Кабинет писателя

Под сенью деревьев, рядом со шкафом, набитым сладостями, бок о бок с привидением известного художника – шесть писателей рассказали о местах, где они любят работать.

Дэвид Хэйр

Я работаю в старой студии в Хэмпстеде, которая раньше принадлежала художнику Марку Гертлеру. Здесь он написал свой антивоенный шедевр «Карусель», который сегодня находится в галерее «Тейт Британия», а также пытался, но не смог, соблазнить Дору Каррингтон. Он покончил с собой в другой студии выше по улице. Эти события описаны в фильме «Каррингтон» с Эммой Томпсон в роли Доры и Руфусом Сьюэллом в роли Гертлера. Должен признаться, я не разрешил им снимать фильм в моей студии, потому что видел, какой беспорядок может оставить после себя съемочная группа.

Когда в 1992 году я нашел эту студию, она продавалась уже 8 месяцев. Понятия не имею, почему никто ее не купил, ведь в Лондоне, как и в других больших городах, не так уж много зданий, построенных по проекту художников. Иногда я даже чувствую себя виноватым за то, что работаю в студии, за обладание которой мои друзья-художники могли бы убить. Но она имеет ряд преимуществ для сценариста. Она достаточно большая для репетиций – здесь, не мешая друг другу, могут с комфортом усесться десять актеров. А если разговор с режиссером становится слишком напряженным, всегда можно отправиться на прогулку в Хэмпстед-Хит. Я работаю здесь каждый будний день больше 20 лет, но переночевал лишь однажды – перед свадьбой.

Единственный недостаток этого места заключается в том, что оно идеальное – тихое, светлое, воздушное, с высокими потолками. Я не смогу сослаться на плохие условия, если напишу скверный сценарий. Столь большое пространство требует серьезной работы. И мне становится очень стыдно, когда я ее не делаю.

Дженет Уинтерсон

В детстве, когда мама сердилась и хотела, чтобы я замолчала, она сажала меня в угольный сарай. В угольном сарае ты, либо считаешь куски угля, либо жалеешь себя, либо в грязи и темноте придумываешь истории, которые составляют тебе компанию. Именно это я и делала. А еще у нас был уличный туалет, где я при свете фонарика читала книги, которые были запрещены в нашем доме – все, кроме Библии и книг о Библии. Поэтому любой сарай кажется мне хорошим местом для творчества. Естественно, когда у меня появилась такая возможность, я построила большой сарай, который назвала «моя студия». Снаружи он отделан дубом, внутри – крашеной сосной.

В дровяной печи я сжигаю книги, которые мне не понравились. Нет ничего хорошего в том, чтобы писать чушь и подшивать ее в архив. Плохо написанное не улучшится со временем, да и архив не волшебный. Мой совет – сжигайте плохое, согревайтесь и доверяйте творческому духу, живущему в вас.

Я работаю за столом, сделанным из вяза в XVII веке. Сижу на кресле, созданном Уильямом Моррисом для движения искусств и ремесел. Возле одной из стен у меня стоит дешевый кухонный стол, а на нем печатная машинка, блокнот и ручки. Они там для того, чтобы возиться с идеями. Мне нравится стук пишущей машинки, особенно клавиш Shift и Пробел, а еще мне нравятся ручки и бумага.

Летом я срезаю себе цветы в саду и работаю с открытой дверью. Зимой я просыпаюсь рано и топлю печь. Я живу в лесу, и рубка дров является хорошим упражнением для развития дисциплины. Я никогда не пишу о том, что происходит в вашей голове, все, что я пишу – обо мне, а это включает и мое тело в различных его состояниях. По правде говоря, я ненавижу постоянно находиться в помещении и сидеть, но я люблю писать. Деревянная студия сглаживает это противоречие.

Люк Санте

Кабинет занимает половину подвала в моем доме, который построен в 1929 году. Сюда проникает мало естественного света, но для меня это не проблема, ведь я больше 10 лет прожил в двухэтажном многоквартирном доме в Нижнем Ист-Сайде. Взамен у меня есть это пространство с книжными полками протяженностью около 25 футов. Я всегда хотел, чтобы мои книги находились в моем кабинете, и почти все они там, кроме книг по искусству и фотографии, который лежат в столовой наверху, и некоторых книг, которые не влезли и хранятся в других комнатах подвала.

Книги в моем кабинете находятся не только потому, что я уважаю их и мне нужно искать информацию, но и потому, что они представляют собой внешний жесткий диск для моего мозга. Работает это так: я пробегаю глазами строчки, освежая память, переформулирую мысли и выявляю пробелы в моей аргументации. Я до сих пор использую стол и офисный стул 20-х годов, которые были независимо друг от друга подарены мне друзьями в 70-х. Стол – это подарок от дорого мне человека, который уже умер, а кресло специально переделано под мое тело: я могу сидеть на нем, скрестив ноги, что невозможно делать в современном офисном кресле. Я строго соблюдаю традицию послеобеденного сна, поэтому в моем кабинете стоит диван с футоном.

У меня много разных картин. Я не очень сентиментальный человек, поэтому среди них мало изображений со смыслом, хотя несколько все же есть, включая портрет деда в рамке. У меня также есть карта железных дорог Нью-Йорка 1902 года, большая эмалированная вывеска бензоколонки, фотография саркофага Виктора Гюго, плакат фильма 1930-х годов с великой французской певицей Дамией в главной роли, приглашение присоединиться к организации «Lettrist International», фотография Хэнка Уильямса и группы «Drifting Cowboys» и два маленьких коллажа, которые дал мне Жан-Мишель Баския в 1979 году. Когда я соберусь переезжать, хочу взять эту комнату с собой такой, какая она есть.

Джейн Смайли

Наш дом расположен на скалистом склоне холма, и через единственное окно в комнате, где я пишу, видны листья, галька и немного отраженного солнечного света. В моем кабинете две двери – одна ведет на кухню (я могу работать и следить за карамелизацией лука или приготовлением бульона), одна в спальню (я могу видеть деревья и цветы в ящике на заднем дворе). Моя комната неяркая и в ней полно книг – прочитанных, непрочитанных и тех, которые я только собираюсь прочитать, а также старой мебели. Я никогда не обращаю внимания на беспорядок, ведь он напоминает мне, что я могу выбрать – или писать, или убирать. Я всегда выбираю писать.

Я пишу на ноутбуке, который расположен на специальном передвижном столе. Чтобы не склоняться над ним, я использую кресло с откидной спинкой. Так у меня не болят плечи и шея. Мои любимые вещи в кабинете: коробка с собачьими игрушками, книги и предметы искусства. На левой стене висит изображение моего мужа, который держит перед лицом свою фотографию в молодости. Она создана партнером моего кузена. Над столом, который я не использую, весит уютный равнинный пейзаж – первый предмет искусства, который я самостоятельно купила в Остине, Техас. Другие рисунки и картины изображают лошадей и собак. Справа от моего стола расположен конфетный шкаф, в нем полно орехового тоффи и лакричных пастилок. Они помогают быстро вызвать вдохновение. Я никогда не любила уединение в своем кабинете, предпочитая шум, толкотню, входящих и выходящих людей, телефонные звонки.

Патрис Нгананг

Когда я дома, я пишу почти везде, но обычно начинаю в гостиной перед тем, как переместиться в сад. Сад – мое любимое место, но погода позволяет использовать его только весной и летом. Пространство это обитаемо: ночью его населяют светлячки, днем – птицы, а зимой появляются олени. Прошлой зимой олень остался с нами на целый месяц, он сидел под магнолией, под которой я пишу летом. Она укрывала его от снега. Мой главный литературный товарищ – птица кардинал, которого я называю Кардинал, потому что он король нашего сада. Иногда он стучит в окно моего кабинета в доме, словно напоминает о том, что сад зовет меня.

Я сижу на красной скамейке, вокруг разбросаны бумаги и блокноты. Размышление для меня – основная часть писательства. В такие моменты сад исчезает и превращается в мир, о котором я пишу, в мой родной город Яунде в Камеруне. Я прекращаю писать в полдень, сидя в саду под деревом.

Зима и дождливые дни – другая история. Одной из причин, почему меня привлек мой столетний дом, была хижина. Когда-то она служила домом для уток, кур и кроликов. Теперь я использую ее для работы над своим романом и, чтобы уйти от погоды, дома, сада и Кардинала.

Валерия Луиселли

Моя студия располагается на четвертом этаже особняка XIX века. Восточные окна смотрят на нашу крышу. За ней я вижу верхушки деревьев. Поздно ночью кларнетист играет гаммы. Солнце встает на востоке за многоквартирными домами. Маленькое западное окно выходит на Конвент Авеню, его густые столетние деревья. Иногда из окна на верхнем этаже дома напротив нашего женщина высовывает руку с тростью и бросает оскорбления в адрес прохожих. Ее проклятия очень изобретательны.

Я делю эту комнату с мужем с тех пор, как 5 лет назад мы переехали в Гарлем. Это история, скорее, о нехватке места, чем об избытке любви. Между нашими столами заключен священный акт о почтительном молчании. Кресла мы принесли с улицы и редко используем для чтения. Муж пишет быстро, с шумом колотя по клавишам своего черного компьютера. Я медленно печатаю указательным пальцем на клавиатуре серебристого ноутбука. Его узкий письменные стол полон реликвий, мой же широкий и свободный.

Я всегда восхищалась писателями, чьи студии выглядят, как законченный проект: каждый предмет на своем месте, нет случайных вещей; паззл, в котором каждый кусочек точно соединен с другим. В моей студии ничего такого нет. Когда некоторые наши друзья развелись и переехали в маленькие квартиры, мы унаследовали ненужную им мебель. Родственник умер, и мы унаследовали часть его вещей. Друзья уехали из Нью-Йорка, оставив нам растения, чемоданы, старую технику. Бывают дни, когда я думаю, что жизнь среди обломков чужих жизней – плохой знак. Но, возможно, автор художественных книг и должен собирать вокруг себя призраков, чтобы научиться жить в мире с ними.

Перевод: shmidtnv
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ