая девочка за соседним столом рыдает и брыкается, потому что она согласна пить молоко только из своей любимой “звездной чаши”. Элеонора думает с восторгом, что конечно же, звездная чаша - вещь жизненно необходимая для героини сказки; а мать этой девочки, тем временем, объясняет официантке, что “звездная чаша” - это на самом деле чашка с рисунками звезд внутри нее, - чем больше девочка выпивает молока, тем больше видит звезд.

И главный акцент всего путешествия делается на том, что героиня страстно желает иметь свой собственный дом, свою собственную волшебную звездную чашу, которая поможет ей побороть бессодержательность и одиночество, с которыми она всю жизнь жила под одной крышей. Для этого были использованы пять символов. Первый - старушка, которая молится за Элеонору, второй - две каменные львиные статуи, третий - кусты олеандра и роз, четвертый - белый кот и, наконец, звездная чаша. Теперь становится ясно, что словосочетание “белый кот” играет сейчас только в данном контексте, все остальные символы неразрывны друг с другом, и все они призваны указывать на одиночество и скитания в поисках родного дома.

Эти искусственно нагруженные смыслом слова теперь следует использовать с крайней осторожностью, и опять мы сталкиваемся с тем, что я называю “чесноком в литературе”. Загруженные конкретным смыслом слова можно использовать так, что они придадут произведению пикантности и яркости, а можно ошибиться, использовав их не там где надо, и это полностью загубит все впечатление. В данном примере, эти символы можно было использовать лишь в небольшом количестве и там, где хотелось показать одиночество героини и ее страдания. Если кто-то из персонажей книги сказал при Элеоноре, что не любит котов, то она сразу сказала бы в ответ, что сама любит только белых котов, при этом вызывая в воображении читателя одинокий коттедж с двумя львиными статуями, окруженный кустами роз и старушку, молящуюся за Элеонору.

С одной стороны, наличие таких вот нагруженных смыслом фраз запрещает любое необдуманное упоминание их в тексте, потому что у читателя невольно произойдет отсылка к этой картине с коттеджем и розами. Элеонора, например, уже не может восхищаться двумя фарфоровыми статуэтками льва, не может иметь дел с любыми котами, не может пить из чашки с розовым дном, поскольку даже тогда происходит отсылка назад. Более того, как только один из этих символов появляется в тексте, он мгновенно собирает на себя новые значения, как, например, немного позднее, в книге. Элеонора хочет произвести впечатление на одного из персонажей, - она хвастается, что когда была маленькая, пила из “звездной чаши”, и это заставляет читателя встрепенуться, ведь он-то знает, что пила из такой чашки не она, а та странная девочка из гостиницы. Присваивая себе эту чашку со звездами, Элеонора как бы невольно снова упомянула о своем одиночестве: она нарисовала себя на месте той девочки в окружении любящей мамы и доброго папы, потакающего всем ее прихотям.

К тому же, начинает казаться, что Элеонора проникла в ее фантазии, в этот сказочный мир, где она любима, и даже вообразила себя принцессой счастливого детства. По мере того, как Элеонора один за другим присваивала эти символы себе, она уходила от своей реальной несчастной безликой жизни к очень опасной, нереальной, но счастливой. К концу книги Элеонора смотрит на других героев и думает: “Я помню тебя, - мы давным-давно пили чай на террасе моего коттеджа с львиными статуями”. Ее последняя грустная фраза, сказанная когда она уезжала из этого дома с привидениями такова: “Ничто не причинит мне вреда, пока кто-то за меня молится”.

Эта фраза показывает, что Элеонора совершенно затерялась в фантазии, реальность большое не касается ее, и она в безопасности, потому что абсолютно верит в это. Остальные персонажи, когда слышат рассказ Элеоноры о ее коттедже с львиными статуями и кустами олеандра и роз вокруг него, считают, что достаточно разумно отправить ее туда, ведь они уверены, что там - ее настоящий дом.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ