Чума и живопись словами: беглый взгляд на писательский процесс Орхана Памука

Во время долгих летних стамбульских дней  Орхан Памук посвящает себя интенсивному писательскому труду на острове Бююкад в Мраморном море, а по вечерам встречается с посетителями. В августе прошлого года мы с Памуком ужинали там же и обсуждали всё — от политики (переживет ли Эрдоган майские выборы в 2023 году?) до иллюстрированных записных книг писателя, отрывки из которых недавно были опубликованы на турецком и французском языках. (Английский перевод «Uzak Dağlar ve Hatıralar» появится только через год или два.) Его последний роман «Чумные ночи» (2022) вскоре должен выйти в Соединенных Штатах в переводе на английский, тем не менее Памук уже приступил к работе над следующим романом с рабочим названием «Игроки в карты» — да, ему была знакома одноименная серия из пяти картин Сезанна.

Пока мы разговаривали, Памук разложил передо мной стопку разноцветных страниц рукописи. На первой иллюстрации слова и буквы дождем сыпались сверху в захватывающей манере.

Этот словесный шквал задал тон книге, серия миниатюрных иллюстраций и заметок проливают свет на писательский процесс Памука. Они дают представление о его творческом методе в качестве «визуального писателя», зачастую пишущего с помощью диалектики образа и текста, что могут принимать форму экфрасиса, как в романе «Имя мне – Красный» (2001), которая перемежается с описательной прозой, изображающей исламские миниатюры; или могут быть просто основой для построения романов — то есть рисунками, сценами или атмосферой, набросанными по мере написания. Сопроводительный текст может отображаться как отдельный заголовок, как само изображение (например, булыжники) или как приукрашивание к существующему изображению. Он, за неимением лучших слов, рисовал словами. Позже мы договорились обсудить«Чумные ночи» и некоторые иллюстрации из записных книг на публичном мероприятии в Дьюкском университете, где я регулярно провожу семинары по Памуку.

Три месяца спустя, когда мы ехали в кампус из аэропорта, Памук говорил живо, в манере человека, чьи мысли опережают слова. Это был первый раз, когда он обсуждал иллюстрации. Он также проводил семинар на тему «Политический роман» в Колумбийском университете, где преподавал каждую осень. В списке для чтения присутствовал его собственный роман «Снег» (2002), и он сказал мне, что размещение его собственных книг было частью его работы как писателя. Пока он говорил, казалось, что идеи и информация кружатся вокруг нас, подобно словам на его иллюстрации. Время от времени он поворачивался ко мне и расширял глаза для пущей выразительности. «Какие изображения мы собираемся обсудить?» — спрашивал он.

Стоял холодный ноябрьский день, но на всякий случай он приоткрыл окно. Пока мы ехали, он продолжал описывать свою писательскую жизнь в Нью-Йорке и в поездках. Мы обсудили его расписание в кампусе, где ему предстоит выступить с двумя докладами: первый — о «Чумных ночах», второй — о записных книгах, которые он вел последние 14 лет. Творческая жизнь Памука стремительно развивалась, и, помимо всемирной известности в качестве писателя, он в том числе стал куратором, фотографом и художником — тем, кем он стремился стать с юности. Более того, иллюстрации, включая зарисовки типов персонажей, послужили основой для его писательского процесса, являясь чем-то вроде строительных лесов. Например, для «Чумных ночей» он рисовал фигуры, похожие на карантинного чиновника в феске, в обязанности которого входило дезинфицировать помещения специальным распылителем от Lysol: это был лаконичный портрет позднеосманской современности.

Добравшись до отеля, мы приступили к работе над черновиком сборника из 30 интервью, который я редактировал совместно с Пелин Киврак, охватывающим четыре десятилетия работы Памука в качестве публикуемого писателя. Я указал ему на последнюю статью — интервью об интервью, которые мы запланировали, но еще не завершили. Он просмотрел вопросы и сразу же начал делать пометки. Он описал различные аспекты интервью как художественное средство и как альтернативную художественную историю. В юности он изучал журналистику. Интервью, будь то исследовательские или этнографические, стали частью его писательского процесса и иногда сами входили в его сюжеты. Ка, главный герой «Снега», выдает себя за репортера и часто задает вопросы тем, с кем встречается в маленьком анатолийском пограничном городке, где происходит действие романа. В романе «Мои странные мысли» (2015) интервью с мигрантами из Стамбула и уличными торговцами стали частью его квазиэтнографического процесса. Памук рассказал о месте интервью в писательской жизни, о паратекстах, которые позиционируют писателя или книгу, и о том, как писатель относится к различным местным и международным аудиториям. «Я люблю говорить о своих романах, — сказал он. — Проведение интервью — своего рода публичное знакомство с восприятием книги, а также возможность манипулировать им».

Закончив, мы отправились пешком в восточный кампус Дьюка. Пока мы ждали начала мероприятия, я просмотрел заметки своего вступления, описывающие значимость Памука как писателя глобального романа. Действие большей части его работ происходит в Стамбуле, бывшей столице Османской империи и городе его рождения. Работая с акцентом на турецкую культуру, историю и политику, он смешивает множество жанров: от исторического романа до любовной и детективной истории, от политического романа до автобиографии. Наряду с аллюзиями на турецкую и мировую литературу, общие темы в творчестве Памука включают самобытность, заговоры, двойников, навязчивую любовь, мистику убийства, перевороты, кураторство, суфизм и власть государства.

Для Памука роман и есть метод, многогранный процесс архивной работы, интервью, чтения в жанре и поиска визуальных следствий или мемориальных объектов. Он привносит в свою художественную литературу внимание историка к деталям. Неудивительно, что рассказчица «Чумных ночей» Мина Мингер — историк и ученый, которая собрала историю из «архива» писем, написанных племянницей османского султана. Художественная литература Памука занимает промежуточное положение между историей и литературой — или, как утверждает Мина, между «историческим романом и историей, написанной в форме романа». Его работа часто отражает романиста как архивариуса и куратора, возможно, лучшим примером этого является проект «Музей невинности», который начался в 2008 году с одноименного романа , а затем в 2012 году превратился в настоящий музей в Стамбуле, а позже, в 2015 году, в документальный фильм. Проект со всем вместе взятым отражает творчество Памука с радикальной интертекстуальностью объекта, образа и повествования.

«Чумные ночи» — это повествование о вспышке болезни, действие которого разворачивается во время эпидемии в позднюю османскую эпоху. То, что исторически известно как «третья пандемия чумы», начавшаяся в Китае в 1855 году, уже унесла жизни миллионов людей, прежде чем в 1901 году достигла Мингерии, наполовину мусульманского, наполовину христианского острова в Османском Средиземноморье (с грезами о Кипре и Крите, а также о летнем пристанище Памука в Бююкаде). Султан Абдул-Хамид II (правивший в 1876-1909 гг.) посылает на остров своего самого опытного эксперта эпидемиолога, Бонковского-пашу (кто-то вроде Энтони Фаучи начала XX-го века). Некоторые мусульмане, включая последователей суфийской религиозной секты и ее лидера шейха Хамдуллаха, отказываются соблюдать карантин. В контексте карантинных мер, поддерживаемых государством, «Чумные ночи» также рассказывают историю политического становления и национального самоопределения, прослеживая возвышение некоего Камиля-паши в качестве президента-основателя независимого островного государства Мингерия, которое вскоре освободится от османского владычества и начнет свою собственную причудливую культурную революцию, напоминая о собственной постосманской модернизации Турции.

В романе физические проявления чумы сочетаются с аллегорией, поскольку колониальная современность противостоит исламской традиции. Исключительное положение Османского государства определяется тем фактом, что Абдул-Хамид является одновременно автократом и модернизатором — страстным почитателем Шерлока Холмса и поклонником его дедуктивных рассуждений. Это описание основано на историческом факте; действительно, Ерванд Отян , османский армянский писатель, даже написал роман о любви султана к творчеству сэра  Артура Конан Дойля под названием «Абдул Гамид и Шерлок Холмс» (1911). Этот роман сегодня является литературным курьезом, но на момент его публикации в нем предлагался очерняющий портрет свергнутого султана после второй конституционной младотурецкой революции 1908 года. Напротив, «Чумные ночи» — это тонкий взгляд на наследие Абдула-Хамида, связанное с концом империи.

Памук питал интерес к взаимосвязи между эпидемиями, карантинами, религией и формированием государства на протяжении почти 40 лет. Во втором романе Памука «Дом тишины» (1983, на турецком языке) другой историк, Фарук Дарвиноглу, исследует «чумное государство», возникающее, когда инфекция опустошает Османскую империю и правительство переходит на дистанционный карантин. Эта тема вновь появляется в третьем романе Памука «Белая крепость» (1985), действие которого происходит в XVII веке, где эпидемия чумы становится метафорой обращения венецианца, захваченного и порабощенного османами. Работая со своим учителем-мусульманином, он способен предсказать окончание эпидемии, отслеживая количество смертей в каждом районе. Методическое мышление с трудом противостоит здесь мусульманскому фатализму, как это происходит в «Чумных ночах», где эпидемия становится катализатором новой политической формации.

Помимо других достижений, «Чумные ночи» ставят читателя на пересечение эпидемиологии и формирования национального государства. Как таковые, они драматизируют различные виды биополитики. Если мы можем говорить о нации как о «воображаемом сообществе» (в формулировке Бенедикта Андерсона ), то мы также можем рассмотреть ее «воображаемые иммунитеты», утверждает Присцилла Уолд в своей книге 2008 года «Заразные: культуры, носители и история вспышек заболеваний». «Хотя возникающие инфекции неразрывно связаны с глобальной взаимозависимостью во всех версиях этих отчетов о вспышках, — пишет она, — угроза, которую они представляют, требует национальных ответных мер. Таким образом, сообщество, подлежащее защите, формируется в культурном и политическом, а также биологическом плане: нация как иммунологическая экосистема». Читатели болезненно понимают, что современное государство «прививает» против других политиков, которые находятся в смертельной опасности.

В «Чумных ночах» Памук сталкивает нас с ироничной идеей о том, что политическое образование, даже национальное государство, может возникнуть в ответ на эпидемию или как симптом ее.

Во время мероприятия Памук продолжил развивать эту тему, противопоставляя романы, в которых эпидемии фигурируют как документированные материальные события, как в «Дневнике чумного года»  Даниэля Дефо  (1722), с теми, в которых они функционируют как аллегории, такие как «Чума»  Альбера Камю  (1947). В романе Памука есть немного и того, и другого. Конечно, чума в романе — не просто чума, а сила исторических преобразований, такая как религия, современность или колониализм. Присутствие инфекции превращает людей в других, преображает их навсегда; это требует, как минимум, некоторой степени соответствия правилам и предписаниям современного государственного устройства, с чем мы все столкнулись во время пандемии ковида. «Чумные ночи» отсылают к ориенталистским тропам в романе о европейской чуме, показывая, как введение карантина в любом контексте (не только исламском) сопряжено с потенциальным политическим или эпистемологическим насилием (включая дезинформацию). В редакционной статье New York Times за 2020 год, озаглавленной «Чему учат нас романы о великой пандемии», Памук резюмировал причину гнева толпы по поводу карантинных правил как широко распространенное, но ошибочное убеждение, что «болезнь чужеродна, она приходит извне и занесена со злым умыслом».

Во время своего второго выступления в аудитории музея искусства в Дьюке Памук объяснил писательский процесс, который основывается на пересечении изображения и текста. Страницы записных книг Памука содержат беглые комментарии к трудам писателя, а также личные моменты, признания и символические или поэтические шифры. Они не только прослеживают его путешествия по Стамбулу, Урбино, Мумбаи, Гоа, Гранаде, Венеции, Нью-Йорку, Парижу, Лос-Анджелесу и другим местам, но и раскрывают то, что можно было бы назвать топографией сознания писателя. Кусочек сплетни соседствует с прозрением. Заявление о ностальгии размещается на странице вместе с новостями о публикациях или простым отчетом о расходах за день. Этот контраст, в котором глубокое соседствует с обыденным, раскрывает писателя в беспорядке жизни. Записные книги Памука — спокойный взгляд на бурю творчества. Это маршрутные и необработанные мысли, одновременно медитативные и маргинальные. Для всех, кто интересуется внутренней работой блестящего ума, записные книги — это увлекательное удовольствие, раскрывающее истоки творчества Памука.

Изображения, содержащиеся в его записных книгах, которые были спроецированы на большой экран во время мероприятия, раскрывают идеи, видения, повседневные заботы и фрагменты разговоров, переплетенные с видами и пейзажами. Иногда слова на самом деле составляют «ви́дение». Как пишет Памук: «Было время, когда слова и изображения были единым целым. Было время, когда слова были изображениями, а изображения — словами».

Изображения, которые проецировал Памук, включали в себя изображение слов, дождем сыплющихся с неба, а также виды Крита. На одной иллюстрации была строка: «Все начинается с ВИ́ДЕНИЯ». Мы увидели рисунки (основанные на исторических фотографиях), изображающие молодых людей в фесках эпохи поздней Османской империи, ловящих рыбу сетями, которые и раскрыли увлечение Памука деталями повествования и местным колоритом. И мы увидели иллюстрацию, на которой запечатлен итальянский пейзаж Урбино, вдохновивший город Арказ в «Чумных ночах», показывающую, как связаны путешествия писателя и писательская деятельность. Вверху изображения было что-то вроде афоризма, который гласил: «Я когда-то в прошлом: сказка и история; письмо и фотография».

Отвечая на вопрос из зала, Памук рассказал об экфрасисе, процессе рисования словами. Нетерпеливый студент спросил, что имеет приоритет, изображение или текст? «Это не перевод этого изображения, — ответил он. — Он облекает этот образ в слова, описывает этот образ словами... Когда мы думаем, используем ли мы картинки, слова или ни то, ни другое? Или происходит какая-то химия? Что такое мысль? Это образ? Иногда это образ. Иногда это просто слово. Когда я называю себя визуальным писателем, для меня мысль ближе к образу». Отвечая на вопросы, Памук часто заставлял аудиторию взвешивать и обдумывать — и смеяться. В какой-то момент он достал свою нынешнюю записную книгу, которую носил с собой в качестве портативной студии, в которой делал наброски и писал всякий раз, когда позволяло время. Внимательные лица зрителей свидетельствовали о том, что он словом и образом общался с новым поколением читателей Памука.

Эрдаг Гёкнар

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ