На ловца и зверь бежит: мошенники викторианской эпохи и Артур Конан Дойл

Рассказ о том, как истовая вера в чудеса в конце концов завела создателя Шерлока Холмса на кривую дорожку

Сложно найти в нашей истории более культовую фигуру, чем Шерлок Холмс. Даже Эйнштейн , предложивший сразу две теории относительности, проигрывает ему по всем статьям — как минимум, бедняга Эйнштейн не бросался со скалы в обнимку со своим смертельным врагом и впоследствии не восставал из мертвых. Да и вообще сомнительно, был ли у Эйнштейна хотя бы один смертельный враг.

Великий и разносторонне одаренный Шерлок Холмс до сих пор вдохновляет режиссеров, писателей и маркетологов на создание бесконечного множества фильмов, телесериалов, комиксов, радиопостановок и настольных игр. О нём складывают песни и придумывают видеоигры. Вслед за ним повторяют знаменитую, вошедшую в сокровищницу английского языка фразу «Элементарно, Ватсон». Шерлок неподражаем, и его единственный недостаток в том, что он — насквозь вымышленный персонаж, и, следовательно, не обладает истинной гениальностью.

А, значит, решаем мы, истинной гениальностью обладает его творец, сэр Артур Конан Дойл ! Наверняка у человека, наделившего своего персонажа прозорливым умом, мощнейший интеллект нашего времени! Так почему бы не наградить Артура Конана Дойла титулом высочайшего гения?

Да потому и не наградить, что Конан Дойл, говоря откровенно, умом не блистал. И был далеко не столь хладнокровен, логичен и скептичен, как знаменитый обитатель квартиры на Бейкер-стрит. Увы, сэр Артур Игнейшус Конан Дойл, создатель самого гениального мыслителя и частного детектива, верил в фей (и не скрывал этого!) и даже попался на удочку двух девчонок-подростков с бурным воображением, сыгравших с именитым писателем шутку, взбудоражившую весь мир.

Артур Игнейшус (забавное имечко, правда?) Конан Дойл начинал отнюдь не столь величественно, как его персонаж. Рожденный в 1859 году в едва сводившей концы с концами семье страстной любительницы чтения и художника-алкоголика, Артур с самого раннего детства мыкался вместе с восьмью братьями и сестрами по сердобольным эдинбургским родным и знакомым, протягивавшим несчастным малюткам руку помощи.

В подтверждении поговорки, что необязательно иметь богатых родителей, если тебя окружает легион зажиточных родственников, стремящихся обустроить твою жизнь как можно лучше, Артур семь лет провел в дорогой и престижной частной школе, за которую щедро платили его состоятельные дядюшки. Вот только Артур ненавидел школу всей своей юной душой. И было за что — учителя викторианских частных школ никогда не отличались добротой и мягкостью и считали физические наказания лучшим средством для обучения своих подопечных. Немногочисленные моменты, которыми Артур искренне наслаждался в школе, были связаны с занятиями спортом — Артур играл в крикет — и письмами к матери.

«Возможно, — размышлял он позднее, — всё обернулось к лучшему. Тяжелые времена закаляют характер, а мой взбалмошный, горячий и немного безрассудный нрав требовал усердной ковки. Я должен был пройти через горнило страданий и выстоять — я не мог подвести свою чудесную матушку».

Окончив школу, шестнадцатилетний возмужавший Артур вернулся в отчий дом в Эдинбурге, где его ждал еще один страшный удар: отец почти полностью лишился рассудка, и Артуру пришлось самолично подписать надлежащие бумаги и отправить отца на лечение в психиатрическую клинику. Это было тяжелое потрясение для впечатлительного юноши. Едва оправившись от него, Артур принял судьбоносное решение и подал документы для поступления на медицинский факультет, чем весьма озадачил всю свою многочисленную родню.

Надо вам сказать, что в те времена неписаный закон «профессионального наследия» соблюдался намного стороже, чем в наши дни. Так, дети в семье рыбака непременно (за редким исключением) становились рыбаками, в семье военного — военными, в семье юриста — юристами. Идти по стопам родителей считалось в ту эпоху (как, порой, и сейчас) в порядке вещей.

«Профессиональным наследием» Артура было Искусство. Его отец был художником — даже в стенах Королевской психиатрической лечебницы, расположившейся в окрестностях шотландского Монтроза, он продолжал рисовать эксцентричные и фантасмагорические полотна. Его дед, Джон Дойл, тоже был художником. И неважно, что ни отец, ни дед ничем особенным не прославились на художественном поприще и ничего на нём не добились. Для викторианцев главное было соблюдать традиции, а традиции диктовали Артуру избрать художественную стезю. Даже наперекор здравому смыслу.

Артур, однако, традиции попрал, и, вдохновленный примером усердного студента-медика, которому мать Артура сдавала комнату (теперь вы понимаете, насколько далек отец Артура был от своей семьи?), поступил в Эдинбургский университет.

Отнесемся к его поступку с уважением. Избери Артур другой университет или другой факультет или отложи поступление на пару-тройку лет, и любимые нами романы о Шерлоке Холмсе, вероятно, никогда не были бы написаны. Артур Конан Дойл, возможно, стал бы уважаемым врачом, а литературный мир лишился бы одного из самых узнаваемых и восхитительных детективных персонажей.

В Эдинбургском университете Конан Дойл встретил свою Музу — наставника Джозефа Белла, знаменитого профессора и врача-хирурга. Знаменитым его, однако, сделала не врачебная практика, а отличительная способность — то, что на молодежном языке сегодня принято именовать «фишкой»: Джозеф Белл мастерски угадывал характер и прошлое пациента по его одежде, поведению, акценту и прочим мельчайшим деталям. Знакомо, не правда ли? Те из вас, кто читал, слышал или смотрел фильмы о Шерлоке Холмсе, сразу догадаются, о чём речь.

Позднее Конан Дойл так рассказывал о своем легендарном учителе: «Профессор Белл, с выражением лица <простите, но тут мне придется выступить в роли цензора и заменить употребленное Дойлем выражение хотя бы на фразу «с выражением лица коренного американца». Викторианец до мозга костей, Дойл и ведать не ведал о политике толерантности>, восседал в приемной и диагностировал пациентов, не давая им зачастую раскрыть и рта. Он описывал симптомы мучивших их болезней и события их жизней так, словно видел всё это собственными глазами. И почти никогда не ошибался».

Сравните это с наблюдениями Холмса, представляющего Ватсону недавнюю посетительницу (рассказ «Установление личности» ): «Как вы заметили, у этой девицы рукава были обшиты бархатом, а это материал, который легко протирается и поэтому хорошо сохраняет следы... Затем я посмотрел на ее лицо и, увидев на переносице следы пенсне, сделал замечание насчет близорукости и работы на пишущей машинке, что ее очень удивило».

И далее: «Я заметил, между прочим, что перед уходом из дому, уже совсем одетая, она что-то писала. Вы обратили внимание, что правая перчатка у нее порвана на указательном пальце, но не разглядели, что и перчатка и палец испачканы фиолетовыми чернилами. Она писала второпях и слишком глубоко обмакнула перо. И это, по всей вероятности, было сегодня утром, иначе пятна не были бы так заметны. Все это очень любопытно, хотя довольно элементарно. Но вернемся к делу, Уотсон».

Холмс настолько неотличим от профессора Белла, что Роберт Льюис Стивенсон , давнейший университетский товарищ Дойла, также отдавший предпочтение литературе, а не науке, — и здесь нам стоит задуматься, а что же творилось в те дни на естественно-научном факультете Эдинбургского университета?! — впервые прочитав рассказы о Шерлоке Холмсе, написал Артуру: «Уж не мой ли это старый добрый друг доктор Джо?»

Впрочем, мы забегаем вперед. Пока что студент Артур Конан Дойл изучает медицину под чутким руководством Белла, всерьез собирается посвятить жизнь науке и осторожно прощупывает литературную почву, сочиняя рассказы для журналов. Когда учеба завершается, Конан Дойл, с одной тысячей фунтов, положенной в банке на его имя, отправляется на южное побережье Англии и приступает к врачебной практике.

И тут невзгоды начинают сыпаться на него, как из рога изобилия. Буквально всё, к чему он прикасается, валится у него из рук. Неделями он сидит в пустом доме, тщетно ожидая пациентов, но если вдруг в его дверь кто-то наконец и стучится, этот кто-то оказывается сборщиком налогов, а не хворым больным.

«Сквозь стеклянную панель я разглядел прилично одетого бородача в цилиндре», — напишет Конан Дойл в романе «Письма Старка Монро»  — исповеди-дневнике, где вымышленными, по всей видимости, окажутся только имена и названия местностей.

«Пациент! Только бы пациент!» — взмолился я, взмахом руки приглашая его в приемную... Ободренный мною, он уселся в кресло и надсадно закашлялся».

Старк Монро, применяя знаменитый дедуктивный метод Шерлока Холмса, тотчас определяет у посетителя бронхиальную астму и предлагает ему способы лечения. Потрясающе, согласны? Одна незадача — бородач оказывается вовсе не пациентом, а представителем газовой компании, пришедшем за деньгами, которые задолжал предыдущий жилец.

«Курьезная ситуация, верно? Но мне было не до смеха. Он требовал восемь шиллингов и шесть пенсов в уплату того, что, возможно, задолжал бывший жилец, а в противном случае грозился лишить меня газовой горелки! — стенал Старк Монро (он же — Конан Дойл). — Знал бы он, перед какой неразрешимой дилеммой он меня поставил: потратить большую половину оставшегося у меня состояния в качестве уплаты или же навсегда распрощаться с горячей пищей!»

Когда же пациенты в кои-то веки объявляются, они чаще всего не могут оплатить лечение в должном объеме и покрыть расходы главного героя на собственное существование. «Еще парочка таких пациентов, и мне придется продать мебель», — иронизирует Монро-Дойл в письме к другу семьи. Итак, подытожим — за год врачебной практики Старк Монро (а с ним и Конан Дойл) заработал столь ничтожную сумму, что налоговый инспектор, получив его налоговую декларацию и заподозрив ее подателя в обмане, с возмущением вернул ее Монро-Дойлу, приписав: «совершенно неудовлетворительно!» Монро-Дойл отправил ее обратно, добавив: «Полностью с вами согласен».

Впрочем, Конан Дойл не унывал. Человек изобретательный и находчивый, он не останавливался на достигнутом и беспрерывно пробовал себя в новых ролях. Поставив крест на карьере врача-неудачника, он примерил на себя мундир солдата-неудачника («слишком толстый», — заявили ему армейские служаки и выставили вон из полка), костюм члена парламента-неудачника (не сыскал популярности, чтобы баллотироваться), халат офтальмолога-неудачника (не привлек ни одного — в буквальном смысле этого слова! — пациента) и экипировку неудачливого игрока в крикет (в его команду «Аллахакбаррис», основанную Дж. М. Барри , входили Редьярд Киплинг , Г. Дж. Уэллс , П. Г. Вудхаус , Г. К. Честертон , Дж. К. Джером , А. А. Милн , У. А. Рэли и легион прочих сорвиголов, ответственных за ломящиеся от книг полки английских книжных магазинов, но не умеющих толком управляться с битой).

Однако потери для английской медицины, армии, политики и спорта с лихвой возместились приобретением для английской литературы, когда Конан Дойл, вместо того, чтобы осматривать зрачки близоруких викторианцев или отстреливать дерзких иноземцев, посвятил себя написанию историй о социопате-кокаинисте с чудаковатым именем и склонностью к дедукции. Которого, к вашему сведению, звали Шерлоком Холмсом.

Но мы здесь не для того, чтобы воскурять фимиам Шерлоку Холмсу. О, нет. Мы собираемся подвергнуть скрупулезному анализу иные сферы деятельности его создателя. Например, его веру в призраков.

В духов, спиритов и медиумов Конан Дойл верил безоговорочно, как и в проклятие фараонов, эту жуткую страшилку нашего детства. Он утверждал, что спиритуализм — «самое значимое учение на земле» и потратил несколько миллионов фунтов стерлингов на поиски доказательств своих убеждений. Он вступил в «Клуб привидений» и в «Общество психических исследований» и объехал полмира, распространяя свои взгляды на паранормальные явления и ссорясь попутно из-за этого со многими видными деятелями культуры, науки и искусства.

Возьмем, к примеру, Гудини, возможно, самого именитого недруга Конана Дойла и в этой, и спиритической Вселенной. Познакомившись в 1920 году, они почти тотчас же стали друзьями. Их многое объединяло: оба увлекались потусторонним, оба пребывали в расцвете сил и славы. Однако вскоре их дружба затрещала по швам. По иронии судьбы (принимая во внимание установившуюся за Конаном Дойлем репутацию критически мыслящего литературного творца, а за Гудини... ну, а за Гудини — укрепившуюся репутацию фокусника со сверхспособностями, тоже своего рода Холмса, пусть и не столь дедуктивно одаренного) именно Гудини, в отличие от Конана Дойла, обладал трезвым умом и здравой памятью и однажды, в присутствии своего на тот момент еще друга, вывел на чистую воду медиума, якобы вызвавшего дух матери Гудини. Вызванная медиумом мать Гудини написала длинное письмо на великолепном английском языке и в конце письма, благословляя сына, поставила крестик. Обман был налицо, и Гудини обвинил медиума в шарлатанстве: мать Гудини, еврейка по национальности, владела только венгерским языком, английского не знала вовсе и крестиками письма не подписывала. Однако на Конана Дойла разоблачения Гудини не произвели никакого впечатления, и он продолжал попадать в хитроумные ловушки, расставленные на него разномастными аферистами.

Не стоит однако думать, что Конан Дойл позволял себя дурачить из-за непроходимой глупости. Прежде, чем с головой погрузиться в мир духов и призраков и стать ярым приверженцем спиритуализма, он основательно изучил это религиозно-философское течение и искренне проникся его идеями. Оттого он так часто поддавался на откровенный обман и объявлял плутовские махинации, которые подстраивали его друзья в надежде развенчать его слепую веру в магию, «явным подтверждением существования потустороннего мира».

Вспомним хотя бы историю с иллюзионистом Уильямом С. Марриоттом, носившим сценический псевдоним «Доктор магии Уилмар». Свободное от выступлений время С. Марриотт посвящал разоблачению так называемых «спиритов» и «медиумов», утверждавших, что дух умершего может проявиться на фотографии. В декабре 1921 года Марриотт пригласил Конана Дойла и трех его друзей к себе домой, где сделал несколько фотографических снимков. Конан Дойл и его друзья придирчиво осмотрели фотокамеру, убедились в ее подлинности, а во время фотосессии не спускали с фотографа внимательных глаз.

Тем не менее на проявленной фотографии позади Конана Дойла обрисовалась некая расплывчатая фигура. Конан Дойл и прежде видел подобные фотографии, однако на сей раз фотограф не клялся, что фигура — настоящая, а наоборот объяснял писателю, в чём состоит ловкий трюк. Снимки опубликовали в «Санди экспресс», а под снимками разместили утверждение Уильяма Марриотта, что расплывчатая фигура — никакой не дух умершего, а сплошное надувательство и ловкость рук умелого фокусника.

Конан Дойл благодушно отнесся к эксперименту Марриотта, однако в духов верить не перестал. «Господин Марриотт, — написал он в примечании к газетной статье, — наглядно продемонстрировал нам, как искусный плут может перехитрить четыре пары зорких глаз, предоставив им подложное фото. Однако мы должны принять во внимание, что господин Марриотт — обычный иллюзионист, а не сверхчувствительный медиум. Достаточно взглянуть на его руки, чтобы рассеялись все сомнения».

«Фокусники, — писал он далее, — физически отличаются от большинства людей. У них длинные, нервные, артистические пальцы. Что же до настоящих спиритов, то их пальцы коротки, мясисты и натружены». По мнению Конана Дойла, Марриотт, из-за своих изящных пальцев, был так же не способен запечатлеть призрачного духа на фотографии, как и поколебать веру знаменитого писателя в мистических существ, фей и гномов.

Впрочем, это еще цветочки по сравнению с ягодками, о которых я расскажу вам ниже. Гудини, всю жизнь развлекавший публику, не понаслышке знал, как легко одурачить жаждущую чудес аудитории, и скептически относился к всевозможным кунштюкам спиритуалистов. Но всякий раз, пытаясь перетянуть Конана Дойла на свою сторону, он встречал жесткий отпор. Не вежливый и уклончивый ответ типа: «понимаешь, спириты творят настоящие чудеса, а ты их только копируешь», а резкую отповедь: «какое право ты имеешь отрицать свою магическую природу, дарованную тебе Высшими сферами?» Согласитесь, когда потратил всю жизнь на совершенствование физических и сценических навыков, слышать такое не особо приятно.

А что вы скажете о «Даме под вуалью», женщине, которая притворялась, что с помощью незримых духов может, не открывая принесенной посетителем шкатулки, досконально перечислить все хранимые в ней личные вещи? Конан Дойл был от ее способностей без ума.

Но вскоре правда выплыла наружу, и выяснилось, что женщина никакой не спирит, не медиум и не духовный провидец, а всего-навсего технически подкованный обманщик. Под никогда не снимавшейся вуалью Дама прятала не столько лицо, сколько крошечное беспроводное радио и наушники, благодаря которым она слышала голос помощника, находившегося в другой комнате и рассказывавшего ей о находившихся в шкатулке предметах. Призванного же ею духа, смутные очертания которого мерещились посетителю, изображал второй помощник, махавший в темноте покрытым светящейся краской бинтом. Разоблачение мошенницы серьезно травмировало психику Конана Дойла и вызвало у него когнитивный диссонанс.

И что же он, по-вашему, сделал? Да то же самое, что и с Гудини! На голубом глазу стал доказывать, что «Дама под вуалью» — настоящий медиум и нарочно возводит на себя напраслину. «Даже если она нагло лжет, — добавлял он, — это вовсе не означает, что дух, который я созерцал у нее в комнате, был поддельный! Всё указывает на истинность его появления».

Но и «Дама под вуалью» — лишь малозначимый эпизод по сравнению с грандиознейшей аферой, получившей название «Феи из Коттлинги» и принесшей Конану Дойлу славу легковерного чудака. В 1920 году Конан Дойл впервые услышал о фотографиях, сделанных двоюродными сестрами шестнадцати и девяти лет от роду в деревеньке Коттлинги в графстве Уэст-Йоркшир.

«Феи из Коттлинги» — одна из самых знаменитых исторических мистификаций. И одна из самых глупейших. Уму непостижимо, как много людей попалось на эту развесистую клюкву. Ведь достаточно было пристально взглянуть на пять фотографий фей, якобы заснятых Элси Райт и Френсис Гриффитс, чтобы удостовериться, что это чистой воды подделка.

Такая же сказочно-волшебная, как и фея Динь-Динь.

Вероятнее всего, девочки просто развлекались и никак не ожидали, что их озорство станет притчей во языцех. В конце концов любому ребенку хочется украсить свои фотографии феями, единорогами, трансформерами и прочими несуществующими в реальности персонажами. Чем бы, как говорится, дитя ни тешилось... К сожалению, близкая родственница этих дитятей, как и Конан Дойл, увлекалась мистикой и, как и он, была легковерной до ужаса. Настаивая на достоверности фотографий, она разослала их в различные спиритуалистические издания, и в один прекрасный день сестры проснулись знаменитыми.

Впрочем, вряд ли их слава прогремела бы по всему миру, не заинтересуйся фотографиями создатель величайшего детективного гения всех времен и народов. Не откладывая дел в долгий ящик, Конан Дойл опубликовал в популярном журнале «Стрэнд» статью под кричащим заголовком «Эпохальное событие — удалось получить фотографии фей!». В статье маститый писатель не в меру восхищался «изумительными фотографиями, когда-либо печатавшимися в данном издании».

«Совершенно ясно, что вскоре, когда мы обретем достаточно знаний и прекратим смотреть на них с предубеждением, — напыщенно разглагольствовал он, подразумевая под «ними», естественно, фей, — они станут такой же неотъемлемой частью нашей жизни, как эскимосы».

«Маленький народец, отделимый от нас лишь тонкой завесой тайны, будет жить бок о бок с нами. И одна только мысль о них, невидимых невооруженным взглядом, придаст нашим ручьям и долинам своеобразное очарование и наполнит романтикой любую прогулку по сельским окрестностям».

Отдадим Конану Дойлу справедливость — прежде, чем признать фотографии истинными, он подверг их дотошной экспертизе. Жаль только, что столетие назад под словами «дотошная экспертиза» подразумевалось вовсе не то, что мы подразумеваем сейчас, и Конан Дойл удовольствовался тривиальными сентенциями в духе: «разве две девочки из семьи инженеров в состоянии меня обмануть?» или «да-да-да, в их комнатах полным-полно рисунков фей, но это вовсе не означает, что они нарисовали фей и на фотографиях, верно?»

Не исключено, что перед такими доводами не устоял бы и мощный интеллект Шерлока Холмса, а потому стоит ли удивляться, что от внимания Конана Дойла ускользнули двумерность фей и их новомодные французские наряды, а также их явная схожесть с картинками из популярной детской книжки о мифических существах и даже то, что появление фей на полянке, «сие эпохальное событие, перевернувшее сознание людей», не повергло фотографировавших их девочек в благоговейный трепет.

«Чтобы объяснить появление фотографий с феями надо углубляться не в оккультизм, а в детскую психологию», — советовал журналист австралийской газеты «Труф». Журналисту вторил английский писатель и драматург Морис Хьюлетт (Юлет) : «Зная детей и зная сэра Артура Конана Дойла, могу предположить, что у последнего есть нос, а дети его за этот нос водят».

Но Конан Дойл оставался непоколебим. «Я отправлял снимки в «Кодак» и «Илфорд», и технические специалисты этих компаний определили подлинность фотографий», — защищался он, выдавая желаемое за действительное. На самом деле фотографы-эксперты говорили ему следующее: «эти снимки — подделка» или «прямых следов подделки не выявлено, но это не может служить доказательством существования фей, верно, сэр Артур?» Но не будем излишне суровы к Дойлу. Некоторые его современники, например, ирландский писатель Генри де Вер Стэкпул  твердил, что снимки настоящие потому, что «у этих девочек такие честные глаза».

«Взгляните в лицо Френсис, — умилялся он. — Взгляните в лицо Элси. У Истины, этой чудодейственной монеты Господа Бога, десять миллионов обличий и форм, однако даже самый хитроумнейший обманщик не в силах скопировать их».

Само собой, когда ты во всеуслышание провозглашаешь миру, что веришь в фей, мир в ответ может провозгласить тебя идиотом. Что, собственно, и произошло с Конаном Дойлем. Правда, довольно скоро общественность, особенно та ее часть, что также верила в фей, сменила гнев на милость и решила считать создателя Шерлока Холмса милым сумасбродом и оригиналом.

Конан Дойл не возражал. Всем своим поведением, всей своей жизнью он давал злопыхателям понять, что вера в фей и гномов для него намного важнее и драгоценнее его честного имени, и ради этой веры он готов пожертвовать репутацией. Современное повальное неверие в призраков и спиритов наверняка огорчило бы его. Вот как творец знаменитого сыщика, обессмертившего свое имя одной только фразой «Это элементарно, Ватсон», отстаивал свою позицию: «Мне всегда казалось, что люди действуют неосмотрительно, требуя неопровержимых доказательств. В конечном итоге большинство научных фактов не доказуемы! Только невежды и неискушенные младенцы отрицают всё, что неподвластно их разуму, а потому смиренные и непритязательные искатели истины гораздо возвышеннее их».

В 1930 году Конан Дойл собственной рукой раздвинул покров, разделяющий мир живых и мертвых. Он скончался. И хотя, по его же словам, души почивших способны приходить в мир живых, изменять этот мир и посылать в него сообщения, его душа никак не отозвалась на признание Френсис и Элси в подделке фотографий. Признание, случившееся полвека спустя после кончины писателя.

В 1985 году журналист «Би-Би-Си» вызвал Френсис на откровение. «Мы просто дурачились с Элси, — рассмеялась она. — Только представьте: вам шестнадцать лет, вы развлекаете младшую двоюродную сестру, и вдруг всемирно известный писатель, придумавший самого умного сыщика на всём белом свете, приезжает к вам, публикует ваши фотографии, делая их достоянием общественности, и строчит длиннющий трактат о том, как ваши детские забавы с фотокамерой доказали реальное существование фей! И весь мир ему верит! Что бы вы сделали на моем месте, а?

«Две деревенские девчонки и бесподобный и гениальный Конан Дойл! — усмехнулась Элси. — Он не оставил нам выбора. Нам пришлось хранить молчание».

«До сих пор не понимаю, почему все купились на нашу шутку, — покачала головой Френсис. — Люди часто спрашивают меня: «Неужели тебе не стыдно? Ты выставила дураками столько людей, поверивших тебе!». Но я не заставляла их верить мне! Они сами этого захотели!»

Мне кажется, произойди разоблачение этой аферы при жизни Конана Дойла, он ничуть не смутился бы и заявил, что даже если девочки и подделали фотографии, это вовсе не значит, что фей не существует. Или доказал бы, что сами феи и испортили снимки, сочтя Френсис и Элси недостойными столь важной и кропотливой работы.

С другой стороны, он мог и расстроиться. Ведь когда он смотрел на фотографии, он видел не двух девочек, сидящих рядом с явно вырезанными из бумаги феями, а зарождение новой эры.

«Когда Колумб преклонил в молитве колени на берегу Америки, чей пророческий взор мог предвидеть, какие последствия принесет его открытие миру? — писал Конан Дойл в статье для журнала «Стрэнд». — Вот и мы сейчас стоим на берегу нового континента, отделенного от Большой земли не океанами, но едва различимыми и неизведанными духовными гранями. Я гляжу в эту даль с трепетным восхищением... Над человечеством, во всех делах его, простирается защитная длань, и всё, что нам остается, это повиноваться ей и следовать туда, куда она указует».

Кэти Сполдинг (Katie Spalding)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ