Женщина вне времени: Ребекка Солнит о научно-фантастическом романе-антиутопии Мэри Шелли «Последний человек»

Во славу поистине новаторской писательницы

В наше время  Мэри Уолстонкрафт Годвин Шелли широко известна в качестве автора первого научно-фантастического романа «Франкенштейн» , написанного в 1818 году, что по определению делает её автором и второго романа, о котором и пойдёт речь. Возвращаясь к жизни и творчеству Шелли, я жалею, что не могу воспользоваться одним из любимых приёмов жанра научной фантастики, путешествием во времени, и помочь ей избавиться от недугов и маскулинности, ставших причинами самых больших огорчений в её жизни.

С помощью машины времени я бы отправила медпомощь в прошлое, вплоть к её рождению в 1797 году. Если бы за её матерью, легендарной писательницей-феминисткой  Мэри Уолстонкрафт Годвин (1759-1797), ухаживал врач с большей заботой о стерильности, чем тот, чьи немытые руки, скорее всего, и послужили причиной заражения и повлекли смерть, её дочь, возможно, не осталась бы без матери. Стороннее вмешательство, пожалуй, могло предотвратить и смерти троих из четырёх детей Мэри Шелли в столь раннем возрасте, что стало для неё душераздирающим опытом.

Из-за совершенно других сложностей нам пришлось бы отправить её в будущее, поскольку на жизнь Шелли повлияли не только медицинские реалии её времени, но и ограничения, наложенные на неё как на женщину. Как и мужчина, она бы изучала английскую интеллектуальную жизнь XIX века и ничем бы не жертвовала, живя с будущим супругом до замужества. Как женщину, её усилия снова и снова сводили на нет.

Её воображение само по себе в какой-то мере ограничивалось тем временем. В других, оно парило, подобно парящим над пейзажем конца XXI века дирижаблям в «Последнем человеке» . И во «Франкенштейне», и в этом романе она просто обходит условности христианской теологии, чтобы переосмыслить мир.

В первом романе жизнь создана не Богом и не биологией, а учёным; во втором — людям грозит вымирание, даже если христианского апокалипсиса и Страшного суда не предвещается, чума — это естественная, а не божественная кара. Остальная жизнь продолжает расцветать без нас. Люди ни необходимы для жизни на земле, ни вершины творения.  Чарльз Дарвин был всего лишь школьником, когда она писала эти романы, и открытия, которые он и геологи сделают в понимании земли и её живых существ, ещё не произошли.

Поэтому Шелли шла напролом в одиночестве. То, что в «Последнем человеке» природа процветает без людей, напоминает о современных экологических взглядах, в частности, в книге  Алана Вейсмана   «Земля без людей» 2007 года, он представляет, как природа будет восстанавливаться, если наш вид внезапно исчезнет.

В эпоху климатического хаоса, когда люди очевидно источники разрушений от полюса до полюса, от океанов до горных вершин, от горящих лесов до затопленных равнин, мир без нас может быть скорее благословением, чем проклятьем. Нынешний план «30 на 30» нацелен на сохранение к 2030 году тридцатипроцентной доли земли и моря, с помощью секвестрации углерода, реализуя отход человека более позитивным образом.

И всё же процветающий мир природы не долгожданное зрелище в «Последнем человеке», и её протагонист заявляет: «Мы страшились тёплого воздуха — страшились безоблачного неба, земли, покрывшейся цветами, и зазеленевших лесов, ибо земля уже не казалась нам жилищем, а только могилой...» Позже он видит, как вся природа процветает: «Где было тут зло? Где страдание? Не в безветренном воздухе и не в бушующем океане; не в лесах и не в плодородных полях; не среди птиц, оглашавших леса своим пением; не среди животных, нежившихся на солнце».

С точки зрения нашего времени, катастрофа, оставившая нетронутым мир природы, кажется отрадой. В 1826 году такое сокращение численности вида приводит к одному временному благу: социальному и экономическому равенству выживших, поскольку титулы и звания перестают что-либо значить, а дворцы и сокровища становятся доступными для всех.

Мэри Шелли проявляет мятежный интерес к равенству и отвращение к монархии, когда пишет о том, что правление наследственных элит грозит вернуться: «В людях вновь ожил почти угасший монархический дух. Добровольные рабы готовы были подставить шеи под ярмо». Это так возмутило рецензента, что он написал: «Король Англии, в соответствии с пожеланиями народа, оставит трон, чтобы дать дорогу установлению республики. Сможем ли мы удивиться чуме, которая последует и уничтожит всех жителей земли? Если убрать священную соль королевской власти, что же убережёт мессу от разложения?»

В таком смысле её роман носит подрывной характер. В другом — это общепризнанно. В романе она свергает с престола королей, но не мужей. Протагонисты «Последнего человека», «Франкенштейна» и некоторых других её романов — мужчины, ибо, несмотря на известное убеждение её матери против подавления женских перспектив, она не может или, по крайней мере, не представляет себе, чтобы женщины, обладающие свободой воли, могли так полно участвовать в жизни.

Взамен она чревовещает с помощью рассказчиков-мужчин, отчего кажется, что она смотрит на женщин их глазами. Хорошие женщины в «Последнем человеке», пусть и живут в 2073 году и после, остаются сдержанными жёнами, преданными матерями и послушными племянницами. Лишь второстепенная героиня Эвадна выбирает более авантюрный и творческий путь и играет характерную роль в общественной жизни, пусть и за определённую цену.

Сама Шелли прожила жизнь странным образом балансирующую между красноречием и молчанием, уступчивостью и приключениями. В своём дневнике за 1822 год она вспоминает, как шестью годами ранее, на вилле поэта лорда Джорджа Гордона Байрона , на озере Комо, «неспособность и робость всегда мешали мне участвовать в ночных беседах», поэтому она просто слушала, как беседовали её будущий муж Перси Биши Шелли , Байрон и другие мужчины.

Именно во время такой беседы, когда из-за чрезвычайно холодного лета они сидели взаперти, Байрон предложил каждому написать историю о привидениях. Благодаря выдающемуся наброску того вечера, «Франкенштейн» изначально был опубликован анонимно, а её мужу иногда приписывали авторство (а позже «Последнего человека» робко приписывали «автору «Франкенштейна»). Это окольная месть за то, что девушка, едва осмеливавшаяся заговорить, написала роман, который к XX веку приобрел в общественном сознании гораздо большее значение, чем всё то, что делали эти мужчины.

Пока был жив её муж, она зависела от его доходов и прихотей, а он часто был капризен, недальновиден и чёрств. Когда он умер, его враждебно настроенный отец, сэр Тимоти Шелли, выделил ей и её оставшемуся в живых ребёнку скромное пособие при условии, что она замолчит, из-за чего она была вынуждена публиковаться анонимно, стараясь зарабатывать на жизнь писательством.

«Последний человек» показывает противоречие между тем, чего она хочет (исследовать идеи и создать аллегорию для глубокого чувства потери и одиночества) и тем, чего, по её мнению, может захотеть рынок. Поэтому её цветистый, а иногда витиеватый стиль прозы, и эмоциональная жизнь её персонажей кажутся обычной обстановкой в совершенно нетрадиционных условиях.

До романтизма слово «одиноко» в основном означало одиночество, изолированность, как для обозначения изолированных мест и объектов, так и для обозначения одиноких людей (словарь доктора Джонсона в издании 1755 года даёт обозначение как «одинокий, склонный к уединению»). В нём не было того чувства печальной тоски и обездоленности, которое оно вызывает сейчас. Ровесники Мэри Шелли и их ближайшие предшественники, первое поколение поэтов-романтиков, были озабочены одинокими личностями, изгоями, сиротами и одиночеством. Многие из них писали о мифической фигуре Агасфера, а  Сэмюэл Тейлор Кольридж изобразил старого морехода по его образу (одно из детских воспоминаний Шелли, как она пряталась за диваном, когда Кольридж декламировал стихотворение  её отцу и мачехе).

Среди всех них Шелли, вероятно, единственная, чья жизнь в наибольшей степени была связана с реальным переживанием одиночества, которое она превратила в литературную тему, став истинным романтиком. После смерти матери, писательницы-феминистки Мэри Уолстонкрафт, её воспитывали чёрствая мачеха и отец, ценящий её интеллект больше забот о её благополучии. Когда в возрасте шестнадцати лет она сбежала во Францию с женатым Шелли, её отверг и осудил даже собственный отец за нарушение сексуальных правил, ограничивающих жизнь женщин.

Эта стигматизация сохранялось и после самоубийства первой миссис Шелли и её брака с поэтом. За восемь лет совместной жизни она перенесла по меньшей мере пять беременностей, в результате которых трое из детей умерли в раннем возрасте и произошёл выкидыш. После выкидыша она едва не умерла от потери крови, которое случилось за несколько недель до гибели её молодого мужа и его друга в результате несчастного случая на лодке в начале июля 1822 года. Ему было почти тридцать, ей ещё не было и двадцати пяти. Её дневник внезапно обрывается после его смерти, а затем через несколько месяцев записи возобновляются: «Теперь я одинока... о, как одинока! Звёзды видят мои слёзы, а ветры пьют мои вздохи; но мысли мои — запечатанное сокровище, которое я никому не могу доверить».

В апреле 1824 года умер Байрон, судя по всему, от малярии и потери крови после того, как врачи, как повелось в медицинской практике того времени, неоднократно пускали ему кровь. Пусть её отношения с Байроном и были противоречивыми, она глубоко переживала его смерть и, как часто говорят, создала по его образу Раймонда из «Последнего человека». В дневнике от 14 мая 1824 года, в процессе написания романа, она записала: «Последний человек! Да, я вполне могу описать чувства этого одинокого существа, ощущающего себя последним представителем любимой расы, мои товарищи угасли предо мной». Лишь её сын Перси продолжал жить в качестве компаньона вдовы и пережитка тех беспокойных лет среди поэтов.

Мало найдётся более тягостных романов об одиночестве, чем «Последний человек», и трудно списать всё на её тяжёлую утрату, когда роман, написанный ею в разгар замужества, и общество, которое Шелли привёл с собой, стали такими же яростными исследованиями одиночества. «Франкенштейн» описывает совершенное одиночество необычного существа, слепленного из трупов, оживлённого с помощью электричества, затем покинутого собственным создателем. Лайонелу Вернею, протагонисту и рассказчику «Последнего человека», выпало на долю стать таким же исключительным и одиноким, как и это существо, стать единственным в своём роде.

Стоит помнить, что жизнь Вернея как начинается в одиночестве, так и заканчивается им. В детстве он осиротел и был отправлен пасти овец, став «бродячим пастухом», чья жизнь предполагала «общение с природой и гордое одиночество». Последняя часть фразы опровергает первую: природа действительно компаньон, и в романе много восхваляется красота пейзажа, но она не может заменить человеческого общения. Жизнь Вернея перекликается с жизнью Шелли: одинокое детство, полный приключений период расцвета среди выдающихся сверстников и возвращение к изоляции.

Я размышляю о машине времени и о возможном вмешательстве в её мучения и утраты, затем думаю о том, что, сложись её жизнь иначе, её романы могли полностью измениться или никогда не появиться. Нам нужны такие романы, и поэтому я предоставляю её — её судьбе, а её читателей — её романам.

Ребекка Солнит

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ